Юрий Герасименко.
Мартовский ветер
-----------------------------------------------------------------------
Сб. "Фантастика-82". М., "Молодая гвардия", 1982.
OCR & spellcheck by HarryFan, 1 June 2001
-----------------------------------------------------------------------
Матери моей Глафире Андриановне
1. ВЬЮГА
За окнами света не видно! Метет, кружит, хребтами выгибает сугробы.
Возле сарая горы наворотило: колоды, поленницы - все укрыто.
Смеркается.
Окно напротив лежанки. Маринка откладывает книгу и, не поднимая головы,
всматривается в метель.
Мало, очень мало что увидишь в окне на улицу. А в боковое и того
меньше: на луга, на реку выходит, в нем одно белое марево. Правда, если бы
не война, то сейчас на той стороне много бы огоньков светилось: школа,
лесокомбинат. Вся Опанасьевка в той стороне. Отсияли, погасли огни.
Тьма...
Ну и рано же смеркаться стало! Болит нога, к вечеру всегда больше
нездоровится. И одиночество ощутимее - хата словно увеличивается,
пустеет... Не любит Маринка вечера.
Днем, в работе, грустить некогда. С одними дровами намаешься - пока-то
на костыле доковыляешь до сарая, пока натюкаешь... А вода? До речки еще
дальше - да и прорубь за ночь замерзает.
Мать, как собиралась на заработки, наносила в кадочку. Дровец в сенях
сложила: "Это тебе на месяц". И ушла. А тут морозищи, на речке лед и тот
трескается. За две недели все дрова и спалила.
Встает Маринка не рано - чтобы поменьше есть. Наготовит дров, наварит
каши, а то коржиков из картофельных очисток напечет. Протопит печь, а тут
уже и вечер наступает. Умостится на лежанке, обложится книжками,
блаженствует.
Вот учебники... Если б не фрицы, уже в институте училась бы, на втором
курсе...
А вот Жюль Верн, Войнич, Майн Рид... Когда горела школа люди спасали
все, что могли. Мать принесла кое-что из школьной библиотеки. Любит
Маринка, очень любит все фантастическое и необычное.
Незаметно стемнело, пора и свет зажигать. Встала, завесила окно, нашла
зажигалку. Немецкая". Мать на базаре за петуха выменяла.
Крохотный синеватый огонек - меньше горошины - прицепился к фитильку
каганца. Причудливая тень выгнулась на стене. Из-за печи отозвался
сверчок. Маринка вздрогнула, зябко передернула плечами.
Как нравились ей раньше эти ночные звуки - мирные, уютные, словно из
доброй бабушкиной сказки. И какие они тревожные теперь...
Маринка не признается и самой себе: она стала бояться ночной тишины.
Особой, оккупационной тишины, ненадежной, как и все на полоненной земле.
Смерть повсюду. Это она, мордастая, скуластая, в черном полицайском
мундире, бродит проулками Опанасьевки, она, модернизированная и
механизированная, завывает в небе "штукасами", и совсем недалеко -
километра два - за хатой, за дубняком, она, цивилизованная, европейская,
мчится по асфальту шоссе в желтых гробах-броневиках. Смерть вокруг. И
ночью в темноте это особенно чувствуется.
Девушка садится. Обхватив голову руками, склоняется над столом.
- Гу-у-у... - завывает, стонет в соснах. Сверчок умолкает. Мигает,
гаснет каганец. Тихо. Тихо и страшно.
Тресь! Тресь! Ба-бах!
Что это? Нет, это уже не ветви. В реве вьюги ясно слышатся выстрелы.
Неужели опять?.. Ближе, ближе... Затихло.
В прошлом месяце - мама еще только собиралась на заработки - было
точь-в-точь как сейчас: ночь, метель, а в лесу стреляют. Утром - тихо. А
потом мама новость с базара принесла: вчера, как рассказывали, к вечеру
под Теплым Кутом эсэсовцы обложили партизан. Ночью был бой - наши,
очевидно, из окружения прорывались. А чем закончилось - мама так и не
узнала. Пришла и плачет: побили наших...
Маринка как только могла утешала: так-таки и побили! Наши прорвались,
ну точно, прорвались! Отступили в глубь леса. Отдохнут, раненых перевяжут,
а из Москвы им самолетами и одежду, и оружие, и патроны! Сейчас, говорят,
и танки на парашютах опускают.
Вот так успокаивает, а у самой тоже слезы на глазах: и откуда она может
знать, что партизаны живы... Подруг у нее нет. Некоторые - выехали,
"вакулировались", как говорит мама, Наденьку, ближайшую подругу, немец
убил, а Марусю, Майю и Люду Бочарову в Германию угнали. И ее бы
спровадили, да нога больная - третий год с костылем. На весь конец села
никого из ровесниц Маринки не осталось.
Живут они с матерью, как на острове. Перед глазами бор, за хатой
дубрава. Отец смолоду лесником, служил. Потому и построились у леса.
А каким разговорчивым, гостеприимным папка был, приятелей - полсела. А
вот мама совсем наоборот. Еще и до воины и пока папка да войну не ушел не
очень-то любила с бабами лясы точить. А как пришла похоронка - совсем
говорить разучилась. Поседела, лицом потемнела и десяти слов за сутки не
вымолвит.
Где-то она сейчас, мамочка, мама... Сегодня ровно месяц от того хмурого
утра, как ушла. Надела на швейную машинку самодельный чехол, поставила на
санки свою кормилицу - ручную, зингеровскую, бабусину еще; закутала
пустыми мешками - и от села до села.
Все больше для женщин шьет: кому кофтенку, кому юбку, а какой-нибудь
старенькой и сорочку к смерти.
Трещит сверчок: пока что тихо... пока что тихо... Пора уже и спать.
Придвинула к лежанке табурет, чтобы каганчик поставить - еще малость
почитать на сон грядущий. Прислушалась - ревет вьюга... И снова вроде бы
выстрелы... О! Приближаются! Совсем близко!
Дунула на огонек. Утихшая было тревога ожила, морозом охватила тело.
Стрельба то усиливалась, то растворялась в гоготе бурана. Но вот вроде
удалилась. Тише, тише - и улеглась...
Долго стояла Маринка, прислушивалась, прижимала рукой встревоженное -
вот-вот выскочит - сердце.
Нашла зажигалку, засветила каганчик и, прикрывая ладошкой, чтобы не
погас, хотела было идти к лежанке, да так и застыла над столом. Ей
показалось...
Ей послышалось, словно тихо-тихо, едва слышно, кто-то стучит в дверь.
"А может, почудилось? Конечно, почудилось, - успокаивала себя. - Нет...
В самом деле. О! Громче..."
Заметалась по комнате, схватила зачем-то чапельник, бросила его и,
совсем уже не помня себя, прислонилась к теплой печи, закрыла ладонями
лицо.
Постучали опять, еще громче.
- Откройте... - донесся заглушаемый вьюгой мужской голос.
"Что делать?! Кто бы это? Спокойнее! Что бы ни случилось - спокойнее! -
Маринка вся дрожала. - Ну, успокойся! Возьми себя в руки!"
Постепенно ей все же удалось это сделать, и, когда в третий раз
постучали, она сумела, заставила себя подойти к двери в сенях:
- Кто там?..
- Свои... Откройте... - Голос слабый, болезненный, совсем не
угрожающий.
- Кто?
Молчание. Только ветер воет да снова где-то далеко-далеко выстрелы,
автоматные очереди.
"Свои"... Какие "свои"? - судорожно метались мысли. - Родственников в
селе нет. Знакомые? Так уже поздно..."
- Кто там? - спросила опять и совсем вышла в сени.
"А может, полиция? Может, и полиция... Но почему, почему полиция?"
Липкий, пронизывающий, до тошноты отвратительный страх... И от этого
страха Маринка сама себе становится противной. "Может, и полиция. Ну и
пусть, пусть полиция! Один конец!"
Долго потом, всю жизнь будет удивляться Марина: как это она, известная,
прославленная на весь их 10-й "Б" трусиха, которая - что там говорить о
ворах! - тараканов и пауков боялась, как это она - одна, ночью -
отважилась открыть дверь незнакомому человеку.
Отважилась...
Затаив дыхание, потихоньку отодвигает засов, поднимает щеколду и...
Дверь с силой распахивается. Высокая, черная, залепленная снегом фигура
движется, падает на Марину.
2. ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОЙ ШИНЕЛИ
Настало утро, тихое, голубое. Тишина была такой, что Маринка словно
опьянела. Щурясь на солнце, медленно поднималась от речки. Костыль то и
дело скользил, дужка ведра врезалась в ладонь. Расколыхавшаяся, парящая на
морозе вода хлюпала на длиннющий отцовский кожух. Обессиленная,
остановилась отдохнуть.
Было так ярко, так ослепительно хорошо, что никак не верилось в
случившееся прошедшей ночью. И чем все это закончится...
Тогда Маринка и отшатнуться не успела: высокий юноша с бледным
окровавленным лицом в беспамятстве упал прямо на нее. Раздумывать было
некогда, все произошло как-то само собой.
Напряглась - откуда и силы появились? - перетащила через два порога.
Метнулась назад, двери на засов да еще и на ключ закрыла.
Кто он? Ну зачем она его втащила?.. Это уже потом, когда малость
отдышалась, подумала: батя бы на ее месте сделал бы то же самое...
Паренек не шевелился, только грудь чуть заметно поднималась и
опускалась. Подложила под голову старый ватник. расстегнула и стянула
шинель: черная, полицайская. Да разве в такую пору полицаи поодиночке
ходят?..
Ранка на лице небольшая - ветка, должно быть, оцарапала. А на полу
кровь. Уже целая лужа! Боже! Из сапога течет... Осторожно надрезала,
распорола голенище - так и хлестнуло. Никогда еще не видела Маринка
столько крови...
Замутило с непривычки, в горле клубок, но девушка закусила губу,
принялась хлопотать возле раненого. Разорвала старое полотенце -
чистенькое, вчера только выстирала, - и, едва не теряя сознание, словно не
хлопцу, а ей, Маринке, боль жгла огнем ногу, начала бинтовать.
Раненый глухо застонал, открыл глаза:
- Где я?..
Большими болезненно-блестящими глазами обвел комнату, пол с лужей
крови, остановил взгляд на Маринкином лице:
- Спасибо...
И вдруг заволновался, поднял голову:
- Ты одна?
- Одна.
- Про меня - никому! Слышь, никому!
Маринка кивнула, оглянулась почему-то и тихо, еле слышно спросила:
- Ты партизан?..
Но хлопец уже не слышал. Бледное, как восковое, лицо потемнело, на
виске набухла жилка, вскочил, глаза туманные, невидящие - прямо сквозь
Маринку смотрят:
- Есть! Есть! Товарищ командир!.. - Рванулся: - Товарищ... - Но силы
оставили его - обмяк, на высоком, белом точно мел лбу капли пота...
Только перед рассветом пришел в сознание. Такой послушный и вроде
виноватый. Помог стянуть с себя гимнастерку. Упираясь руками, с грехом
пополам и с Маринкиной помощью дополз до лежанки, затих. Спал и тогда,
когда девушка пошла по воду.
У Маринки сердце замирало от тревоги: а ну как полиция?! Андрона,
начальника их, позавчера опять видела - на санях, куда-то по речке поехал.
Ну и тяжелое ведро! Насилу дотащила. Поставила в сенях, веничком
обмахнула валенки и - тихонько, не разбудить бы! - открыла дверь.
О! Проснулся...
Лежит, листает Жюля Верна. Взглянул на нее, улыбнулся:
- Доброе утро! Вот какого вам гостя господь послал...
- Ничего... - Сняла кожух, села на лавку под окном.
Молчание.
А хлопец красивый. Маринка опустила глаза: ой, батюшки, пуговка на
ватянке оторвалась! Взяла подушечку с иголками, шьет. Шьет и чувствует -
глаз с нее не сводит. И чего бы он смотрел... Тьфу! Глупости это!
Решительно подняла глаза.
А паренек так хорошо, так искренне-весело, по-дружески улыбнулся, что
Маринка немного успокоилась. Мысли про полицию и про Андрона отступили,
ушли.
- Откуда вы?
- Сказать? А вы никому не расскажете?
Ишь какой! Да чтобы она, Маринка... Да лучше умрет!..
- Будьте спокойны!
- Ну ладно, садитесь поближе. Да не опускайте голову. Смотрите на меня.
- Зачем?
- Затем!.. - Паренек прищурился. - Ведь я... Поверьте мне, умею немного
колдовать. Вот взгляну вам в глаза, поворожу и узнаю все ваши мысли...
Маринка зарделась, потом густо покраснела, но голову подняла. Да еще
как - с вызовом, с задорной улыбкой:
- Так уж и узнаете? Ну и узнавайте, пожалуйста! Послушаю, что скажете!
И паренек посмотрел ей в глаза.
Странно как-то смотрел: лицо у него будто и веселое, а в глазах - в
самых зрачках - напряженное, сосредоточенное внимание. Точно так же перед
войной разглядывал Маринку в областной больнице какой-то известный,
кажется из самой столицы, профессор. Странным это ей тогда показалось:
нога, колено у нее болит, а он глаза рассматривает, да еще ассистентам
своим показывает.
- Ну, как? - улыбнулась пареньку. - Прочли мои мысли в глазах?
- Зачем в глазах, они у вас на лице написаны...
Нахмурилась, опустила голову:
- Так уж и написаны...
Хотела встать, но паренек взял ее за руку, придержал, и Маринка, сама
себе удивляясь, подчинилась. Вздохнула, подняла взгляд:
- Может, все же скажете, кто вы, откуда?..
Паренек развел руками:
- Ну что ж, придется, пожалуй, признаться.
Маринка торопливо придвинула к лежанке табурет, села:
- Говорите!
Паренек оглянулся, сложил ладони рупором и, сделав страшное лицо,
громко прошептал:
- С "Наутилуса"...
Маринка хотела рассердиться, но не выдержала и фыркнула.
- Не верите? Вот ей-богу, первый помощник самого Немо!
- У капитана Немо был не такой помощник.
- Разве? Жаль... А вы, случаем, не Мэри из семьи Грантов?
- Не-а... - девушка опять засмеялась. - Я Марина...
- О! Так это же еще лучше! Бесстрашная и прекрасная Марина - героиня
необыкновенно таинственного романа "Ночной гость, или Воскресение из
мертвых". Согласны на такую роль?
Марина совсем развеселилась:
- Выдумали! Нет такого романа...
- Нет, так, значит, будет.
- Уж не вы ли собираетесь его написать?
Паренек хотел приподняться и побледнел от боли. Перевел дыхание,
протянул Маринке ослабевшую руку:
- Давайте знакомиться. Вот только вы хитрая девушка: я вон сколько
рассказал, даже на каком корабле служу, и то выболтал, а про вас мне
только известно, что вы Маринка-Хмаринка.
- Ой! Откуда вы узнали, что меня так дразнят?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг