- Первый-второй-третий-четвертый-пятый-шестой-седьмой-восьмой!
- Все ко мне в кабинет, получите инструкции и оружие.
Он ненадолго остался в камере Полины, чтобы дочитать последние
страницы дневника Шао Цы. Последние страницы великий китаец дописывал уже
приговоренный к смерти, за несколько часов до того, как его втолкнули в
яму. Неспособный сосредоточиться в такой момент он писал короткими
отрывками, но очень сильно. Перед смертью каждому хочется сказать такое
слово, которое приколет его образ к будущим векам как кнопка прикалывает
открытку к стене.
"Истина искусства в том, - писал Шао Цы, - что оно разрушает темницы.
Именно поэтому деспоты всегда преследуют искусство". Волосатик записал
карандашиком на полях: "Истина искусства в том, что оно разрушает. Именно
поэтому твой долг преследовать искусство."
Хороший получится плакат, - подумал он, - напишу так и повешу в своем
кабинете. Тогда никто не скажет, что я не работаю над идеологией.
Полина вернулась поздно. Она пошла и потолкалась в центральной
пыточной, чтобы встретить наблюдателя, встретила, погоревала о том, что
приговоренный не явился (наглость какая! Что он себе думает?), потом
вместе погуляли по коридорам, дождались ужина. Она взяла четыре обеда и
два сухих пайка для ужина, но не удержалась и один паек съела по дороге.
Когда лампы включили в полнакала, она попрощалась с новым другом,
договорилась о встрече и пообещала, что обязательно придет. Потом, еще на
радостной волне, пошла к Ульшину. У входа стоял незнакомый наблюдатель и
смотрел на нее с натренированной подозрительностью. Полина назвала имя
своего нового друга и была пропущена.
Подходя к той галерее, где вчера ее кусал сумасшедший, она
почувствовала предварительный страх. Но сумасшедшего творца нигде не было,
вместо дерева торчал невысокий пень, срезанный очень аккуратно (только
обломки веточек валялись здесь и там, да опилки подметены плохо, явно
мужская рука). Пластилиновое дерево было повалено и раздавлено. По нему
прошлись несколько мужских ног с разными размерами обуви и разным рисунком
на подошвах. Из кусков пластилина на стене вылеплена игривая композиция,
тоже в мужском стиле.
Ульшин сидел на камнях, из которых сделал символический диванчик для
двоих (все же он у меня молодец) и держал что-то в руках.
Полина, не остывшая от чудесного дня, ожидала увидеть апельсин (мы
слишком бысто привыкаем к чудесам, поэтому они не любят нам показываться),
ожидала апельсин, но разочаровалась: Ульшин держал что-то серое.
- Смотри, - сказал Ульшин, - она умеет летать. Мне часто снились
такие же и другие, разных цветов.
Он подбросил птицу и птица, описав красивейшую окружность (трепыхание
вверх и плавное скольжение с поворотом), снова села Ульшину на колено и
сказала что-то на собственном языке.
- Красиво, - согласилась Полина, - ты это сам слепил?
- Нет, это пришло ко мне сверху. Я не могу ничего хорошего сделать
сам. Все прекрасное спускается сверху. Наверное, с Шао Цы было то же
самое. Художник - это тот, кто может взять что-то сверху и принести сюда,
в нашу слишком простенькую темницу, где достаточно математики или
математик для объяснения всего.
- Ничего плохого в математике нет, - не согласилась Полина, -
например вот это.
Она показала фонарик на батарейках.
- Где ты взяла?
- Один друг подарил.
- А еще, - сказал Ульшин, - у меня есть это, - он показал широкий
зеленый лист.
- Смотри, как он красив.
- Да, - согласилась Полина.
На самом деле она считала, что лист безвкусно ярок.
- Тебе нравится?
- В общем, да. Это тоже на тебя снизошло?
- Ну ты же видишь, что это не из пластилина.
Когда выключили лампы и Ульшин крепко заснул (намаялся бедный, таская
камни, вечно какие-то фантазии, не может жить как все люди), она взяла
птицу, листок и фонарик и отправилась искать яму.
Ямы были в каждом отделении тюрьмы - одно из самых необходимых
приспособлений. Часто кого-нибудь казнили или пытали, иногда происходили
дуэли, множество самоубийств каждый год, немного реже - убийства, частые
болезни, от которых нет лекарств, несчастные случаи, старики - всем этим
людям требовалась яма, чтобы умереть. Кроме того, в ямы бросали все старое
и ненужное: старую мебель, портретики изменивших любимых, просто мусор.
Поэтому ям было очень много, примрено одна яма на десять-пятнадцать камер.
Некоторые ямы были оккупированы обществом спиритов. Спириты вызывали
духов, а духи рассказывали, каково им там, в ямах, живется. Иногда духи
предсказывали будущее и часто угадывали потому что будущее всегда
однообразно.
Она нашла яму в четвертой по счету камере. Пол в камере был неровным,
некоторые камни шатались, казалось, что вот-вот провалишься - множество
пней в этом секторе окончательно расшатали фундамент. Еще несколько таких
и мы получим дыру в полу, а потом и стены рухнут. Ульшин и вправду
преступник, если занимается этим. Нет, он не преступник, он сумасшедший -
он такое говорил сегодня - о том, что всякие штучки спускаются к нему с
неба. А те, которые он делает сам, без помощи неба - те ненастоящие. Он
сумасшедший. Но его можно вылечить. Например, покой, долгий отдых,
никакого пластилина, никаких разговорв об этом и, конечно, успокоительное,
успокоительное, успокоительное. Все будет хорошо, мой милый Ульшин. Кто же
тебя спасет, если не я?
Яма была сделана очень удобной: с одной стороны невысокий каменный
парапет и резкий обрыв, с другой стороны плавный гладкий спуск. Кому что
нравится. Что бы выбрасывать мебель, лучше обрыв, а самоубийцы любят
постепенность почему-то.
Она протянула руку над ямой и выпустила из пальцев зеленый листок.
Листок выпорхнул и стал опускаться медленно и неровно, будто толчками,
потом прилип к стенке ямы и соскользнул. Вот его уже нет. Осталась птица.
Она бросила птицу в яму, но птица затрепетала крыльями,громко стуча ими
под грудью, и взлетела, села рядом на парапет. Полина попробовала еще раз,
но снова не вышло. Птицу было невозможно убить. Как-то раз Ульшин говорил
ей об этом: "настоящее искусство нельзя убить". Да, именно так он и
говорил. Значит это было не просто фокусничанье словами. Или я тоже схожу
с ума?
Она оставила птицу у ямы и вернулась к Ульшину. Разбудила,
поворочалась в вялом экстазе и заснула первой.
6.
На следующий день, когда Полина ушла за едой, Ульшин решил
обследовать галерею дальше. Широкая галерея со многими боковыми камерами,
большими и малыми, очень пыльными обычно, неуловимо поворачивала каждые
сто шагов и через время Ульшин не видел ничего, кроме грубых каменных стен
впереди и таких же сзади. Здесь и там встречались пни - это была та самая
длинная галерея пней, которая казалось ему загадочной когда-то, в другой
жизни, которая часто снилась ему раньше. Сейчас о той жизни он почти
забыл.
Он слышал звуки,настолько неотчетливые, что сомневался в том, что
действительно слышит их. Бывает, что в полной тишине принимаешь
собственное дыхание или шелестение бумажки в кармане за громкие знаки
близкого чужака. Тишина вообще многое меняет. Например, сейчас ему
казалось, что Полина просто грубое и сластолюбивое животное и предаст его
при первой возможности, или просто от скуки. Когда он увидит Полину ему
будет стыдно этих своих мыслей. Но тишина слишком многое меняет.
Он услышал отчетливый стук. Кто-то ударил в стену с той стороны. За
стеной кто-то был. Ульшин пошел быстрее. Потом побежал.
Остановившись, он заметил, что тишина исчезла. Галерея превратилась в
обыкновенный коридор, очень знакомый. За ближайшим поворотом слышались два
голоса, ласкающих друг друга. Ульшин дошел до поворота и увидел полногубую
старушку с молодым любовником: старушка обвивалась и смотрела змеиным
взглядом, любовник дополнял картину.
- Фу! - сказала старушка и ушла. Любовник последовал с покорностью,
как старая кобылка.
Старушка положила руку любовнику на шею и стала ласкать. Любовник не
отвечал.
- Я тебе не нравлюсь? - спросила она тем тоном, которым спрашивают
"не отдадите ли кошелек?", а нож, для верности, приставлен к горлу.
- Нравишься, - сказал любовник уныло.
- Всегда тебя нужно об этом спрашивать. А я о тебе все время думаю.
Приготовила тебе сюрприз, смотри.
- Что это?
- Документ. Теперь ты прописан в моей камере. Твоя ведь была такая
маленькая. Теперь доволен?
- Это большая неожиданность, - сказал любовник. - Давай где-нибудь
сядем.
Они вошли в ближайшую камеру с ямой и сели на каменный парапет.
Любовник обнял старушку за талию и положил вторую руку ей на грудь.
Старушка замурлыкала. Он убрал руку и толкнул старушку назад. Она
перевернулась, задирая платья, и повалилась в яму. Падая, она успела
схватиться за рубашку любовника. Она кричала о том, что отдаст все, о том,
что все простит, о том, что позволит приводить молодых, о том, что не
хочет умирать, о том, что у нее спрятан мешок с деньгами, о том, что
документ о прописке фальшивый (последнее и предпоследнее - явная ложь) и о
другом на ту же тему. Но дело было сделано. Ее пальцы разжались и она
успела произнести напоследок довольно длинное словосочетание, которое
любовник вполне заслужил.
Он отряхнулся и поднял драгоценный документ, чтобы прочитать его еще
раз.
- Извините, я кажется помешал, - сказал Ульшин.
- Убийца, убийца! - закричал любовник, - о моя бедная маленькая
Миленочка, он убил тебя!!! Изверг! Помогите кто-нибудь!!!
Ульшин бросился бежать, но выбрал не то направление. Выбегая из
камеры с ямой, он получил удар булыжником в шею и едва не свалился с ног.
Он бежал, стараясь не двигать шеей. Ничего страшного, уверял он себя,
ничего с твоей шеей не случилось. По правой руке забегали мурашки. Он
попробовал поднять руку к глазам, но ниже локтя рука онемела. Онемение
поднималось выше. Левая рука тоже была вся в мелких иголочках, но пока
слушалась. Все камеры на пути были знакомы. Значит, галерея делала полный
круг и возвращалась в жилой сектор. Вон там родная камера. Там наверняка
засада.
Ноги двигались со странной легкостью, будто во сне. И, будто во сне,
он почти не двигался. Дверь приближалась медленно, слишком медленно. Вот
она совсем рядом. Ну и что, что там засада?
Он открыл дверь, почти падая, но не упал от удивления. На нарах
сидели две старшеклассницы, совсем голые (ух ты, в самом пике вегетации),
и жевали хлеб. Рядом лежала колода карт.
- Наконец-то, милый, - проговорили они в унисон. - Мы тебя заждались.
Он сел на нары.
- Почему вы не одеты? - спросил он.
- Мы играли с Прокрустом на раздевание, а он все время выигрывает.
Помоему, у него невозможно выиграть вообще, - сказала одна.
- Почему его здесь нет?
- Ушел за ножницами и щипцами.
- Понятно, - сказал Ульшин, - вы договорились играть до обеда. И
никто не может выйти из игры, пока не прозвонят обед. Так?
Прокруст делал это не в первый раз. Большой мастер играть в карты и
выдумывать развлечения, лишенный любимой профессии: вытягивать и
разрезать, он со скуки зазывал незнакомцев и начинал играть на раздевание,
договорившись на несколько часов игры. Когда незнакомец оставался
совершенно гол, Прокруст доставал ножницы и щипцы и продолжал играть.
Вначале он вырывал ногти, потом начинал срезать куски кожи (продолжая
раздевание таким образом), потом выбрасывал оставшееся в яму. В молодости
он был одним из солдатов Гамби, но был исключен за несколько слишком
зверских разбоев. В Гамби он служил батальонным Прокрустом: клал всех
новичков на ложе, отрезал им лишнее или вытягивал недостающее. Процедура
называлась "прокрустинация". Так как все солдаты должны быть одинаковы (
если вдуматься хорошенько, то грандиозная глупость даже в настоящем мире),
то следующим этапом была шлифовка лиц. Лица сошлифовывались наждаком до
полного отсутствия черт. После этого будущие солдаты Гамби оскоплялись и
были пригодны для военных упражнений.
- Возьмите все, что есть в чемоданах, - сказал Ульшин, - и наденьте
на себя. Вы теперь мои женщины и будете слушаться только меня.
Школьницы оделись, доели корки хлеба, и стали играть в карты вдвоем,
от скуки.
Прокруст возвращался с инструментом. Его душа цвела. К прелестям
школьниц он был равнодушен (следстие прокрустинации, которую он провел на
самом себе в бытность солдатом Гамби), но как они будут кричать! Давно не
было такой удачи!
Прокруст был среднего роста, но очень силен. Лицом и сложением он
походил на быка. Живого быка он однажды видел: в верхнем ярусе, где жили
солдаты Гамби и воевали друг с другом, чтобы не потерять выучки. Там росли
деревья, травы, цветы; водились собаки, лошади и быки. Все это было
государственной тайной. Рассказать об этом на нижнем ярусе означало
смертную казнь.
Он вошел в камеру и увидел школьниц одетыми. Рядом с ними сидел
Ульшин.
- Это мои женщины, - сказал Ульшин, - я буду играть вместо них.
- У тебя сломана шея, - сказал Прокруст с профессиональной
уверенностью (немало сломал в свое время), - сломана шея, ты долго не
протянешь. Но если хочешь, сдавай.
- Доверяю тебе.
- За что такое доверие? - Прокруст улыбнулся почти доброй улыбкой.
- У меня только одна рука.
Вторая рука отвалилась от плеча и ползала по полу, шевеля пальцами.
- Не будем играть на раздевание, - сказал Прокруст, - слишком мелкие
ставки для настоящих мужчин. Играем сразу на жизнь.
Он начал сдавать.
Старшеклассница, сидевшая сзади, отложила хлеб (хлеб выростал прямо
из ладони: доедала один кусок, а выростал новый) и начала рассказывать все
карты шевелением губ.
"Семерка пик, - прочел Ульшин, - дама бубновая".
Через пять минут игра была кончена. Прокруст налился соком, как
помидор. Он открывал и закрывал рот, но не мог издать никаких звуков,
кроме рычания. Последствие ранения в голову: из-за волнения начинались
судороги голосовых связок.
- Девочки, - сказал Ульшин, - проводите его к ближайшей яме. Я
подожду вас здесь.
Он лег, положив валик под грудь, и закрыл глаза. Было совсем не
страшно умирать. Нет, было страшно, от того что смерть больше не пугает.
Наверное, осталось совсем немного. Но почему же? Что случилось такого, что
позволяет уйти из жизни радостно? Говорят, были такие, которые умирали
спокойно - Как они могли так? И почему со мною то же самое?
Дверь открылась и он узнал школьниц по шагам. Школьницы принесли
мокрые тряпки и положили ему на шею. Сразу стало легче.
- Спасибо, - сказал он чуть слышно. - Он уже умер?
- Нет, - он отказался прыгать в яму сразу. Сказал, что ему полагается
последнее желание.
- И что же?
- Он захотел меня, - сказал один голос.
- Нет, меня первую! - возмутился второй.
- Вы не согласились? - спросил Ульшин.
- Согласились, но у него не получилось. Поэтому он не стал прыгать в
яму.
Волосатик разговаривал с приговоренным. Разговор получался
односторонним, приговоренный в основном молчал, хотя иногда вставлял целые
абзацы, и глядел совершенно безучастно с туповатой покорностью. Именно эта
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг