- Выход в космос, - говорил ей Путешественник, - изменил характер нашего
мышления. Только тогда анеидайцы оценили по достоинству учение о биосфере,
созданное великим натуралистом и мыслителем И-Наду. Понятие биоценоза,
понятие сообщества живых существ проникло во все умы. Все поняли - даже
писатели, пишущие научно-фантастические романы, - что анеидаец не только
создание истории, природы и общества, но и часть биосферы. Он неразрывно
связан с сообществом растений и животных, макро- и микроорганизмов, с
которыми он составляет одно неразрывное целое. Только познав эту самую
железную необходимость из всех необходимостей, анеидаец обрел свободу и
начал завоевание космоса. И-Наду первый высказал чрезвычайно важную мысль:
анеидаец не сможет существовать в космосе без биосферы, без родной среды.
И действительно, космические корабли стали островками нашей биосферы,
заброшенными в бесконечность. Анеидайцы, отправляясь в даль космоса, брали
с собой растения, чтобы воспроизвести искусственную среду, создать
биоценоз, крошечный дубликат своей планеты в летящем корабле... Одним
наукам пришлось потесниться, чтобы уступить место другим. Первой это
осознала математика. Столько веков она служила физике и технике, но
теперь она перешла на службу биологии, потеснившей и физику и технические
науки. На службу новой биологии, вобравшей в себя и физику, и химию, и
биохимию, и биоэнергетику, биологии, ставшей наукой всех наук.
Она слушала его и смотрела. Их окружал экспериментальный мир, мир,
созданный эволюционистами, знатоками биосферы. Входя в помещение,
воспроизводившее один из ранних анеидологических периодов, им пришлось
надеть специальные костюмы. Живая история планеты экзаменовала не столько
их умы, сколько их чувства.
Но и в архаичном мире ранних периодов планеты Дуона испытывала радость
бытия. Ее муж был рядом с ней. Она слышала его голос. Она чувствовала его
рукопожатие.
Почему она не отправилась вместе с ним в дали космоса? Сколько раз она
задавала себе этот вопрос. Почему она осталась дома? Правда, существовало
множество причин для того, чтобы она осталась на Анеидау. Одна из причин -
это ее специальность. Педагоги, воспитатели детей, не нужны были на
космическом корабле, где летели только взрослые. Но были и другие причины,
более важные. Ее родной дядя был председателем отборочной комиссии. И он
ей сказал бы:
- Почему я должен сделать исключение для тебя, Дуона? У многих участников
экспедиции ведь тоже есть жены.
Нет, дядя так не сказал бы. Он был слишком добросердечен и тактичен.
Пожалуй, он мог пойти навстречу ее желанию - он так любил ее. И поэтому
именно она не стала его просить. Милый, великодушный дядя, достойный сын
своего великого отца - биоэнергетика Э-Лана. Она не могла допустить, чтобы
дядя ради нее совершил сомнительный поступок, поступок, бросивший тень на
его репутацию. У других участников экспедиции ведь тоже есть жены. И
поэтому Дуона не полетела вместе с мужем, а осталась на Анеидау.
О космолете не было получено никаких дополнительных известий. В тот день и
в тот час, когда прервалась связь с ним, Дуона была в гостях у дяди. Она
работала в саду, когда услышала быстрые дядины шаги.
- Дуона, - сказал дядя, - я слишком люблю тебя, чтобы скрывать. Да это и
невозможно скрыть. Мне сообщили, что прервалась связь. Никто не знает, где
сейчас космический корабль... Дуона, потеря связи еще ничего не
означает... Поверь мне, Дуона!
По выражению его лица она догадалась, что дядя хочет ее успокоить. Она и
сама старалась успокоить себя, уверить, что связь возобновится. Но космос
молчал. Молчало бескрайнее и неведомое, из которого так долго приходили
известия, ободрявшие ее, смягчавшие горесть разлуки. По большей части это
были радостные известия. Однажды мир и Дуона узнали, что участники
экспедиции открыли неизвестную планету и эту планету назвали в честь ее
мужа. Известия приходили из неведомого и бескрайнего. И они избаловали ее.
Она привыкла к тому, что существует связь, тонкая, как нить, и длинная,
как световые недели и месяцы, и эта нить соединяет ее, Дуону, с ее мужем.
Но вот эта нить оборвалась.
- Дядя! Я уверена, он жив. Жив!
Дуона посмотрела на прозрачную стену, за которой цвел сад. Возле цветка
яблони кружилась пчела.
- Но где они, дядя? Где? Пространство бесконечно, так же как и время. Но
сегодня мне нет дела до законов природы. Они должны вернуть мне его!
Должны! Мне нет дела до бесконечности! Я ненавижу ее.
Дядя Дуоны, инженер Э-Лан-младший, повернул ручку оптического прибора
вправо. За прозрачной стеной, где только что кружилась в летнем зное
пчела, возник вакуум, пустота. Ощущение беспредельности охватило Дуону.
Вселенная вошла в дядину лабораторию и на какой-то миг слилась с этим
маленьким и привычным миром. Она, как музыка, вдруг растворила предметы и
убрала все мелочи и подробности. Дуоне показалось, что она на космическом
корабле и бездонное время, проваливаясь, уносит ее в бесконечность.
Прекрасна эта беспредельность, и ради победы над ней Дуона пожертвовала бы
жизнью...
Инженер Э-Лан-младший повернул ручку оптического аппарата влево. Вселенная
исчезла. За прозрачной стеной снова был сад.
- Да, пространство бесконечно, Дуона, - сказал дядя. - И время тоже. И мы
пока не знаем, где этот космолет. Но не надо сердиться на законы природы,
дорогая. В школе своим ученикам ты говоришь о них другое, об этих самых
железных законах. Ты удивляешься им и заставляешь школьников запоминать
их. Но как хорошо, что они существуют, эти железные законы, и что они
едины для всей вселенной. Когда-то ученые-идеалисты пытались уверить себя
и других, что законы не едины для вселенной. Вот если бы это было так,
тогда мы могли бы отчаиваться. Но законы природы едины, и экспедиция
слишком хорошо оснащена и вооружена, чтобы дать им, этим законам, победить
себя. Я тоже думаю, что они живы. И связь прервалась временно. Будем
ждать, Дуона, и не будем сердиться на природу.
Он был добр, но слишком рассудителен, дядя Э-Лан-младший. Но если бы он не
был таким рассудительным, он не возглавлял бы отборочную комиссию.
- Будем ждать, - сказал он.
Дуона ждала. Она ждала, когда сидела в классе и рассказывала школьникам о
живой природе, она ждала, когда была "Внутри мгновения", глотавшего время,
она ждала, когда разговаривала с друзьями. Она ждала, и сердце ее билось,
словно вот-вот должно было прийти известие о нем. Но космос молчал. И шли
часы, и время текло. И в такие минуты тревожного ожидания время
становилось похожим на пустоту. И нужно было взять себя в руки, преодолеть
отчаяние, победить самое себя. Дуона побеждала себя. Но чего стоили ей эти
победы!
Это он помогал ей победить себя, ее слабость, он, Путешественник,
отсутствующий, затерявшийся в далях пространства. Когда ее охватывало
отчаяние, она мысленно видела его спокойное лицо и слышала его голос:
- Ритм, Дуона. Самое главное - ритм. Мне иногда кажется, что я чувствую,
как бьется сердце Вселенной.
Сердце Вселенной! Как будто у этой бесконечности с ее вечным холодом и
пустотами может быть сердце.
- Сердце Вселенной - это жизнь. Она рассеяна везде, где есть подходящие
условия. Я в этом убежден. Жизнь - это не случайность. Это свойство
материи, это более сложная ее разновидность...
Его влекла в дали бесконечного страсть познания. Жизнь - дискретна ли она
везде? Всегда ли ей присуще удивительное свойство дубликации,
самовоспроизведения в потомстве, и другое свойство, еще более чудесное, -
свойство "запоминать" и благодаря этому побеждать время и среду? Все эти
вопросы требовали ответа, ради этого ответа он и отправился в неведомое.
Незадолго до старта Дуона познакомилась сего будущими спутниками. По
большей части это были молодые люди. Многие из них еще не успели
обзавестись семьей. Ей запомнился астронавигатор Никгд - крепкий парень,
жизнерадостный и скромный, уже не раз отправлявшийся в дали космического
пространства и благополучно оттуда возвращавшийся.
- Ваш муж, - сказал Никгд Дуоне, - надеется, что он встретится в космосе с
разумными существами. Разумное желание, хотя чуточку наивное. Мне и моим
друзьям удалось побывать на многих планетах, подобных нашей. Но везде мы
встречались либо со слишком простыми формами жизни, либо со слишком
сложными и все же не имеющими разума. Может быть, вашему мужу повезет
больше, чем мне.
Он говорил не улыбаясь, но глаза его смеялись.
- Природа награждает разумом не все существа, которые она создает. Но все,
что она создает, удивительно. Самое же удивительное на свете...
Он не докончил фразу. Его вызвали к командиру космолета. И Дуона так и не
узнала, что Никгд считал самым удивительным на свете. И может быть,
никогда уже не узнает.
Полное ощущение разлуки с мужем пришло к Дуоне не сразу. Она была так
полна им, его мыслями, его привычками, его пристрастиями, что ей казалось
- большая часть его еще здесь, с ней. Но разве это было не так? Разве она
не видела многие вещи его глазами? Разве она не научилась любить то, что
любил он?
Планета Анеидау - маленький светлый шар, если глядеть на нее со стороны, -
вращалась вокруг своего Солнца так же, как вращается уже миллионы лет. Но
он мог видеть свою планету только на экране телевизионного устройства. И
пока он мог видеть свою планету, он мог думать и о Дуоне. Планета
напоминала о ней. Но что наступило потом, когда он уже не мог видеть свою
планету даже на экране телевизионного устройства? Что наступило потом?
Сведения были слишком лаконичны. Космос сообщал не о нем, а о всей
экспедиции. Пока еще сообщал... Молчание пришло позже...
И вот когда оно пришло, это молчание, Дуона стала искать в своих мыслях и
чувствах все, что оставил он ей.
Он оставил ей понимание всего того, что ее окружает. Это он говорил ей,
показывая на зеленые ветви деревьев, на прозрачную глубину озерных вод, на
людей, спешащих к своим делам, на дома и улицы, на лица и на выражения
этих лиц:
- Мы живем, Дуона, в необыкновенное время. Эпоха подарила нам свое
видение. Мы имеем возможность взглянуть на себя со стороны, на себя и на
свою планету. Когда-то путник, оглядываясь, видел свет в окне своего дома.
Скоро я увижу издали свою планету. И оттого, что нам дана эта возможность,
все вещи становятся другими. Они одновременно и близко и далеко.
Он обнимал Дуону и, чувствуя ее живое, теплое тело, говорил:
- И ты тоже, дорогая, одновременно и далеко и близко.
- Далеко? Нет, не далеко. Я здесь, с тобой.
- Космические путешествия, власть безмерного пространства изменят наши
чувства. "Близко" и "далеко" уже не будут разделены союзом "и". Между ними
будет стоять тире, как в теории относительности "пространство тире
время"... Они, эти два противоборствующих понятия, сольются в единство.
- Я не могу этого понять.
- Сделай усилие, и ты поймешь. Ничто не дается без усилия.
Она сделала усилие и поняла. Он хотел приучить ее к долгой разлуке, ее и
себя. И вот эта долгая разлука наступила. Годы шли, и Дуона ждала.
* * *
Тамарцев прочел вслух заключительную фразу и задумался. Мысль как вихрь
вдруг выхватила его из привычной обстановки и перенесла в далекий
воображаемый мир, в котором Дуона ждала своего мужа. Прошло сто тысяч лет
с тех пор, как Путешественник высадился на Земле. И фотография его черепа
лежала на письменном столе рядом с рукописью.
Тамарцев взглянул на фотографию. Сто тысяч лет на Земле и на той
неизвестной планете, откуда он прилетел. Сто тысяч лет! Человеческому
воображению трудно представить такой огромный отрезок времени. Оно текло
не спеша, в его медлительных волнах сменялись бесчисленные поколения!
На днях вернулся из экспедиции Ветров. И в этот раз ему не удалось найти
хотя бы какую-нибудь вещь, способную прояснить тайну этого удивительного
черепа.
Ветров не унывал или делал вид, что не унывает. Что же ему оставалось
делать, бедняге?
Тамарцев встал. От долгого сидения затекли ноги. Ему нужно было писать
статью. Ее ждали в академическом журнале. Со статьей торопили. Напоминали
и письменно и устно, при встрече с редакторами и по телефону. Но вместо
статьи он писал роман. Он напоминал школьника, который делает вид, что
слушает учителя, а сам заглядывает под парту, где на коленях лежит
приключенческий роман.
Впрочем, не каждый школьник любит приключенческие романы. Например, Гоше
они определенно не нравятся. Ни хорошие, ни средние, ни плохие. Гоша
сомневается даже в их праве на существование. Почему? Кто знает? Может
быть, потому, что его отец пишет научно-фантастические романы. На днях
Гоша спросил Тамарцева:
- Папа, а что нужно сделать, чтобы переменить имя? Где надо об этом
хлопотать?
- Зачем менять? У тебя такое красивое, оригинальное, звучное имя. Нарядное
имя, так бы я сказал. Ге-о-гобар.
- Ты находишь? А мне кажется...
Оборвав фразу, он замолчал.
- Что тебе кажется?
- Да ничего. Собственно говоря, ничего. Я еще ничего не сделал, а ты уже
назвал меня в честь героя книги...
- Пустяки. Имя - это условность... Да к тому же ты Геогобар только в
паспорте, дома и в школе ты Гоша.
Тамарцев прислушался. В коридоре Гоша разговаривал с приятелем. Донесся
смех, потом слова:
- Ты читал в "Литературной газете" пародию на очередной роман Марсианина?
Слушай: "Удыну счастливо улыбнулась, и в душе ее зазвучала прекрасная
мелодия, звездолет приближался к неведомой звезде, чьи голубые лучи манили
космическую путешественницу..."
- Как? Как ее звали? Удыну? Эту космическую путешественницу?
Тамарцев поскорее отошел от полураскрытых дверей в глубь кабинета.
- Вы, Апугин, схоласт. Вам с вашим пониманием эволюции жить бы в раннем
средневековье. Вы отрываете морфологию от физиологии. Кто вам сказал, что
человеческий мозг не будет морфологически меняться? Кроманьонские черепа
вам сказали? И вы поверили этим черепам? Извините, коллега, нельзя быть
таким доверчивым. Факты любят потешаться над излишней доверчивостью.
Обиделись? Не стоит! Чем вести теоретический спор по телефону, лучше
заходите в лабораторию. Только не сегодня. Сегодня я занят.
Борода повесил телефонную трубку. Он был в отличном настроении. В
отличнейшем. Бодр. Весел. Полон физических и духовных сил. Дело-то шло,
подвигалось. Электронный-то мозг скоро начнет мыслить. Ну, не мыслить, это
некоторое преувеличение. Почти мыслить. А разве этого мало?
Борода взглянул на ручные часы. Без двадцати четыре. Ровно в четыре в
лабораторию придут иностранные ученые. У иностранцев, особенно у немцев и
англичан, очень редко отстают часы. Явятся минута в минуту.
Он не спеша надел старый прорезиненный плащ, коричневую мятую, порыжевшую
от дождя и солнца шляпу. Костюм на нем тоже был не из новых,
неопределенного цвета, с большим пятном на рукаве пиджака. Может,
переодеться? Нет, не стоит. Для чего? Ведь он едет не на свадьбу и не в
театр. Терпеть он не может театры с расфуфыренной самодовольной публикой.
И свадьбы тоже не признает. Наряжаться не любит. Не хочет быть похожим на
вечного именинника или жениха.
Крикнул, уходя, домработнице Вале:
- Когда вернусь - не знаю! Может быть, поеду из института на дачу.
Спустился во двор. Не спеша вывел машину из гаража, проехал мимо
почтительно поздоровавшегося дворника и лихо завернул за угол.
До института пятнадцать минут не быстрой езды. Значит, приедет вовремя, не
опоздает. И вдруг ему страшно захотелось опоздать. Какое лицо сделает
директор? Все будут его ждать, смущенно посматривать на иностранных
гостей. Секретарь парткома что-то скажет председателю месткома. У всех на
лицах будет растерянность.
Пять иностранцев. Американец. Западный немец. Англичанин. Швед. И
низенький толстенький смешной француз Бенуа. Бенуа - знаменитость, талант.
Остальные тоже знаменитости, но не таланты. Все пятеро занимаются
кибернетикой, изучают память, мозг. Ничего. Обождут.
Директору он скажет так, чтобы слышал и секретарь парткома тоже.
- Знаете, проголодался. Забежал в сосисочную. Отличные сосиски.
Отлич-ней-шие.
Машину он остановил не возле сосисочной, а возле магазина произведений
искусства. Зашел и стал не спеша рассматривать картины, похожие на
увеличенные и раскрашенные фотографии. Долго рассматривал, скучал, а потом
вызвал директора магазина и спросил, поглаживая пушистую бороду и любезно
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг