Владимир Григорьев.
Вложено при рождении
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Рог изобилия" ("Библиотека советской фантастики").
OCR spellcheck by HarryFan, 19 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
- Ходит он, ходит, - озабоченно заключил майор и откинулся от крупной
карты города, - среди нас ходит.
Остальные не разогнули натруженных поясниц. Распластанные над картой
города, они будто парили над ним на невидимых крыльях. Точно пронзительные
взгляды их могли среди мешанины коммунальных домов, бань, кинотеатров,
универмагов разом выхватить того, о ком шла речь, виновника.
- Ходит, ходит, - снова прошелестело над городскими застройками,
отлакированными картографическими лаками.
- Брать надо, - торжественно, как бы открывая заветнейшее желание,
выложил лейтенант.
- Легко сказать, брать! - Майор значительным взглядом окинул
присутствующих. - Где?!
- Слышал я, - грудным голосом любителя многоголосого пения произнес
сержант, обязательный слушатель заезжих лекторов, - слышал я, люди
далекого прошлого уважают восточные сладости. На восточном базаре брать
надо...
Завязка приключенческой истории этой, взволновавшей должностные и
прочие умы города, началась на операционном столе местной больницы.
Голос сержанта звенел, как муха в стакане. И все снова склонились над
картой, кто с циркулем, а кто и с простой древесной линейкой, высматривая
положение базара дынь, хурмы, халвы азиатской.
Молодой, но твердо уверенный в себе хирург больницы этой брал
скальпелем мышцы пациента энергично и даже привычно-весело. А волокна шли
одно к одному. Без грамма жира.
- Пресс культуриста! - хвалил хирург, стремительно проникая в
податливые полости брюшины. - А печенка! - От восхищения руки врача
остановились, и на секунду работа прервалась. - Убей меня бог, если это не
та самая абсолютно нормальная печенка, математическая модель которой
создана Мак-Петровым. Без малейших отклонений. Которую ищут все
клиницисты.
- Ну уж, та самая... - Теперь и ассистент склонился над больным, цепко
вглядываясь в его внутренности.
- Да, действительно напоминает... - Ассистент выпрямился и быстро
оглянулся по сторонам, считая свидетелей разговора.
Взгляды хирурга и ассистента тревожно встретились и снова разбежались
по внутренностям больного.
Возможно, будь рассказ этот навеян иностранными мотивами, сюжет его
увлекательно повернул бы к похищению абсолютно нормальной печенки,
перепродаже из рук в руки и большому бизнесу, ажиотажу вокруг феномена. А
в эпилоге, подчиняясь законам жанра, юный и, положим, безработный студент,
которому во время операции всадили чужую печенку, ходил бы на последние
центы в Федеральный музей медицины обозревать абсолютную печень, стоящую
теперь миллионы, не подозревая, что печень-то его, кровная.
Но поскольку истинные события никоим образом не были связаны с местами,
где все продается и все покупается, а, наоборот, протекали в местах
обыкновенных, отдаленных от соблазнительных, а потому сомнительных
коллизий супергородов-спрутов, дышащих ежесекундной возможностью
внезапного возвеличения, то и сюжет наш не промчится по разным авеню и
стритам и не вольется в то медленные, то бешеные потоки "шевроле", за
рулем которых метры науки чеканного профиля и сатанеющие от близкой
сверхприбыли деляги бросают из угла в угол рта многодолларовые сигары.
Трепет и даже некая опаска, заставившие ассистента обернуться по
сторонам, возникли по причинам иным. Сенсация или даже намек на нее редко
посещали скромную больницу: точнее, не посещали никогда. Прожекторные
световые столбы, излучаемые светилами медицинской практики, смыкались
где-то высоко над крышей двухэтажной больницы. Там, в жгучем переплетении
лучей, как пойманные метеориты, блистали уникальные диагнозы и исцеления,
по-метеоритному сгорали величайшие из неизлечимо больных, и только легкая
как тень пыль этого пожара бесшумно оседала на больничную крышу.
И вдруг такое! Абсолютная нормаль!
И однако, операция прервалась лишь на несколько мгновений.
- Сенсация?!
- Да, сенсация.
- Первая и последняя.
- Заметано!
И все опять пошло как по маслу.
Уж такая работа у хирурга - нельзя удивляться. Удивишься, ахнешь, а уж
какой-нибудь нерв в клочьях. Вот отчего хирурга тотчас отличишь по
железному рукопожатию и особой, жесткой безоговорочности в суждениях.
Отступать некуда, только вперед! Потому и в народе идет об этих людях
твердая слава.
Молодой больной отдал свое здоровье в надежные руки. Хирурги словно
позабыли о чудесной находке и вершили начатое с удвоенной легкостью, что в
любом филигранном деле свидетельствует о повышении самоотдачи до уровня
полной самоотдачи. Скальпель блистал в бестеневом свете медицинских ламп,
как сталь коньков фигуриста, экспромтом срывающего звание восходящей
звезды.
Казалось, дай еще незначительное прибавление темпов, и в ушах запоет
серебристый звон вибрирующего на перегрузках скальпеля. И действительно,
что-то вдруг звякнуло, а точнее, скрипнуло, будто сталь прошлась по
стеклу. Бывает такой ничтожно слабый, но прохватывающий все нутро звук.
Но настоящий мороз по коже прошел через секунду или через несколько
секунд, точной цифры тут не установишь. А именно тогда, когда скальпель
вдруг остановил стремительное проникновение, упершись во что-то предельно
твердое.
Не спасовали люди и здесь. Скальпель автоматически перешел в пружинные
руки медсестры, а во взрезанную мякоть погрузились пальцы хирурга,
обтянутые резиной перчатки. Но тут же резким движением изъял он руку из
недр больного, и на свету эатрепыхало это нечто ставшее на пути скальпеля
- прямоугольная, трепещущая, как пойманная рыба, но плотная на ощупь
пластинка, испещренная четкими письменами. Она колыхнулась несколько раз,
озаряясь молочно-розовыми, идущими из средних слоев тонами, и... напрочь
окаменела.
Впоследствии и оперирующий и ассистент во всех инстанциях единогласно
заявили, что пластинка трепетала как живая. Эксперты только головами
качали.
- Чисто нервное, эффект психической перегрузки, - говорили эксперты
прочности. - Машины, разрывающие материалы, сломались, пластинка же
осталась цела. Камень!
Трудно, конечно, противостоять убедительности актов. Документация! Но
хирург точно помнил, как трепетала в руках вынутая пластина. Рыбье биение
ее он ощутил не только зрением и слухом, но и костяком пальцев, утонченной
плотью своей, а плоти мы верим больше, чем глазам, ушам, графикам и
документам, вместе взятым.
- Поймите, - говорил он экспертам, - твердая пластинка такой
конфигурации не может безболезненно вписаться в ансамбль живущих тканей.
Она обязана быть эластичной.
- А теория молекулярного строения? - козыряли материаловеды. - Какая,
спрашивается, структура способна к подобному перевоплощению? За
считанные-то секунды.
- Тем не менее, - чеканил хирург, - человек содержал прямоугольник
неопределенно долгое время: на покровах пациента не было ни швов, ни
надрезов, все заросло. Пластинка не мешала ему. Операция потребовалась
из-за обыкновенного внутритравматологического гнойника.
- Больному ничего не мешало? - поддельно оживлялась комиссия. - Так
давайте устроим опрос больного!
Такой ход мысли откровенно лишен логики, но очень уж хотелось всем
своими глазами взглянуть на чрезвычайную личность.
Разумеется, хирург не сразу рискнул приступить к странному в стенах
учреждения, волнующему кровь разговору.
- Прекрасная у вас перистальтика, - вскользь замечал он, будто случайно
задерживаясь у заветной койки, - показательное отсутствие вредной
микрофлоры...
- Ничуть не удивлен, - хладнокровно соглашался пациент, - первая
болезнь за все протекшие времена. (При слове "все" он едва уловимо
усмехнулся.)
Перед глазами хирурга прошло много мнимых здоровяков, бравирующих
несокрушимостью организма, с показным шиком бросающих взгляды на острия
хирургических инструментов - эх, до поры до времени! Но здесь привычные
мерки не подходили.
Даже необъятный, вредительски скроенный казенный халат мутных, сивушных
расцветок не мог скрыть конструктивной законченности сложения этого
человека. Такие тела хирург видел на журнальных фотографиях: эмульсионно
лоснясь, они взвивались над планками пятиметровых отметок, пружинно
срабатывали в коронных апперкотах, стремительным спуртом вспарывали воздух
гаревых дорожек, оставляя за спиной клубящийся вакуум, подчеркиваемую
ретушерами пустоту.
- Ну а вот ощущение... мм... внутренней угловатости не посещало вас?
Да, угловатости. - Досадуя на себя, хирург отметил, что голос его приобрел
льстиво-коварное, насморочное звучание, каким в радиопередачах наделяют
кокетничающих лис и министров королевского двора. - Вот знаете, забыли
однажды внутри оперируемого пинцет. Забыли, понимаете, пинцет, и баста!
Стерильно чистый, прокипяченный такой пинцет. Реконвалесцент был
удовлетворен исходом операции. Но однажды-таки почуял присутствие
излишнего предмета. И пинцет, к общему торжеству, был изъят из тела.
- Пинцет? - Больной разглядывал доктора с неподдельным и
всевозрастающим удивлением.
Но выйти из образа работающего на намеках детектива хирург уже не мог.
- Да, пинцет. Обратиться к специалистам заставило его вот это, я бы
сказал, геометрическое ощущение угловатости. Во сне ему снилось, будто он
работает шпагоглотателем и иногда заглатывает шпаги натуральным образом,
без обмана.
- Доктор, - меняясь в лице, сказал больной, - вы готовите меня к
чему-то ужасному. Уж не зашили ли вы мне чего-нибудь лишнего?!
От этого вопроса лоб доктора собрался морщинами, точно лужица под
секундным ударом ветра.
- Нет, нет! - в отчаянии замахал руками хирург. - О пинцете это я так,
ассоциативно. Аллегория!
Теперь, казалось, больной вообразил, что над ним просто не очень удачно
подшучивают, испытывают грубоватый медицинский фольклор. Он безучастно
откинулся на подушки, потеряв видимый интерес и к разговору, и к стоящему
перед ним врачу.
Тогда доктор решился на крайнюю меру. Он пошел в лоб, во весь рост, как
солдат идет против танка, пугаясь собственной решимости, но полный новых
надежд.
- Мы вам ничего не вшивали, - страшным шепотом сказал он, и весь груз
сказанного улегся на это "мы". - Проделал это кто-то другой. Давно, в
детстве...
Превозмогая сопротивление тугих бинтов, больной привстал с кровати.
Доктор продолжал рассказывать, пристально вглядываясь в лицо потрясенного
собеседника.
- Зачем вы не положили ее обратно? Зачем?! - словно в бреду вырвалось у
больного. - Никто не должен был знать. Никто! Даже я. Это послание.
Послание, но не для ваших эпох. Вы все равно...
И, разрывая бинты, больной рухнул на подушки.
- Кислород! - повелительно протрубил хирург, в мгновение оказываясь у
дверей палаты.
Топот ног шквалом пронесся по больничному коридору.
- Тишина! - рявкнул он в сумрак служебных пространств.
Коридор замер. И в легкие больного хлынули свежие потоки живительного
газа.
Ввергнутый ходом событий в ситуацию хирургической действительности,
доктор как бы обрел самого себя. И привычный покой профессионально окутал
его сердце.
В коротком лихорадочном признании больного доктор уловил хрупкий, как
тающая льдинка, край тайны, рассеивающегося миража. О каких эпохах
проговорился больной? Кому суждено расшифровать текст таблицы? Кто, в
конце концов, зашил ее? И зачем?
- Доктор, - неожиданно произнес больной. Доктор вздрогнул. Он знал:
такие голоса принадлежат привыкшим повелевать, превышать полномочия. -
Пластинку необходимо вернуть. Извольте вернуть!
Доктор отчетливо осознал - большего из него не выжмешь.
- Все же последнюю-то фразу прочитали, - оправдываясь, сказал с места
специалист по клинописям. При этом он развел руками, показывая, что, мол,
сделали все возможное. - Получается однозначно: "ВЛОЖЕНО ПРИ РОЖДЕНИИ".
Импровизированное совещание по итогам всесторонней экспертизы
"Пластинки Эпох" (иначе ее теперь не называли) подходило к концу.
- Да, получается, - согласился хирург, - этот вывод напрашивался и из
чисто клинических впечатлений. Но вот датировка...
- Датировка убийственна... Классный результат... Точные методы... -
раздались голоса с мест.
Все зашевелились вместе со стульями, подтверждая тем значимость этой
части экспертизы.
- Одиннадцать тысяч лет, цифра, конечно, ошеломляющая. Можно полагаться
на ваши результаты? - спросил хирург, отыскав кого-то глазами.
- Не подлежит сомнению, - веско ответил очкастый физик, представитель
лаборатории проб времени. - Вещичка сработана и вложена одиннадцать тысяч
лет назад. Подпись потрудились поставить... - он зашелестел листком
папиросной бумаги, - два доктора и несколько кандидатов наук. Матричная
обработка краевых условий гистерезисно-интроскопийной кривой... Чисто
теоретические интересы требуют...
- Ну, поехал, - пробурчал чей-то недовольный голос.
- О времени он говорил что-то очень своеобразное, - хирург пошарил
взглядом по потолку, - очень поэтическое.
Ну будто бы он как бутылка с письмом: брошен в океан времени.
Катапультирован в века.
- Как же так! - с отчаянием вырвалось у кого-то. - Человек, можно
сказать, заброшен в века, прошел через тысячелетия, мелькнул рядом совсем
и не остановился. А у нас реальная была возможность, да упустили.
- Не остановился, - с горечью согласился хирург. - А вы, как бы вы
поступили на его месте?
Человек зябко передернул плечами.
- Ушел, а расшифровать пластинку нам не дано. Вуалировка образами,
абстрактная манера письма. Не доросли. Не та, понимаете ли, эпоха! Не
угодили! - В иронии хирурга все же явственно проступили интонации обиды,
досады на кого-то, посчитавшего эту эпоху неокончательной, недостойной
главного внимания. - Выздоровел в три дня. Собрался и ушел. Ка-акой
организм! - Хирург даже всплеснул руками.
По залу прошелестел вздох, вздыхали язвенники, почечники и гипертоники.
- К событию нужно подойти шире, - сказал, вставая, человек в
старательно, видно, с утра отглаженном костюме и очень чистой рубашке,
преподаватель истории. Вставая, он быстро втянул манжеты сорочки в рукава
- запонки на них были разные.
Историк тщательно, в мелочах продумывая все, как к празднику готовился
к совещанию, полагая, что выступать главным образом придется ему, лучше
других знакомому с пройденными этапами человеческого общежития.
Большинство же явилось, имея на руках рулоны ватмана с ярко раскрашенными
графиками, выкладки, украшенные интегральными выражениями, столбцы
цифровых показателей. Доклады грешили, он бы сказал, узостью научного
местничества. И историк, беспокойно прислушиваясь к сжатым, прессующим
неизвестные термины речам, все ждал, когда перейдут к основному,
обобщающему эпохи. До конца совещания оставались считанные минуты. Он
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг