существую и я? По правде говоря, это противоречит логике и здравому смыслу.
- Я все придумал.
- И вы хотите, чтобы я вам поверил? Шутник. Или еще точнее - игрок. Я
возвращаю вам это ваше слово. Перестаньте разыгрывать меня. Говорите
правду. На Дильнее правду ценят не меньше, чем на Земле.
- У правды есть одна особенность. Она одна. На свете не может быть двух
правд. Правда одна.
Он вдруг замолчал. Потом поднялся с кресла, простился и вышел.
На этом кончился наш странный разговор.
Я не человек. Подобно Мельмоту, я в несколько мгновений могу очутиться,
где мне угодно. По существу, каждый дильнеец - это Мельмот или гетевский
Фауст. Человек, не знающий смерти, уже не человек.
Наследственно-информационная память, подсказывающая молекулам и клеткам
моего организма их сокровенное бытие, их верность себе, не боится
энтропии, называемой людьми старением. Я буду вечно молод. Но еще Бальзак
догадался, что это означает.
Что же это означает?
Сейчас объясню.
Человек, победивший бренность, независимый от законов времени и старения,
уже перестает быть человеком.
Клетки и молекулы не стареют. Но как быть с памятью?
Разве она безгранична? Разве сможет этот новый, нестареющий человек носить
с собой или в себе все свое прошлое, которое будет длиться тысячелетиями?
На этот вопрос я не могу дать точного ответа. Ведь я живу всего триста
пятьдесят лет. Обождите.... Когда-нибудь я отвечу. Ведь я нахожусь еще в
начале своего длинного пути. Дильнейская наука сравнительно недавно
узнала, как остановить мгновение и устранить энтропию из жизни
молекулярной и клеточной информации. Но никто не догадывается об этом, и
меньше всех Вера.
Вера! Она все еще настаивает на том, что знала меня раньше. Она убеждена в
этом и хочет убедить меня.
- Ты помнишь, Коля, - спрашивает она меня, - как мы с тобой ночевали на
берегу Телецкого озера у рыбацкого костра?
- Это давно было?
- Три года назад.
- Только три года? А я помню и то, что было триста лет назад.
- Нас с тобой тогда не было.
- Тебя не было. А я был.
- Ты, конечно, шутишь, Николай!
- Может, и шучу.
- Ты разговариваешь иногда очень странно. Что произошло с тобой за эти
полтора года? Ты что-то скрываешь от меня. Иногда мне кажется, что тебя
подменили. Ты не ты!
- А кто?
Она не ответила.
- Кто?
Она снова промолчала.
- Кто же? - допытывался я.
- Ты лучше должен знать, кто ты.
- Значит, ты сейчас идешь не со мной.... А с кем же?
- С тобой, успокойся. С тобой. Я любила тебя и люблю так же, как раньше.
Зачем ты так странно шутишь?
- Не знаю.
- А о чем ты думаешь сейчас? У тебя такой вид, словно ты далеко.
- Я думаю о том, что такое жизнь.
- Разве это, проблема? Каждый знает, что такое жизнь. Спроси ребенка, и он
тебе ответит.
- Не каждый. Один мыслитель сказал, что жизнь - это целая цепь привычек.
Как ты думаешь, он был прав?
- Привычек? Отчасти верно. Жизнь не может быть без привычек. Я привыкла
видеть тебя, слышать твой голос. Разве это плохо? Мне нравится идти рядом
с тобой. Это тоже привычка. Разве это плохо?
Я уклонился от ответа. Если бы я стал отвечать, я сказал бы ей, что на
Дильнее жизнь-это борьба с привычками, яростная борьба с рутиной. Дильнеец
борется с привычками, чтобы не дать им взять верх над своей
любознательностью, над своим желанием ежедневно творить новое, побеждать
препятствия, сопротивляться всему тому, что делает легким путь к
творчеству.... Но я этого не сказал. Не мог я ей рассказывать о Дильнее.
Для нее я был земной человек и земным, только земным должен остаться.
- А помнишь, Николай...-спрашивает она мечтательным голосом.
С помощью таких вот вопросов она хочет как бы засыпать пропасть, разрушить
то отчуждение, которое разделяет нас.
- А помнишь, Николай, как мы...
Глупенькая! Я помню, как по этим улицам мчались кареты, везя вельмож в
напудренных париках... Я видел поэта Державина, читавшего нараспев длинную
оду, я видел крепостных мужиков, засыпавших болото на том месте, где ты
сейчас стоишь. Я видел.... Я слишком много видел и слишком много помню, и
это мне мешает говорить с тобой и смотреть на тебя. За твоей спиной я вижу
бесконечность: космическую среду, ничто и вакуум, который я преодолел,
чтобы попасть сюда и оказаться с тобой рядом, в том столетии, в котором ты
живешь. Ты говоришь, что мы рядом.
Да, рядом. Но прежде чем оказаться рядом с тобой, я должен был... Нет, об
этом лучше забыть.
- Так что же ты не отвечаешь, Коля? Ты опять отсутствуешь, дорогой?
- Нет, я здесь. Только здесь и нигде в другом месте.
Когда я ухожу или уезжаю из гостиницы надолго, я беру с собой футляр, в
котором пребывает комочек чудесного вещества, начиненного эмоциями,
страстями, пристрастиями и воспоминаниями. Футляр, который я ношу с собой,
я боюсь оставить где-нибудь или забыть. Я не выпускаю его из рук.
Наблюдательные люди давно это заметили и объяснили посвоему. Они думают,
что я ношу рукопись, записки, с которыми боюсь расстаться. В этом есть
доля истины. В комочке чудесного вещества сама жизнь записывает все, что
достойно записи и запоминания.
Сейчас я отдыхаю на берегу Черного моря и живу в санатории. Я люблю
взбираться на высокие горы, ходить по узким тропам, по самому краю обрыва.
Иногда я совершаю дальние прогулки с компанией отдыхающих, но чаще один. И
куда бы я ни шел, я несу с собой футляр, а в футляре та, что прилетела
вместе со мной с Дильнеи.
Иногда, остановившись где-нибудь в глухом уголке в лесу на поляне и
оглянувшись-нет ли поблизости людей, - я достаю из футляра комочек
чудесного вещества.
Вот и сейчас я делаю то же самое. Вокруг - никого.
Тишина.
- Эроя, - тихо спрашиваю я, - ты слышишь меня?
- Я слышу тебя, Ларвеф, - отвечает она. И в свою очередь спрашивает: - Мы
долго еще пробудем на этой планете?
- Не знаю, Эроя, - отвечаю я.
- А кто же знает, кроме тебя?
- Разумеется, никто, но нам еще рано возвращаться домой.
- Домой? - она ловит меня на неточно сказанном слове.-Ты говоришь, домой?
Но разве у нас с тобой есть дом? Ведь.-мы с тобой вечные путешественники.
- Ты права, Эроя. Я не могу долго задерживаться на одном месте, меня
тянет даль, влечет неизвестность, безграничность времени и пространства.
- Но почему же ты так долго намерен задержаться здесь?
- Ты знаешь почему, Эроя. Я пишу книгу, в которой пытаюсь изложить все
то, чего достигли дильнейская наука и техника. Это мой подарок людям
Земли. Я полюбил их, Эроя.
- За что?
- За то, что они люди, за то, что они переделывают мир и самих себя.
Недавно я шел по улице. Навстречу мне шла молодая мать, впереди нее
катился самокат, автоматическая коляска с ребенком. Я попросил эту
незнакомую мне женщину остановить коляску, сказав, что мне хочется
полюбоваться на ребенка. Она исполнила мою просьбу. Я взял ребенка на
руки. Это была прелестная девочка. Звали ее Леночка. Она еще не умела
говорить. Только лепетала. Слушая ее лепет, я держал ее на руках. Она
трогала своими ручонками мне лицо, теребила волосы, мне казалось, что я
держу в руках все человечество. Ребенок смеялся... И вдруг внезапная боль
пронзила меня. Мне казалось, что я расстаюсь с человечеством, покидаю
Землю с тем, чтобы уже никогда на нее не вернуться. Ты понимаешь это
чувство, Эроя?
- Понимаю, Ларвеф. Тебе не хочется отсюда улетать. Тебе здесь хорошо.
- Это не то слово. Дело не в том, хорошо здесь мне или плохо. Мне везде
было хорошо. Но ты права, мне не хочется улетать отсюда. Я полюбил Землю,
свист земных птиц, запах земных ветвей... Я смотрю на все, что меня
окружает, и не могу насмотреться... Понимаешь ли ты это, Эроя?
Она промолчала. Комочек вещества, хранитель информации, она умела только
вспоминать прошлое, те утраченные и чужие переживания, которые отразились
в ее искусственном и искусном устройстве. Не следовало мне спрашивать ее о
том, чего она не знала и не могла знать.
Я потерял футляр. Как это могло случиться? Сам не знаю.
Может быть, я оставил его на лесной поляне или на верхушке горы? Хватился
я не сразу. Но когда до моего сознания дошел весь смысл того, что
случилось, я впал в отчаяние. Теперь со мной не было Эрoй, комочка
вещества, включавшего в себя мир далекий и родной. Разумеется, я никому не
сказал о своей потере. Я еще надеюсь найти этот футляр. Ежедневно я ухожу
на поиски. Тоненькая ниточка, которая соединяла меня с прошлым, могла
оборваться... Но я должен найти футляр, даже если мне придется искать год.
Прошла неделя, и я нашел его. Футляр лежал в траве.
Я раскрыл футляр, вынул комочек вещества. Он был тут, на моей ладони.
Осторожно я положил его на камень, осмотрелся, нет ли кого поблизости,
потом позвал:
- Эроя, ты слышишь меня?
Молчание.
- Эроя! - повторил я громче.-Ты слышишь меня?
Снова молчание.
"Неужели испортилось устройство, - подумал я, - или, может, комочек
вещества побывал в чужих нескромных руках?"
- Эроя! - крикнул я.
И вдруг я услышал, еще не веря себе и ничего не понимая:
- Это ты, Ларвеф? Здравствуй.
Комочек был рядом на камне, а голос доносился издалека, казалось с трудом
преодолевая огромное отчуждающее нас пространство.
- Это ты, Ларвеф?
- Это я! Это я! - крикнул я, рванувшись к ней всем существом.-Это я!
И до меня донеслось издали еле слышное, как эхо:
- Это ты, Ларвеф? Где ты? Ты далеко от меня?
- Эроя!
- Ларвеф!
Я спешу закончить свой труд, свою книгу о Дильнее и дильнейцах для людей
Земли. У меня есть основания торопиться. Во-первых, я получил известие от
сурового командира космолета Хымокесана: корабль двигается к Земле и до
встречи с дильнейцами осталось всего каких-нибудь полгода. Во-вторых, я
чувствую, что память моя слабеет с каждым днем, но я не решаюсь обратиться
к земным врачам. Почему? Может быть, потому, что земная медицина отстала
от нашей на много столетий? Нет, не только из-за этого. Как я могу
показаться врачу? Уже первый внимательный осмотр подскажет медику, что его
пациент не человек. Как я смогу скрыть от специалиста те особенности моей
морфологии и анатомии, которые не дает заметить одежда. Нет, мне нужно
обождать еще год или полгода... А память слабеет, гигантская
нечеловеческая память, хранящая факты трехсотлетней давности.
Я пытаюсь изложить теорию Тинея и чувствую свое бессилие. Факты и
логические доводы ускользают. Странно, я отчетливо помню все события
своего детства и юности и ловлю себя на том, что не могу вспомнить, как и
когда я попал на Землю. Случись это со мной месяц назад, я вынул бы из
футляра комочек чудесного вещества, Эрою, и попросил бы ее напомнить мне
все, что я вдруг забыл. Но с комочком вещества случилось нечто непонятное.
По-видимому, нежное и тонкое устройство, информационный внутренний мир,
запись отсутствующей личности, подверглось изменениям. Причины мне
неизвестны. Ведь я не знаю, отчего слабеет и моя память.
Голос Эрой доносится издали, как эхо, как вздох, как призыв, теряющийся в
безмерном пространстве. Эроя в состоянии только откликнуться, напомнить о
себе, но не в силах ничего сказать.
Действительно, когда же я попал на Землю? Иногда мне кажется, что это
произошло очень давно.
Я спешу записать все, что знаю и помню о Дильнее, но времени у меня мало,
обстоятельства торопят меня, и нужно рассказывать только самое главное.
Поставьте себя на мое место. Вообразите, что в вашем распоряжении
считанные дни, а вам нужно рассказать самое главное о Земле тем, кто не
имеет о ней никакого представления.
Самое главное, что жители Дильнеи, мои соотечественники и современники,
находятся совсем в других отношениях с временем, чем земные люди.
Известную французскую писательницу госпожу де Сталь , жившую в
девятнадцатом веке, кто-то из ее знакомых спросил, как она относится к
христианской идее бессмертия, то есть жизни на том свете. Госпожа де Сталь
иронически улыбнулась и ответила:
- Если бы мне дали гарантию, что и на том свете я останусь госпожой де
Сталь со своими привычками и вкусами, со своими поместьями и славой, я,
возможно, заинтересовалась бы этой странной идеей.
Но кто мог дать ей такую гарантию? Во всяком случае не те, кто ее окружал.
Что же хотела сказать госпожа де Сталь? А то, что индивидуальность и
христианская идея бессмертия стоят в логическом противоречии, нельзя
сохранить личные свойства, соединившись с бесконечностью.
Но сейчас речь идет не об иллюзорном христианском бессмертии, а о
бессмертии реальном, которое наука подарила нам, жителям Дильнеи.
Казалось бы, я бессмертен или почти бессмертен. Старость не угрожает мне,
как и всем моим соотечественникам, Но память? В состоянии ли она носить в
себе тысячелетний опыт - и не только исторический опыт поколений, но опыт
индивидуальный, мой личный опыт, переживания моего "я"?
Я не смогу ответить на этот вопрос, особенно сейчас, когда память начинает
изменять мне.
Я только что поймал себя на том, что не могу вспомнить, как на родном моем
языке, языке моей юности и детства, звучит местоимение "ты"... я помню,
как звучат слова "мы", "я", "вы", но слово "ты" не могу вспомнить.
Я хожу из угла в угол и силюсь вспомнить. В памяти образовался провал.
Почему? Как могло это случиться? Мои тревожные размышления прерывает
телефонный звонок. Я подхожу к телефону, снимаю трубку и говорю:
- Слушаю!
Ласковый женский голос спрашивает тихо:
- Это ты, Николай?
- Я....
- Говорит Вера. Что же ты не спускаешься вниз? Я же тебя жду, мы
условились. Спускайся, милый.
- Сейчас! Жди. Я приду.
Пока лифт несет меня вниз, я шепчу те слова, которые помню, словно
опасаюсь, что завтра я их забуду.
Вот и зал встреч.
В больших глазах Веры радость и благодарность.
- Ты еще здесь? - спрашивает она, словно не веря себе самой.
Мы усаживаемся в уголке. И она начинает рассказывать мне о моем прошлом,
Я слушаю и думаю про себя с тревогой. Она может рассказать мне то, чего не
было со мной, ведь она принимает меня за другого. Но кто мне напомнит о
том, что действительно было, кто напомнит о Дильнее, о подлинных фактах и
событиях, которые я начинаю забывать?
Кто?
Из дневника астробиолога и писателя-фантаста Тунявеного
"Наконец-то разрешилась загадка, которая почти год мучила меня, мою логику
и мое врожденное чувство здравого смысла.
Есть люди, которые считают, что писатель-фантаст-хозяин своего воображения
- вовсе не обязан быть слугой здравого смысла, логики обыденной жизни.
Сама специальность как бы дает ему право пренебречь и тем и другим.
Что касается меня, то я всегда был поклонником здравого смысла, покорным
слугой логики. И поэтому меня много дней мучило бессилие, неспособность
разрешить задачу, выбраться из того лабиринта, в который я попал. Кто же
этот Николай Ларионов, с таким талантом и упорством пытавшийся меня
убедить, что он Ларвеф? Самозванец? Сумасшедший? Шутник?
Загадка мучила меня до вчерашнего дня, пока я не раскрыл только что
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг