себя, не оставляла никогда. С тех пор я всегда ношу университетский
перстень - и память, и талисман.
Вопрос директора покоробил меня. Я понимал, что сейчас начнется другой
разговор, а чем он кончится, не знаю. Если я не лезу в его дела, то пусть
и он не лезет в душу. В конце концов все, что было сказано, было только
сказано, а верить на слово - так свой миллион никогда не сколотишь.
Единственно, что можно потрогать, - это жетон, и тот, как выяснилось,
наглая подделка. Ох, напущу я на них старину Бидо со всей его сворой)
Выяснив, что я не кончал училище для федеральных оперативников в
Форт-Менте, директор Юрайда повеселел.
- Отлично, - провозгласил он, потирая руки, - я чувствовал, с вами
можно быть откровенным. Не знаю, что вас привело на эту службу, но
надеюсь, что она не идет в ущерб широте вашего кругозора. Я вообще
противник секретности, но при некоторых обстоятельствах гласность может
повредить. Наши демократические институты препятствуют любому начинанию,
реальная помощь часто исходит из учреждений, стремящихся к целям,
противоположным нашим. А ловчить, поступаться принципами - скверно.
Согласен, принципами торговать нехорошо, однако эти умозрения сейчас
меня не интересовали. Одно смущало: он весь расслабился, в голосе исчезли
неуловимо издевательские интонации, которые раздражали в его откровениях о
грядущей мясорубке. Передо мной сидел пожилой человек, который мог быть,
например, моим старшим братом.
Он не мог быть моим старшим братом. В то время, когда он учил
африканских детишек грамоте, мой брат давно пророс сорняком на арлимском
пустыре, закопанный после побоища с чужаками. Но это личное дело каждого,
где ему быть и кем.
- Не стоить говорить вам, каково положение нашего благословенного
общества, - прервал паузу директор, - вы знаете, что оборонные расходы
съедают почти весь бюджет, пресса на откупе у монополий, интеллигенция
впадает в мелкие извращения, и всем плевать на всех в соответствии с
поправками к конституции. Что мы можем предложить миру, кроме авианосцев и
бригад мгновенного удара?
Кажется, он радикал, разочарованно подумал я, или левый.
- Где наши традиционные ценности? Где дух первооткрывателей?
Зажравшемуся обывателю можете о них не напоминать, в лучшем случае вас
сочтут болваном. Культ силы привел к тому, что нас либо боятся, либо
ненавидят. А мы ненавидим самих себя. Технические изощрения выдаем за
прогресс, стыдливо закрываем глаза на вакханалию преступности, кричим о
расовом и классовом мире, и это в самой разобщенной стране! Спесиво
поучаем всех, как себя вести, а в доме своем не можем навести порядок!
Позор! В чем дело, почему истощились духовные силы?
Вопрос был риторическим, но директор на некоторое время замолчал. Все
это прелюдия, идеологическая подкладка. Сейчас пойдет главное... Я
отношусь к умеренным нейтралам, но есть знакомства в различных кругах,
приходилось общаться и с фундаменталистами, и с радикалами. Наслушался и
тех, и других. А тесть мой вообще был леваком, каждый визит к ним
превращался в политсеминар. Он донимал меня анализом моей классовой
сущности и обзывал винтиком репрессивного механизма. На старости лет он
неожиданно перешел в католичество. Этот опрометчивый шаг настолько
шокировал респектабельных соседей, что многие в пригороде перестали с нами
раскланиваться.
- Чем же вы объясняете такое положение вещей? - спросил я, чтобы
прервать затянувшееся молчание.
- Не притворяйтесь наивным! Наше общество потеряло стимулы духовного
роста. Мелкое копошение во имя мелкого благополучия породило поколения
мелких людей. Исчезли сдерживающие факторы нравственности, мораль элиты и
мораль дна неразличимы. Большие стимулы, способствующие оздоровлению
нации, отсутствуют, поскольку нет великих целей. Не к чему стремиться, нет
такой мечты, во имя которой общество могло бы пренебречь внутренними и
внешними распрями. Личное благополучие оказалось ложной целью хотя бы
потому, что привело к распаду общества. Но какая цель, пусть даже ложная,
породит новые стимулы для духовного возрождения? Надо найти, вообразить,
придумать, наконец, то, во имя чего даже последний мерзавец не рискнет
выставлять свои личные интересы. И когда у нас появится Великая Новая
Цель, мы...
- ...мы установим во имя ее Новый Порядок? - вставил я.
Директор Юрайда запнулся и с недоумением посмотрел на меня.
- Моего отца сожгли в Дахау, - негромко сказал он, затем вдруг
закричал: - Как вы могли подумать! Как вы посмели!
- Извините, возможно, я неудачно выразился.
Он смотрел на меня, и снова я видел в его глазах: "Враг, враг!", снова
засосало под ложечкой...
- Неудачно - не то слово! Подозревать нас в тоталитарном заговоре?
Чудовищно!
С чего это он так разнервничался, почему вежливый обмен мнениями о
нашей демократии перешел в мелодраму?
- Все это очень мило, - сказал я, - но мне по-прежнему ничего не
говорит ваша "новая цель". И кто это "мы"?
Как говаривал старина Бидо в ответ на мое обещание упечь его в
одиночку, "тишина - лучший массаж для нервов". Минуту или две мы с
директором массировали друг другу нервы, затем он рассмеялся.
- Лучше ничего не сказать, чем недоговорить. С вашего позволения, я
продолжу...
И он продолжил.
То, что я услышал, не просто поразило меня, а даже заставило на
некоторое время утратить чувство реальности происходящего! После того как
директор окончательно добил все забытые или еще тлеющие цели, закопал все
правительственные программы и кремировал традиционные ценности, он
объявил, что путь человека в будущее проходит через космос. Интенсивное
освоение космического пространства вызовет взрыв героического энтузиазма,
объединит человечество, заставит хотя бы на время забыть распри и
переориентирует интересы активной массы. Пусть в конечном итоге и космос
окажется ложной целью - это все-таки Большая цель! Не трусливое ковыряние
на орбитальных станциях, а смелый массированный бросок на ближние планеты.
Освоение новых плацдармов, и снова рывок... Конгрессмены не могут отдать
пару миллиардов голодающим Африки, но их ослепит блестящая перспектива
космической экспансии. Тем более что первая волна освоенцев готова.
Сильные, ловкие, бесстрашные и готовые на все!
Он имел в виду своих воспитанников!
Я не знал, что делать, принимать всерьез эту фантасмагорий или, вежливо
улыбнувшись, выразить недоверие. Тут я вдруг представил своего сына этаким
Гордоном Флешем, в блестящем скафандре, одной рукой вырывающим
полураспакованную красавицу из щупалец омерзительного спрута, а другой -
поражающим из бластера летающие тарелки, нашпигованные до отказа
завоевателями Галактики. Я невольно улыбнулся, директор принял это на свой
счет и недоуменно поднял брови.
Я объяснил ему, чем была вызвана улыбка. Он хохотнул, но тут же
серьезно спросил:
- Вы уверены, что не хотели бы видеть сына где-нибудь на Марсе, чем без
дела шатающимся между парком и биржей труда?
Он попал в самую точку, и крыть мне было нечем. Что я предложу сыну
после школы, если он к этому времени не спутается с шатунами? Полицейскую
школу? Или устрою по знакомству (старина Бидо!) служкой? Я начал приходить
к мысли, что при всей невероятности затеи директора Юрайды и тех, кто за
ним стоит, есть в ней нечто привлекательное, дети получают новый шанс. Как
складно получается: самые активные, самые оголтелые нонконформисты с
удовольствием ринутся в космос, дай им только вволю побыть героями нового
фронтира. Смущал меня термин - активная масса, но бог с ним! Даже если они
не выведут страну из социального ступора, тысячи, десятки тысяч
потенциальных преступников не уйдут в курию, не станут шатунами... Меньшее
зло?
- Как к вашему проекту относится курия?
Лицо директора потемнело, глаза зажглись ненавистью.
- Мы не позволим этим негодяям запускать свои грязные папы в наши дела,
- отчеканил он, - иначе они всю Солнечную систему превратят в бордель!
Он был прав как никогда. Другое дело - понравится ли такой оборот
старине Бидо? Но почему между шансом для моего сына и мною должен стоять
Бидо? Пусть меня заботит не благо человечества, а личная безопасность, но
сыну моему незачем страдать из-за трусости отца!
Я поймал себя на мысли, что всерьез поверил директору. Они учли все:
общественное мнение уже потихоньку распаляется заявлениями компетентных
лиц, сенаторов заваливают письма избирателей, требующих немедленного
штурма космических бездн... Если под этим соусом еще и сократят расходы на
вооружение и переоборудуют межконтинентальные на транспортные, то я первым
встану навытяжку и спою гимн в честь директора Юрайды.
- Ладно, - сказал я, - считайте меня союзником. Но как вы оказались в
номерном квадрате... Армия?
- Не только армия, - кивнул директор, - есть и другие силы, Армия имеет
свою долю, и мы ее сразу разочаровывать не будем. Им надоест играть в
бдительных и несгибаемых, когда люди начнут заниматься настоящим делом.
Может, поэтому здесь и не курят, приучают... Наверно, антитаб. В
кармане у меня непочатая пачка "Престижа", и хоть бы что!
- Вам приходится много работать? - посочувствовал я.
- Перед выпуском мы и ночами занимаемся, - спокойно ответил директор, -
стимуляторы малыми дозами под контролем первоклассных врачей не повредят.
Срывы крайне редки, но бывают.
Намекает на Джеджера. Понятно. Нет, не очень понятно! Когда мы его
задержали, третьего или четвертого... они что, уже пичкали их
стимуляторами?
- Ну, вот вы и в курсе всего, - объявил директор Юрайда и поднялся с
места.
Я объявил ему, что удовлетворен. Пройдусь еще раз по школе и уеду.
Директор задумался, потом бодро сказал, что не имеет ничего против. И
вообще не плохо бы перекусить. Дела делами, а режим прежде всего. Я
пообещал не опаздывать на завтрак.
И пошел во двор.
3
Пока мы с Юрайдой вскрывали болячки общества, разгрузка окончилась.
Грузовик исчез, ящики тоже, народу поубавилось. Три подростка толкали
садовую тележку с мотками толстой веревки, поверх которых лежала ручная
лебедка. Они завернули за угол, я пошел за ними.
Вообще-то надо идти к старине Бидо и выкручиваться. Не хотелось, чтобы
курия запускала свои мохнатые лапы в это дело, не хотелось, чтобы меня
придавили между делом, не хотелось, чтобы Шеф засчитал это как провал. С
другой стороны, директору Юрайде я не сказал, что в комнате у меня
затаился матерый "аббат", которому нужны языки или головы, чтобы
оправдаться перед конклавом. Я не сказал директору, что если курия сядет
на хвост, то самое разумное - без суеты сливать бензин и выбрать местечко
потенистее, чтобы вдове не напекло головку во время посещений.
Хотя до завтрака оставалось еще полчаса, я чувствовал себя пророком
Иезекиилем после плотного обеда. Впервые мне было так скверно, когда я
валялся с растянутой стопой в дюнах после нашего блестяще провалившегося
вторжения. От нашей десятки осталось трое - я, Гервег и Хом. Хом лежал
рядом, и жизни в нем было не больше, чем в подметке, а Гервег уполз в
сухой колючий кустарник в поисках воды. Я был уверен, что он не вернется,
оставив меня в попутчики к Хому. Тогда на меня накатило не отчаяние и
безнадежность, а черное равнодушие ко всему. Страх пришел после, когда
приполз Гервег с распухшим от укусов лицом, толкая перед собой шлем с
мутной жижей, я испугался за себя: я не знал, что во мне есть такая
чернота и безразличие...
Садовую тележку прокатили мимо спортплощадки к распахнутым дверям,
которые я принимал за вход в раздевалку. Подростки разгрузили тележку и
потащили лебедку в темный проем.
- Не тяжело? - спросил я, подходя.
- Не-а, - мотнул головой тот, что стоял ближе.
- Что у вас здесь? - Я ткнул пальцем внутрь.
- Склад.
- Тебя как зовут?
- Хенк.
- А скажи-ка Хенк... - Я на секунду осекся, потом спокойно продолжал: -
Вы не здесь, случайно, боеприпасы держите?
- Что вы, - удивился Хенк, - они в арсенале!
- Ах, да, - сказал я, раздумывая, стоит ли брать его в оборот.
Хенк и еще двое, Пит называл их, и они что-то знают.
- Нравится тебе здесь?
- Нормально, - лаконично ответил Хенк, укладывая мотки.
Стеллажи были забиты матрасами, разобранными спортивными снарядами и
длинными кривыми трубами.
Я ничего не собирался выпытывать у парня. Мне уже было все равно, где,
когда и каким образом они собираются прорываться в космос. Единственное,
чего я хотел, - это очутиться на побережье, надавать оплеух кому следует и
зарыться в песок, в горячий песок. На побережье сейчас тепло, нет этой
сырости и холодного ветра. Что я здесь делаю, на что трачу силы и время? А
времени, может, и осталось сущая ерунда!
В глубине склада что-то с шумом обрушилось.
- Вот недотепы! - вскричал Хенк и бросился туда.
Я пошел вдоль стеллажей. Склад был больше похож на ангар. Высокий
сводчатый потолок окрашен зеленой краской, местами она лохматилась и
отставала неопрятными кусками. Две сильные лампы качались, тени прыгали на
стены, пересекались. Склад был врублен в гору метров на двадцать, здесь
вперемешку со спортивной снастью лежала разбитая мебель, стандартные
упаковки кафельных плиток и всякое старье. Замка на дверях не было, это,
видно, заскок местного руководства. Впрочем, при таких грандиозных
замыслах они могут себе позволить маленькие слабости.
Хенк и его подручные справились с лебедкой и выскочили, переругиваясь,
наружу, оставив дверь открытой.
В конце склада рядом с ящиками, сложенными впритык к стене, ржавым
пятном темнела небольшая овальная дверь. К своему удивлению, я обнаружил,
что это заглушка от типовых бомбоубежищ фирмы "Кастлер" с запирающим
колесом в центре.
Я взялся за колесо, оно пошло туго, видимо, им редко пользовались. Люк
открылся, свет от ламп высветил помещение, и опять я оказался обманутым.
Это было не бомбоубежище, а небольшая пещера с низким сводом; в нескольких
метрах от люка текла темная вода, я сообразил, что это подземная река.
Перешагнув через порог, я заметил, что вода течет почти вровень с
полом. Света было мало, но все же я разглядел дыру, откуда шла вода, и
была видна поперечная щель, куда она уходила.
Подойдя ближе к воде, я наступил на что-то мягкое. Я не вскрикнул и не
подпрыгнул, но сердце екнуло, и в голове стало холодно. Нагнувшись, я
выругался. Под ногами у меня лежал надувной плот, воздух спущен, когда же
я охлопал его, то обнаружил, что спасательный комплект и рация
отсутствуют, но ампула на месте. Я знал эту модель - трехместный армейский
"поплавок".
Выбравшись из пещеры, я завернул люк и, потушив свет, вышел на воздух.
У дверей школы я сообразил, что видел Ледяную реку, - она начинается
где-то в Загорье, несколько раз пропадает в ущельях, а затем выходит к
столице. Неглубокая река, скорее речка.
В коридоре меня встретил директор. Он извинился, что не сможет
позавтракать вместе со мной, проводил до лифта и ушел.
С лязгом закрыв дверь кабины, я посмотрел на часы. Бидо сейчас изнывает
от неизвестности и может, не дождавшись меня, вылезти на свет божий и
учинить с перепугу кровопролитие. Вот тут-то я и окажусь между двумя
катками. Или воспользуюсь заварухой и благополучно исчезну! А если бы тут
учился мой сын?
Пока я раздумывал, кто-то вызвал лифт. Кабина дернулась и пошла вниз!
Ого! Я не знал, что у них есть нижние этажи, да и кнопки... вот пять
кнопок, стандартная панель, верхние две замазаны зеленой краской. Я-то
думал, чтоб по ошибке не нажали!
Кабина проехала мимо пустого освещенного коридора, я успел разглядеть
зарешеченные двери. Наверно, это и есть арсенал.
На следующем этаже лифт остановился, но я не стал выходить, ожидая, кто
войдет в кабину. Неожиданность была на моей стороне.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг