в фольгу. Служители уже сменились, не оставалось никого из утренних,
помнивших Ульшина.
Пройдя в галерею с пнем, он подождал Полину. Еще раз убедился в том,
что пень сделан не из пластилина - у него была структура, которой мягкий
материал лишен.
- Договорилась встретиться завтра на твоей экзекуции, - сказала
Полина, - даже подарила ему билет. Хороший парень, любит свою работу.
- Тогда не нужно было идти со мной, - сказал Ульшин грубо.
Полина обиделась и показала несколько жестов глухонемых.
Они поднялись по ступенькам и свернули за угол. Здесь галерея
становилась шире и выше. Здесь и там из пола торчали ровно срезанные пни.
Среди них не было одинаковых. Ульшин узнал коридор, регулярно снившийся
ему раньше.
- Что это такое? - спросила Полина о пнях.
- Остатки великого искусства. Меня приговорили за то, что я
интересовался ими.
- К счастью, - сказала Полина, - меня они не интересуют. Такая
гадость!
- Они расшатывают камни, - сказал Ульшин.
- Это опасно.
- Но мы ведь живем в тюрьме, подумай об этом.
- Все живут в тюрьме, только тебе чего-то не хватает. А вдруг камни
выпадут?
- Я думаю, - сказал Ульшин, что древние мастера к этому и стремились.
Что-то должно быть за камнями. Что-то очень цветное. То, что я видел в
снах.
Они шли по большим неровным камням и камни шевелились под ногами.
- Я боюсь, - сказала Полина, - у меня все шатается под ногами. Я
дальше не пойду.
Она села на пол.
- Тогда дальше я пойду сам.
- Ты изверг, - сказала Полина, вставая.
Галерея была очень длинной, казалось, ей не будет конца. Пни
встречались все гуще, на некоторых были странные ответвления, неаккуратно
срезанные или сломанные. Ульшин отломил тонкую полоску и рассматривал ее в
тусклом свете. Полина молчала, ожидая. В тишине они услышали человеческий
голос. Голос напевал.
Здесь галерея разделялась на три рукава, обозначенных на стене
рукописными стрелками. Одна из стрелок была намалевана жирнее. Они
заглянули в этот коридор.
Воздух был свежее, чуть-чуть тянул сквозняк и нес смесь запахов:
винные пары, горелая резина, запах пластилина - чуть потише, запах
косметики - совсем тихо, шепотом; освещенное сзади и сбоку возвышалось
настоящее дерево, такое же как у Шао Цы и в то же время немного другое
(Ульшин вспомнил, что не было двух одинаковых пеньков). Рядом с деревом
поднималась его маленькая и простенькая копия из пластилина. Возле дерева
стоял мужчина спиной к ним.
Мужчина обернулся и Полина вскрикнула, вцепившись в руку: во рту
незнакомца были два больших клыка.
Рудой обернулся и оскалил зубы: из-за поворота вышли двое. Мужчина
был худ и небрит, в сером берете и обыкновенном халате заключенных; на
ногах пластиковые туфли с резиновой подошвой. Женщина в вязаном платье до
пят; с большой грудью; вся в веснушках. Испугана. Первые люди за два года.
- Подойдите ближе. Еще ближе, - сказал Рудой.
Он расставил руки будто бы для объятий.
Он был маленького роста и очень худ - отчасти из-за того что мало ел,
отчасти из-за того, что много пил. Из-за первого и второго он давно уже не
был человеком - а лишь оболочкой человека, как надувной шарик, из которого
вышел весь воздух. Если бы можно было расправить его морщины, Рудой
оказался бы вдвое больше по объему и втрое по весу. У него выпали зубы,
все, кроме двух больших клыков. Клыки оставались белыми как в детстве.
Рудой часто задумывался о причине этого и смотрелся в зеркальце с мутными
серебрянными волдырями - и находил, что очень похож на вампира.
Двое приблизились. Испуганная женщина держалась сзади, касаясь локтя
мужчины и находя в этом успокоение.
- Меня зовут Ульшин, - сказал мужчина.
Рудой оскалил зубы и зарычал.
- Девятикратный победитель дуэлей, - продолжил Ульшин.
Рудой опустил верхнюю губу.
- Приятно познакомиться, - сказал он. - А я здесь, видите, живу. У
вас нет с собой пластилина? Мой весь кончился.
Ульшин протянул коробочку.
- Необычный цвет, - сказал Рудой, разглядывая. - Хотите быть
непохожим на других?
- Я добавлял в пластилин чернила, чтобы создать цвет, похожий на цвет
кожи.
- Я обычно добавляю кровь, - сказал Рудой, - иначе шедевры не
сохраняются. Нужна хотя бы капля человеческой крови чтобы пластилин стал
прочен. Хотите посмотреть?
Он показал рукой на пластилиновое дерево, больное ожирением ветвей.
Все ветви были опущены.
- Вам нравится?
Ульшин промолчал.
- Очень нравится, - сказала женщина из-за спины. - А то, большое,
тоже вы сделали?
- Нет, - ответил Рудой, - это Шао Цы. Но ведь мое лучше. Вначале я
подражал этому китайцу, но потом нашел свой путь. Я искал его тридцать
лет.
- Я тоже, - сказал Ульшин, - но я пока не нашел.
- Тебя я отпущу, - сказал Рудой, - ты разнесешь весть обо мне по
всему миру. А женщину оставлю себе, мне нужна кровь для моих шедевров.
Твоя женщина очень полнокровна. Как тебя зовут, женщина?
Полина попробовала убежать, но Ульшин схватил ее за кисть.
- Мы пойдем, - сказал он, - до свиданья.
Рудой подошел, подпрыгнул и клацнул в воздухе пустым ртом. Потом
впился в вязаный рукав Полины. Полина дернула рукой и Рудой упал как
связка сухих костей. Он был очень слаб от недоеданий.
Он лежал, а мужчина и женщина удалялись. Уходила последняя надежда
создать последний шедевр. На этот счет Рудой себя не обманывал. Жизнь
уходила, жизни оставалось совсем мало. Юношей он отдалился от людей,
вначале просиживая дни в музее, а ночи у его дверей; он оставил женщину,
которую наверное любил (теперь не вспомнить), оставил больную мать, друзей
и быструю карьеру впереди. Изучив основы, он начал творить. Никто не верил
ему. "Упорство и талант победят все", - говорил он себе тогда, но нашел
лишь нескольких не очень способных почитателей. Тогда, уйдя в дальние
галереи, он стал копировать ажурного, избыточно изящного, великого Шао Цы.
Иногда он терял сознание от голода, иногда замерзал, не имея одежды, шесть
раз ему приходилось убивать человека, однажды он понял, что сходит с ума,
но вот наконец нашел свой путь и вершинный Шао Цы остался внизу - но
подходит смерть, а люди уходят. И уже негде взять каплю крови, чтобы
сделать шедевр бессмертным. Он встал на колени и вынул из ящика нож.
- Пахнет духами, - сказала Полина.
Ульшин осмотрелся и увидел предмет из своих снов; тонкий стебелек с
двумя большими зелеными пластинками и одной поменьше, сверху стебелька
голубая, небывало прекрасная чаша. Чаша пахнет духами, особенными, никогда
не знал, что такие бывают. Стебелек опущен в обыкновенную воду, в
пластилиновую вазу.
- Что это? - спросил он.
- Это цветок! - сказал Рудой. - я его сделал из пластилина. Отдай мне
женщину, мне нужна кровь.
- Ты сумасшедший, - сказал Ульшин, - цветок не из пластилина.
Он подошел и отобрал нож. Рудой встал на ноги, чуть пошатываясь.
Полина закричала так, как будто ее уже резали, а не только собирались.
- Я даю тебе кровь, - сказал Ульшин, - за цветок можно отдать все.
Полина перестала кричать и стояла с большими глазами: плавающие
темные кружки были окружены белками со всех сторон. Она побледнела и
веснушки казались яркими и ржавыми. Ульшин уколол себя в руку и подождал
пока выступит капля. Подошел к пластилиновому дереву и капнул на него
кровью:
- Теперь твой шедевр будет жить.
- Зачем ты это сделал? Он ведь сумасшедший, - мгновенно прийдя в
себя, сказала Полина.(Ржавые веснушки с шорохом осыпались на пол.)
- Он только чуть-чуть больше сумасшедший чем я, - ответил Ульшин.
К концу для, когда лампочки уже начинали меркнуть, они вошли в
большую пустую камеру и решили провести в ней ночь. Камера была особенной,
в ней двигался воздух, хотя не было слышно гула вентиляторов; в ней пахло
тем, чего ты никогда не видел, но к чему смутно тянулся всегда -
бесконечностью, которой нельзя представить, не увидев. Ульшин видел, что
Полина испугана.
- Кажется, здесь неплохо, - сказал он, - но у меня такое чувство, что
я забыл свой настоящий мир. Я едва вспомнил цветок. Полина, я боюсь.
- А мне кажется, что мы не одни.
- Эти звуки?
- Да, эти звуки.
Камера была полна звуков, негромких, но отчетливых. И ни один звук
нельзя было втиснуть в известные слова. Ульшин прошел вдоль стен и ничего
необычного не увидел, разве что груду камней - остаток древней переборки,
когда-то делившей камеру непополам - для начальства и для черни.
- Будем спать.
Они легли рядом, подальше от входа и от каменной груды (если была
опасность, она исходила из этих мест) и Полина уснула на его руке. Ровно в
полночь лампочки выключились и камера стала еще более необычной. В ней
хотелось дышать, воздух был вкусным. Он лежал и смотрел в потолок - самое
удобное место для глаз, потолок никогда не меняется и поэтому не мешает
размышлять. Но потолок сошел с ума: в нем появился квадратик иного,
живого, цвета черноты. В квадратике горела яркая зеленая точка о восьми
лучах. Ульшин прищуривал глаза и лучи удлинялись. Таких маленьких и ярких
лампочек не бывает. Он поднес к глазу незажженную спичку, чтобы определить
размер лампочки, но спичка неожиданно стала прозрачной и зеленный огонек,
мигая, просвечивал сквозь спичку. Ульшин подумал, что спит. Было так
приятно видеть небывалые сны, что он заснул по-настоящему. Ему приснился
осиротелый диванчик, пластилин, банка пива, Полина с динозавром на стене.
Проснувшись, он забыл свои сны.
Утром чудеса не исчезли. Квадратик в потолке горел синевой, более
яркой чем любая лампочка. Лампочки по стенам совсем стушевались, чувствуя
свою незначительность.
- Как ты думаешь, что это? - спросил он Полину.
- Какой-то особенный светильник. Я бы не стала вешать такой у себя в
камере. Слишком яркий.
Что-то маленькое появилось в синем прямоугольнике и протяжно
свиснуло, с радостью в голосе.
- Это не светильник, - сказал он. Я должен проверить.
- Я хочу есть, - сказала Полина, - мы пропустили две раздачи супа.
Если не поторопиться, то пропустим и обед. Я умру с голоду.
- Ты обещала носить мне есть.
- Я схожу, но отдай мне нож и цветок.
- Зачем цветок?
- Я приколю его к платью. Закрою дырку, которую прокусил тот
сумасшедший. Вот теперь начнет платье распускаться. Что я буду делать без
платья? Или ты мне новое свяжешь?
Она приколола цветок на рукав и ушла.
Ульшин стал носить камни. Сейчас, когда он увидел нечто настоящее и
приблизился к настоящему и даже держал это настоящее в руках, он ощущал
яркую ценность своей жизни. До сих пор ценность жизни была тусклой:
родился, жил, родил, работал, иногда веселился и умер, был счастлив потому
что успел попробовать всех радостей. Сейчас он по-настоящему, до боли,
боялся умереть. Еще вчера он поставил бы камни один на другой и взобрался
бы по ним, не испугавшись возможного обвала. Сегодня он стал строить
устойчивую пирамиду. Каждый камень весил килограмм пятьдесят, поэтому дело
было нелегким и медленным. Голубой светильник стал ярче, потом превратился
в ослепительно-белый, потом стал желтеть и голубеть снова. Когда синева
начала темнеть, Ульшин положил последний камень, встал на него и просунул
голову в отверстие. Он был в большом каменном дворе совсем рядом с высокой
стеной. В дальнем конце двлра маршировали солдаты в форме Гамби. Над
двором был высокий синий купол, неровно покрашенный - с белыми полосками
здесь и там. Полоски перемещались, казалось, что купол медленно
поворачивается. С темной стороны купола белых полос становилось совсем
много (наверное, нехватило голубой краски), некоторые из них рельефно
выпирали, группировались и быстро темнели. Невдалеке от солдат стояло
зеленое дерево, даже более настоящее, чем у Шао Цы.
5.
Полина проскользнула по залам музея, никого не встретив по дороге.
Была только экскурсия для совсем маленьких; две девочки, лет трех, отстали
от группы (Одна почти налысо повыхваченная клочьями, другая с длинными
светлыми волосами) чтобы поговорить. Они говорили громко и с недетскими
интонациями, правильно выговаривая слова, но растягивая их посредине -
недавно научились говорить:
- Пиво было? - спросила одна.
- Не было, - ответила другая и сделала широкий жест, обозначавший
эмоцию.
Полина пошла дальше.
Она думала о том, куда девался сумасшедший с клыками и о том, помогла
ли капля крови ему, и о том, как ее встретит вчерашний наблюдатель. А еще
хотелось есть. Женщины неприспособлены к таким мучениям, подумала она
напоследок, и на этой думе увидела наблюдателя и дружески улыбнулась ему.
- Привет, - сказала она.
- Привет, сегодня в четыре, да?
- Да, ничего не изменилось. Когда ты сменяешься?
- Через сорок минут. Хочешь, подождем вместе. Потом погуляем.
Полина победила искушение:
- Не стоит. Но в другой раз обязательно.
И на душе стало очень тепло. Кажется, ничего и не было сказано, а вот
тепло. Умеют же говорить некоторые. Ульшин, тот никогда не скажет ничего
доброго. Что только я в нем нашла?
В своей камере она встретила Волосатика. Тот сидел на нарах и ел
что-то неприлично желтое. Глаза так привыкали к мягким тонам, что любую
яркость воспринимали как оскорбление. Он протянул яркий предмет ей.
- Что это?
- Апельсин называется.
Полина укусила и онемела от ощущения.
- Не бойся, это не запрещено.
Полина быстро доела, капая соком на платье, и стала рассматривать
плотную кожуру.
- Такого не бывает, - наконец сказала она.
Волосатик засмеялся. Буква "О" у него выходила не совсем ровной -
верхняя губа приподнималась сильнее.
- Где Ульшин? - спросил он.
- Не знаю. Мы с ним гуляли, а потом я ушла.
- А что это?
- Это он слепил из пластилина. Называется цветок. Специально для
меня.
Волосатик протянул руку и пощупал один из листков.
- Не похоже на пластилин.
- Это пластилин с кровью, - обяснила Полина, - капля человеческой
крови делает пластилин очень прочным. Вы об этом не слышали?
- Слышал, именно сегодня, - сказал Волосатик. - Передайте Ульшину,
чтобы не опаздывал. Все билеты проданы.
Когда Полина ушла, Волосатик откинул волосы со лба (нельзя же все
время ходить слепым, глаза испортятся) и дважды стукнул в стену. Вошла
группа людей, каждый из которых выглядел обыкновенно, но вместе
составлявших очень тяжелый и неприятный образ.
- Ращщитайсь! - скомандовал Волосатик.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг