МИХАИЛ ГРЕШНОВ
ГАЛИ
Фантастический рассказ
"Это не было сном".
Стоит ли писать дальше? Гордеев откладывает перо. У него лаборатория, тема
"Деятельность подкорковой области мозга". Ведутся интересные опыты. Есть
результаты, почти готовый доклад. Через месяц он должен выступить на
ученом совете.
"Не было сном". Может быть, зачеркнуть написанное? Гордеев один в
лаборатории. Сотрудники давно ушли домой. В окнах васильковое весеннее
небо. Мартовский вечер.
"Исключительный случай для науки - ничто, - думает Гордеев, наблюдая за
тем, как в окнах гаснет голубизна. - Нужно подтверждение его. Или
отрицание. Третьего в исследовательской работе не дано".
Опыты подробно фиксируются. Гордеев перелистывает лабораторный журнал.
Последний опыт - двадцать второй. Глаза привычно бегут по строчкам. Все
здесь известно, вытвержено наизусть. И все-таки надо перечитать еще раз.
Гордеев закрывает журнал и кладет в портфель. Нет, не сейчас, дома.
За порогом Гордеева встретил долгий сибирский вечер. По горизонту синь,
проколотая золотом первых звезд. Над вершинами сосен - здания института в
лесу.
До дома недалеко, но Гордеев не спешит. Он продолжает думать о двадцать
втором опыте. Вот тогда и случилась оплошность: Гордеев забыл проветрить
вытяжной шкаф. А в нем оказались остатки нитроцезина. Гордеев надышался
его парами.
Такая оплошность случилась впервые. При воспоминании о ней пожилому
ученому становится неловко, хотя сейчас он наедине с самим собой.
Нитроцезин мог остаться от предыдущего опыта. Но почему шкаф не был
проветрен по его окончании?
Гордеев сворачивает с тротуара в лес, на тропинку, протоптанную его
молодыми сотрудниками. Тропинка ведет на поляну, где иной раз назначают
друг другу свидания парни и девушки, лаборанты Гордеева. Ученому хочется,
чтобы сейчас здесь никого не оказалось. Да, к счастью, совершенно
безлюдно. Гордеев становится под сосной, слушает далекий шум города.
Нитроцезин - яд. В малых дозах - сильнейшее возбуждающее средство.
Действует на подкорковые области мозга. Незаменим в опытах с обезьянами,
кроликами. Подобно всем возбуждающим средствам, он может превратиться и в
свою противоположность при определенной дозировке. Задача лаборатории -
найти этот порог, чтобы можно было использовать нитроцезин как лекарство.
Против наркомании.
Доступ к нитроцезину имеют кроме Гордеева двое старших лаборантов.
Исполнительные парни. Но дело сейчас не в этом. Когда Гордеев надышался
парами нитроцезина, он почувствовал себя неважно. Придя домой, прилег на
тахту в кабинете.
Все это Гордеев помнит отчетливо. Принял валидол: сердце покалывало.
Поправил подушку, выключил торшер и закрыл глаза. И тут все реальное
исчезло, все изменилось. Гордеев превратился в учителя Карпа Ивановича.
Шел по широкому двору к школе. Вот хорошо знакомые четыре ступеньки
крыльца. В то же время Гордеев помнил школу полуразрушенной, сожженной во
время гражданской войны. И двор знал другим, заросшим лебедой и крапивой,
- не раз играл здесь с мальчишками. Но сейчас он был учителем Карпом
Ивановичем, который шел на занятия.
Ребятишки, стоящие на ступенях, сдергивают шапки, кричат: "Здравствуйте,
Карп Иванович!" Гордеев здоровается, входит в здание. Коридор с большими
выходящими во двор окнами, двери в классные комнаты - их три. Карп
Иванович знает, где какой класс, хотя сам Гордеев этого знать не мог:
мальчуганом лазил в развалинах школы, и никаких дверей и окон там уже не
было, как и потолка над головой. Но в этот момент Гордеев был Карпом
Ивановичем, ребятишки называли его по имени-отчеству, а он знал каждого из
ребят в лицо. И еще знал, что до звонка десять минут и что дома осталась
стопка тетрадей, сходить за ними нет времени. Но можно послать кого-нибудь
из учеников.
- Миронов! - окликает Карп Иванович. - Петя!
- Я! - шустрый мальчонка подбегает стремительно.
- Сбегай ко мне, - говорит Карп Иванович, - принеси тетради по арифметике.
Мальчонка от усердия таращит глаза, и они у него разные - карий и серый.
- Мигом! - напутствует его Карп Иванович.
А Гордеев знает, что этот самый Петя Миронов станет на селе первым
комсомольцем и повяжет на шею ему, Гордееву, пионерский галстук. Тогда
Гордееву исполнится девять лет, и он будет удивляться разным глазам
Миронова.
А сейчас Карп Иванович миновал коридор, взялся за ручку двери учительской.
Ручка металлическая, холодная, дубовая дверь подалась с трудом.
Но тут Гордеев как бы очнулся.
Карп Иванович - прадед Гордеева. Гордеев его не помнит: родится за полгода
до смерти учителя. Школа, где прадед преподавал, сгорела в 1920 году.
Разноглазый Петр Миронов старше Гордеева лет на десять. Принимал Гордеева
в пионеры. Погиб во время Великой Отечественной войны. Все это Гордеев
знал и ранее. А сейчас, после "пробуждения", перебирал в памяти.
Сон, конечно. Но какой странный. Как мог Гордеев так перевоплотиться в
Карпа Ивановича?
Гордеев еще чувствовал холод от дверной ручки, тяжесть дубовой двери. И
вся эта сцена с учеником Петром Мироновым. Гордеев подсознательно
чувствовал, что все так когда-то и происходило в действительности.
В семье рассказывали о прадеде Карпе Ивановиче. Он был учителем
трехклассной приходской школы. Когда-то участвовал в турецкой войне, был в
рядах героев Шипки. А предки Карпа Ивановича были казаками, бежавшими от
господского гнета на Дон, защищали свои границы от набегов крымских татар,
пахали земли Дикого поля. Гордеев по происхождению тоже казак. Но сейчас
иное время, другие цели. Пятидесятилетний ученый живет в Сибири. Совсем
редко бывает на Дону в родных местах.
Небо совсем потемнело, и ярче стали звезды. Гордеев идет назад,
всматривается в тропинку, в лесу уже темно. Почти сталкивается с парой,
идущей навстречу.
- Максим Максимович, вы?
- Ax! - слышится женский голос.
Гордеев узнает Юреньева, лаборанта, и Лизу, своих сотрудников.
- Думаем, кто это? - Юреньев останавливается.
- А вечер-то, вечер! - щебечет Лиза.
- Проходите, - Гордеев уступает тропинку.
Выходит на тротуар. До дома три квартала. По дороге вспоминает, что было
дальше.
В ту ночь, когда он видел первый сон, под утро приснился второй.
Улица. Широкая, бесконечно длинная под ослепительным небом. Кругом
мужчины, женщины, дети. В середине толпы верховые, с пиками, с шашками
наголо, телега, запряженная двумя парами лошадей.
- Везут! Везут!
Из дворов, из мазанок по сторонам улицы выглядывают старики, старухи.
- Везут!
Гордеев, он же одновременно Федька Бич, в толпе вместе с
ребятишками-сверстниками, с казаками, и желание у него одно: взглянуть на
человека в телеге. В толпе слышится:
- Степан, батюшка наш!
- Тимофеевич!..
- Ну, ну! - конвойные грозятся плетками.
- Степан Тимофеевич! - напирает толпа. А у Гордеева - подростка Федьки -
одно желание: хоть разок взглянуть на человека в телеге.
- Кормилец наш!..
- Сторонись! Сторонись! - верховые оттирают толпу.
- Вороги! - несется им в лица. - Погодите ужо!..
Казаки взмахивают саблями, люди шарахаются в сторону. И тут Федька на
мгновение видит человека, распластанного в повозке: руки привязаны к
брусьям по сторонам, ноги к нижним доскам. Но его лицо! Изуродованное,
синее от побоев, рот - кровавая рана! И только глаза - зоркие орлиные очи
- оглядывают толпу, конвой. Они ободряют людей, зовут. На миг встречаются
с Федькиными глазами. И - чудо: конвой, разгоняя людей, отступил от
телеги. Федька бросается к ней, вцепляется в деревянный брус.
- Степан Тимофеевич!
Глаза атамана темнеют, приближаются к глазам Федьки, голова приподнимается
с окровавленных досок. Губы шевельнулись:
- Живи!..
Удар плетью ожег спину Федьки, распорол рубаху. Другой конвойный за
шиворот оттаскивает Федьку от телеги, швыряет в толпу.
Гордеев просыпается весь в поту.
Федька Бич! Это же Федор Бичев, пращур Карпа Ивановича! На Дону есть и
хутор Бичев. Может, Федор - основатель хутора?.. Так и идет линия: Федор
Бичев, Карп Иванович. Бабка Гордеева - урожденная Бичева, мать из той же
семьи. И только он, Максим, Гордеев по отцу.
Все это странно - сны, родословная. Гордеев вспоминает недавний разговор с
Константином Юреньевым.
Двадцать первый опыт проводил он. Пользовался вытяжным шкафом. Все это
отражено в лабораторном журнале. Но как попал в шкаф нитроцезин? В журнале
о препарате ни слова.
Когда Гордеев спросил об этом Константина, тот казался смущенным.
- Вы мне не доверяете? - спросил он, едва шеф заговорил о вытяжном шкафе.
Вопрос был нелеп. Секунду Гордеев смотрел на лаборанта. Лицо Юреньева
покрывалось красными пятнами:
- Максим Максимович!..
- Ну что вы, голубчик, - начал успокаивать его Гордеев. - О недоверии нет
и речи!
В конце рабочего дня Юреньев подошел к нему.
- Я что-нибудь сделал не так, Максим Максимович?
- Надо проветривать вытяжной шкаф, - спокойно сказал Гордеев.
Кажется, Юреньев ожидал чего-то другого. Он заговорил извиняющимся тоном.
- Простите меня, Максим Максимович. Я вас понял.
Но вот эти сны. А может, не сны? Может, реакция организма на какие-то
стрессы, которых у каждого немало? Гордеев входит в свой подъезд.
Жена, Екатерина Игнатьевна, и двенадцатилетний сын Геннадий увлеклись
телевизионной передачей.
- Катя, - говорит Максим Максимович, - я отдохну в кабинете.
Жена, не отрываясь от экрана, отвечает:
- Чай будет через полчаса.
В кабинете Гордеев вынимает из портфеля лабораторный журнал, кладет на
стол.
Но сам он к столу не садится, ходит по комнате из угла в угол. Что-то его
беспокоит.
Не сны, которые он только что вспоминал. Не записи о двадцать втором
опыте. Беспокоит что-то неоформившееся, неосознанное. Неоконченный доклад?
Нет. Юреньев? Гордеев замедляет шаги, останавливается посреди комнаты. В
голову лезут обрывки фраз, мимолетные картины повседневной жизни. Нет, не
Юреньев. Но все-таки то, что беспокоит, относится к лаборатории, к работе.
Гордеев садится на софу. "А вечер-то, вечер!" Это сказала Лиза,
повстречавшаяся на тропинке в лесу. "Максим Максимович - вы?" - голос
Юреньева. Гордеев окончательно теряет нить раздумий. Размышляет о Юреньеве.
Обычный работник, как десятки других ассистентов и лаборантов. Окончил
Томский лесохимический институт. Усердный, исполнительный. Гордеев
чувствует, что мысль его зашла в тупик. Так о чем он все-таки думал?
Гордеев хочет сосредоточиться.
"Максим Максимович!.." - опять голос Юреньева, но уже в лаборатории.
Гордеев тогда прервал его на полуслове. Что же он хотел сказать, лаборант?
- Макс, - в дверях Екатерина Игнатьевна. - Чай готов.
- Спасибо, - Гордеев поднимается с софы, подходит к столу, где на подносе
дымится горячий чай.
- Спасибо, - повторяет он, хотя Екатерины Игнатьевны в комнате уже нет:
она опять у телевизора.
Гордеев пьет чай и садится наконец за журнал. Все здесь изучено сто раз.
Однако Гордееву вспоминается вязкий, приторный запах. Нитроцезин!..
Гордеев поднимает голову: вот что его беспокоило. Сны и нитроцезин
связаны! Точнее, нитроцезин вызвал необычные сны. Может, случайность?..
"Но позволь, - говорит сам себе Гордеев, - не было нитроцезина - не было
снов. Появился нитроцезин - появились сны. Вывод?"
До вывода еще далеко, но Гордеев чувствует, что нашел правильный путь. С
минуту он сидит, полузакрыв глаза, ищет решение. И находит: двадцать
третий опыт он сделает с нитроцезином. Рискованно? Да. С ним шутки плохи.
Но решение принято.
Ложась спать, Гордеев принимает таблетку валидола: сердце покалывает.
Утром предстояло совещание в Новосибирске. Машина ждала у подъезда. Ученый
подосадовал, что опыт, который он во всех деталях обдумал, придется
отложить. Но все же он распорядился приготовить все приборы и препараты,
которые будут необходимы.
- Четыре грамма нитроцезина, - добавил он в заключение. Список составлял
Юреньев, при упоминании о нитроцезине вопросительно вскинул глаза на шефа.
- Четыре грамма, - подтвердил тот, поднимаясь с табуретки, чтобы идти.
Естественно, такое распоряжение не могло не вызвать недоумения. Ведь для
прошлых опытов требовались десятые доли грамма препарата. Зачем столько
понадобилось сейчас?
- Максим Максимович, - спросил Юреньев, - кто вам будет помогать: я или
Сердечный?
- Ни вы, ни он, - ответил Гордеев. - Работу буду проводить я сам.
Лаборанты кивнули и, пока Гордеев шел к двери, смотрели ему в спину,
озадаченные.
- Что это значит? - спросил Сердечный, когда шеф покинул лабораторию.
- Не знаю, - ответил Юреньев. - В последнее время он, кажется, никому не
доверяет.
- Нам? - спросил Сердечный.
- Мне-то, во всяком случае! - удрученно ответил Юреньев.
- Так... - протянул Сердечный. Он с любопытством взглянул на Юреньева.
Что-то с ним происходит. Вот и Лиза неделю ходит зареванная. Может, у нее
с Константином не ладится? Но и Максим Максимович никогда с сотрудниками
не был столь резок, как нынче. И еще удивило Сердечного: двадцать третий
опыт шеф хочет проводить сам. И этого раньше не бывало...
Совещание было обычным, и Гордеев почти не слушал ораторов. Думал о
предстоящем опыте, о жене. Екатерина Игнатьевна моложе его на двадцать
лет. В сущности он мало ее знал. Растила сына, заботилась о муже. Впрочем,
какие заботы? Дежурная фраза: "Чай будет через полчаса". И действительно,
каждый раз ровно через тридцать минут приносила в кабинет стакан горячего,
но скверно заваренного чая. Завтракал и обедал Максим Максимович в
академической столовой вместе со всеми сотрудниками. О домашнем уюте
как-то не думалось. Все мысли поглощали исследования. Вот и сейчас, когда
кончилось совещание, он поехал не домой, а в лабораторию, хотя рабочий
день кончался.
Здесь все было готово: реактивы, химическая посуда, журнал для записей, в
отдельной пробирке - нитроцезин, щепоть желтых полупрозрачных кристаллов.
Работа предстояла привычная. Цель опытов получить радикал, капли жидкости.
Поскольку компоненты и дозировка веществ менялись, радикал по концентрации
никогда постоянным не был. Тут же его анализировали на содержание
вещества, которое должно было стать основой лечебного препарата -
анаркотина, как его уже окрестили в лаборатории. Если этого вещества
оказывалось на миллиграмм больше, чем в предыдущем опыте, работа считалась
удачной. Если меньше - очередной опыт проводили с иной дозировкой исходных
веществ. Все это было так привычно, что Гордеев работал почти механически.
Проходит час, полтора. Заветная капля жидкости получена. Анализ
показывает: радикал есть, но в совершенно мизерном количестве, однако
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг