покорность и раздражала Волосатика.
Приговоренным был сумасшедший скульптор, по имени Рудой, изловленный
одной из дальних галерей во время поисков хитроумного Ульшина. По правде
говоря, хитроумного Ульшина найти было не сложно, но лето, жара, лень,
план по поимкам уже выполнен, не хотелось стараться. А сумасшедший попался
под руку сам.
Волосатик вел последний разговор перед казнью, как того требовал
обычай.
- Покайтесь, мой друг, в том, что создавая новые деревья, вы
разрушали фундамент крепости. Покайтесь и вам будет легче умирать. Намного
легче, я знаю по собственному опыту.
Приговоренный удивленно сфокусировал взгляд.
- Нет-нет, - продолжил Волосатик, - меня не приговаривали, но я
приговаривал многих. У меня очень высокий чин и даже офицеры Гамби иногда
здороваются со мной. Я уже очень многих отправил в яму. Покайтесь,
поверьте мне.
Приговоренный молчал. Больше всего ему хотелось выпить. Наверное,
дадут напоследок. Надо попросить покрепче, - думал он.
- Понимаю, вам страшно умирать, - сказал Волосатик, - но облегчите
себе душу.
- Нет.
- Что нет?
- Не страшно, - сказал Рудой.
Шао Цы тоже было не страшно умирать, подумал Волосатик, вспоминая
прочитанные недавно мемуары, - как это у них получается. Самому, что ли,
сойти с ума?
- Вы великий человек, - сказал Волосатик, - объясните мне, простому
работнику порядка, почему вам не страшно умирать?
- Потому что я оставил шедевры после себя. Моя душа будет жить в них
вечно. Создайте шедевр и вы уже не будете бояться смерти. Вы думаете, что
растоптали мое великое дерево, но в нем есть капля крови, отданной
добровольно, и много моей крови. Даже если вы размажете пластилин по всем
стенам тюрьмы, мой шедевр останется в душах тех, кто о нем знал.
- Ваш шедевр - бездарная копия, - сказал Волосатик, - я могу показать
вам настоящие живые, зеленые деревья. Они не пластилиновые. Пластилин
нужен только в детском саду.
- Я видел зеленые деревья, - ответил Рудой, - но искусство это не
подражание. Я создал собственный мир.
Волосатик заговаривал еще несколько раз, но сумасшедший не отвечал.
- Уведите, - сказад он двум добровольцам, прсутствовавшим при
разговоре, - вы же видели, я делал все что мог.
До казни оставалось еще четверть часа и Волосатик вышел на верхний
ярус. По нарисованному небу равномерно плыли нарисованные облака. Небо
было устроено так, что даже могло испускать дождь разной интенсивности.
Такое приятное приспособление, так отдыхают глаза.
Казнь была не очень важна, билеты стоили всего два рубля, и продали
их не больше сотни. Казнить решили не в центральной камере вздохов, а в
камере номер семь.
Камера для казней была оборудована так же как и комната для дуэлей.
Только площадка у дверей была больше, на ней можно было удобноо стоять.
Безопасная полоска у стен была тоже шире, чтобы приговоренный мог бежать
хотя бы несколько кругов.
Рудого поставили у задней стенки, впустили в камеру собаку и закрыли
дверь. Собака была прекрасно дрессирована, она подождала пока зрители
расположатся поудобнее, взглянула на Волосатика и, увидев одобрение в его
глазах, бросилась на жертву. Рудой сделал несколько шагов, но сил совсем
не было (его забыли покормить), закрываясь руками, он соскользнул в яму.
Даже не закричал. Зрители возмуженно переговаривались, кто-то пустил клич
потребовать обратно деньги за билет. Овдовевший любовник нашел в толпе
девочку лет пятнадцати и начал подкрадываться. После старухи его тянуло на
молодых.
Деньги за билеты никто не отдал - билетерша уже купила две бутылки и
собиралась купить еще (через неделю свадьба дочери), люди разошлись, в
камере для казней стало тихо. Два глухонемых мальчика, кривляясь и
показывая друг другу матерные жесты, вошли и положили широкую пластиковую
рейку над ямой. Они зашли на рейку и начали друг друга толкать. Каждый
беззвучно смеялся и показывал другому знаками до чего ему смешно. Вдруг
один сорвался, а другой подал ему руку. Повозившись, они сорвались оба и
беззвучно полетели в темноту. Упругая палка подпрыгнула, соскользнула
одним краем, и упала вслед за ними. В камере стало еще тише.
7.
Восемь охранников порядка выслеживали хитроумного Ульшина. Первым был
высокий человек в черном, с узкой длинной челюстью. Его глаза казались
черными вначале и, только приглядевшись, можно было заметить их синеву.
Просто глаза сидели слишком глубоко под бровями и все время оставались в
тени. Номер первый остановился и, заведя руку за спину, постучал себя по
лопатке.
Номер четвертый поднимал кусочки растоптанной пластилиновой
скульптуры. Номер четвертый был лысым босым мальчиком в яркой рубашке.
Рубашка была резиновая и прилипала к животу. Он оттянул ее и понюхал свою
грудь - вроде не пахнет, в пять свидание, а моя не любит потных. Как бы
мыться не пришлось. Он не любил мыться.
- Ну как, идем дальше? - спросил номер второй. Номер второй был в
грязных брюках и в белой расстегнутой рубашке до колен. В его руке была
полосатая дубинка. Сквозь рубашку вспучивался животик. По взгляду похож на
главного. Но главный не он.
Главным был номер седьмой: не мужчина и не женщина, с волосами
средней длины, неопределенного цвета, среднего роста и без лица - солдат
Гамби.
Номером третьим был толстый бородач (борода уже начала седеть и с
каждым шагом седела все заметнее). Номером шестым - невысокий брюнет в
подвернутых брюках и в плейере на ушах, постоянно подпрыгивал на пятках в
такт неслышной музыке. Седьмой и восьмой были две карлицы, переодетые в
трехлетних девочек: одна почти налысо повыхваченная клочьями, другая с
длинными светлыми волосами. Карлицы разговаривали о пиве и ценах на него.
У каждого из восьми за спиной болтался арбалет, свежепокрашенный. У
карлиц концы стрел волочились по камням и создавали невыносимый скрежет.
- Потише, - скомандовал солдат Гамби.
- Мы не можем потише, - ответили карлицы, - слишком громкий пол.
Солдат Гамби покрутил рукоятку на пульте (пульт висел на ремне) и пол
превратился в песчаный. Песок был покрыт мелкими барханами. Ноги сразу же
стали глубоко проваливаться, оставляя следы.
- Ступать след в след, - скомандовал солдат Гамби.
Некоторое время все шли молча. Потом номер третий начал охать - его
борода совсем поседела, спина согнулась, а лицо покрылось морщинами. На
последнем шаге он выплюнул два выпавших зуба.
- Идти молча, - скомандовал солдат Гамби.
- Не могу, - прошамкал номер третий, - старость не радость.
- Стареть запрещается!
Номер третий сразу приободрился и помолодел. Его борода стала почти
черной. Нет ничего полезнее для здоровья, чем настоящая военная
дисциплина.
Солдат Гамби прислушивался, его уши поворачивались и стояли торчком,
как у породистого пса.
- Я слышу странные звуки, - сказал он.
Остальные прислушались и тоже услышали. Только карлицы продолжали
болтать о пиве с естественной женской нпосредственностью. Номер шестой
высунул голову из плейера.
Издалека донесся смутный вой.
- Это волки? - спросил номер первый.
- Нет - это Полинозавр, - ответил солдат Гамби, - всем приготовиться
к смерти.
Все приготовились и двинулись дальше. Номер третий немного задержал
процессию, раздумывая над формулировкой завещания.
По песку тянулся широкий и глубокий след, будто протащили быка - след
хвоста Полинозавра.
- Напрасно выбрали песок, - сказал номер первый, - всем же известно,
что Полинозавр любит песчаную почву.
- Критиковать запрещается, - сказал солдат Гамби и застрелил его из
арбалета.
- Бессмысленно, - сказал номер второй, - все равно сейчас все умрем.
Солдат Гамби хотел застрелить и его, но пожалел стрелу.
Они подошли к Полинозавру. Чудовище лежало на боку, семеня в воздухе
девятью мелкими ножками. На его хвосте было утолщение, такое же как и на
шее - для маскировки, чтобы никто не догадался, с какой стороны была
настоящая голова.
Одна из голов жалобно выла. Вой был женским и с той особенной ноткой,
которой не может противостоять ни один мужчина. Все, кроме двух карлиц,
положили арбалеты на песок и мелкими шагами двинулись к Полинозавру.
Монстр взял каждого лапкой и прижал к своей груди. На лицах мужчин застыли
блаженные улыбки.
Две карлицы сели на песок, подняли плейер и включили запись. Записав
вой Полинозавра, они стали пятиться и исчезли.
- И ничего особенного в ее голосе и нет, - сказала одна карлица
другой на обратном пути, - не понимаю, почему все мужчины сразу сходят с
ума!
- Значит есть что-то, - ответила вторая карлица, со всетлыми
волосами, - сейчас проверим.
Они дошли до входа в музей, присели на скамеечку и стали болтать
ногами в воздухе. Ноги не доставали до пола. Коротковолосая незаметно
вынула плейер из сумочки и включила на полную громкость. Послышался слабый
вой.
Наблюдатель, стоявший в пяти шагах, выронил учебник политологии
(сегодня экзамен, а ведь ничего, ничего не знаю!) и обернулся. Его лицо
сияло.
- Иди к нам, милый, - сказали карлицы и наблюдатель охотно пошел, на
ходу расстегивая рубашку.
- Работает! - закричала лысая карлица.
В это время Полинозавр перестал выть и стеклянные глаза жертв снова
приобрели человеческое выражение. Только глаза солдата Гамби сменили
неоопределенное выражение на другое неопределенное выражение.
- Помогите! - закричали два номера из пяти и начали вырываться.
Остальные уже смирились. Полинозавр обмотал жертвы паутиной и стал
высасывать содержимое. Через пять минут он держал в лапах пять кожаных
мешочков с костями. Он потряс мешочками в воздухе и мешочки издали
характерный стук костей.
- Порядок, - сказал Полинозавр и плавно превратился в Полину.
Песчаный грунт превратился в камень. Из камня снова выросли пеньки.
Полина шла в ту камеру, где, в специально свитом гнездышке, лежал
возлюбленный наблюдатель. Наблюдатель был обмотан паутиной, чтобы не
сбежал. Полина несла любимому еду. Мясной бульон с косточками. Полезно для
желудка. А шкурки нужно будет повесить на веревку, чтобы подсушить.
Она шагала с радостной улыбкой на лице, предвкушая встречу. Время от
времени она издавала звуки, в которых все еще слышался всепобеждающий вой
Полинозавра. Что может быть сильнее женщины, зовущей мужчину? - подумал
Ульшин, лежа на груди и просматривая всю драму сквозь стену, как на экране
телевизора, - все-таки она предательница.
8.
Кто-то вошел в камеру. Не оборачиваясь, Ульшин узнал шаги Волосатика
и двух школьниц. Были еще шаги, которые не вспоминались.
- Оставьте меня, я сейчас умру, - сказал Ульшин, - дайте мне умереть
спокойно.
Вторая рука тоже отвалилась и уползла под нары. Там она встретила
первую и пожала ее, дружески.
- Нет, - сказал Волосатик, - вы приговорены к казни, поэтому умереть
своей смертью вам не позволят. Вы ведь не собираетесь нарушать закон?
Он вытащил руки из-под нар (какие пыльные! - сказала одна из
школьниц, - нужно здесь подмести!), вытащил руки и приставил к плечам.
- Прирасти! - скомандовал он и руки послушно приросли.
Потом он вправил шейные позвонки и Ульшин почувствовал себя сносно.
Его проводили кабинет Волосатика для последней беседы перед казнью.
Кабинет был обставлен с деловым изяществом: в углу пальма, на столе
компьютер, в двери глазок.
- Я не понимаю, - сказал Ульшин, - я не понимаю, как вы докатились до
такой жизни. Пускай меня казнят, пускай. Смерть лучше, чем такая жизнь. Но
я не понимаю вас. Как могло случиться, что столько человек, что целый
народ позволяет держать себя в тюрьме, за стенами, которые шатаются и ждут
только хорошего толчка, чтобы упасть?
- Я вам объясню, - сказал Волосатик, но как должностное лицо, я
обязан говорить только неправду. Если вас устроит неправда, то я объясню.
Объяснять?
- Объясняйте, - сказал Ульшин.
Волосатик подумал немного и начал монолог:
- Вначале мы забыли о тюрьмах. Исчезли преступления и всем стало
хорошо жить. Никто не воевал ни с кем, никто не подкладывал бомбы в
автобусы, мафия самораспустилась и ушла в монастыри каяться. Монастыри в
то время росли как грибы, на каждой свободной полянке. Даже собирать грибы
стало негде из-за монастырей. Всем стало так хорошо, что даже младенцы
разучились плакать, поэтому некоторые умерли - неопытные мамы не знали
нужно ли неплачущих младенцев кормить. Неслыханно расцвела культура - так,
что все шиповники превратились в розы, а мухоморы в цветных бабочек. Розы
же утратили шипы и стали величиной с баскетбольный мяч. Люди перестали
жиреть, худеть, седеть и обсуждать своих соседей. Чтобы не скучать они
занялись спортом и каждый поставил мировой рекорд, некоторые даже по два
или три - и сразу же поделились лишними рекордами со своими ближними.
Радуги сияли на небе даже без дождя, по три-четыре одновременно; чистота
нравов достигла такой степени, что, плюнув на тротуар, человек сразу же
умирал от разрыва сердца. Вообще, смерть от стыда и от скоромности стала
обычным явлением. Подумает, например, барышня о том, что пора бы замуж и
сразу же умирает от стыда. Поздравят, бывало, нобелевского лауреата с
открытием, а он уж и умер от скромности.
От такой чистоты в людях проклюнулись почки, а из каждой почки
вылупилось крылышко - по два на человека. Люди порхали как мотыльки с
цветка на цветок. Каждый был в белой одежде: что-то вроде балахона снежной
чистоты и грязь к балахону не приставала. Мало помалу мы начали взлетать
выше и выше. Некоторые из нас не возвращались на землю, найдя себе занятие
в эмпиреях. Так незаметно улетели все. Земле стало скучно и, от скуки, она
поросла садами и лесами. Сады цвели, леса дремучились. Потом и это стало
скучно и жизнь пошла сама собой.
Но первым делом, как я уже говорил, мы забыли о тюрьмах. Тюрьмы
ветшали и разрушались, некоторые разваливались совсем. А были такие,
которые стояли прочно. В тюрьмах жили люди. Вначале люди роптали, затем
привыкли. В тюрьмах тоже жилось неплохо. Когда рождался младенец, его
крестили и в тот же день приговаривали к пожизненному заключению. И все
родственники радовались, и даже сам младенец радовался. И так прошло
много-много лет...
- Но ведь это неправда! - возмутился Ульшин.
- А я вам что говорил? - сказал Волосатик. - Хотите знать правду -
догадывайтесь. В конце концов вы сейчас во сне. И не имеет значения, что
сон этот стал реальностью. Увести!
И Ульшина увели в камеру вздохов.
Камера вздохов была настолько просторна, что на одного казнимого
выпускалась целая свора собак. Собаки вначале играли с приговоренным,
слегка покусывая его в наиболее болезненные места и, только после часа
предварительных игр начинали кусаться понастоящему. Поэтому билеты стоили
дорого.
Полина с наблюдателем устроились в ложе и Ульшин помахал им. Полина
ответила, наблюдатель - нет, его руки были связаны паутиной.
- Господа! - сказал Ульшин, - хочу заявить, что вы все мне снитесь. Я
вас ни капли не боюсь. Вы только порождение моего воображения и, если вы
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг