целый арсенал. Вы не обижайтесь, если я что-нибудь возьму. Вот эти денежки,
например, возьму, и из оружия что-нибудь... А денежек могли бы и больше
оставить, скупердяи несчастные.
Он взял в руку коротенький автомат неизвестной ему системы и прикинул
вес:
- А ничего штучка! Вы, ребята, видно, воевать собрались.
Он приметил, в какую сторону ведут следы (следы были ясно видны на
мокрой глине); приметил и пошел в противоположную сторону. Не доходя до моста,
он остановился - его мутило. Он оперся ладонью о коряжистую иву и целую минуту
стоял нагнув голову. Потом распрямился.
Что-то зашуршало в орешнике. Боря выпустил неожиданную оглушительную
очередь, и на дорогу выскочило что-то решетчатое, похожее на стремянку, -
существо быстро сгибалось и разгибалось, стараясь поскорее сбежать: не
понравились ему Борины пули. А, зверей развели!
- Что-то плохо, ребята, - сказал он, - совсем плохо. И рыба сдохла. И
мы все скоро посдыхаем. Я же говорил, что нельзя ее брать.
Он выплеснул рыбу в Хворость и нетвердой походкой пошел к мосту. У
моста его отпустило, и он даже пожалел о том, что выбросил рыбу. Автомат он
спрятал за пазуху.
76
Бахнул выстрел, и штукатурка обвалилась с потолка. Начинался штурм.
Запахло настоящей войной. Хотя Оксана видела войну только по телевизору и в
кино, она точно знала, что война пахнет и выглядит именно так: счастливое небо,
счастливое солнце в небе, счастливое лето, когда только отдыхать и загорать под
счастливым солнцем, - и пуля, пролетев у твоего виска, тупо долбит штукатурку,
а штукатурка пахнет войной. По стене прошлась очередь. И как эхо, отозвалась
еще одна дальняя.
- Еще кто-то стреляет, - сказал Коре.
- Еще кто-то стреляет, - сказал Паша и опустил автомат. - Это где?
- Это в лесу, там, где ты бросил машину, - ответил Большой Итя. -
Штурм отменяется. Я говорил отремонтировать замок на двери? Что это за машина,
если каждый идиот в нее может залезть?
- Из моей пушки пальнули, - сказал свиноподобный Паша. - Я сам с ним
разберусь. Пойду вперед.
И он пошел вперед. В этот вечер Боря Бульдозер не вернулся к жене.
Следующим утром нашли его полузатонувшее тело.
У тела вились глупые блестящие киберрыбки.
77
- Нет, я не поеду, - сказала Оксана, - я пришла сюда только для того,
чтобы тебе это сказать.
- Неужели только для того?
- Нет, мне еще хотелось встретить тебя разок. Но ты не много о себе
думай. У меня здесь есть муж и сын. Муж, положим, не большое сокровище, но сына
я не хочу терять. Вот еще и поэтому я отсюда не уеду.
- И ты не боишься всех здешних уродств? Одна следилка чего стоит!
- Следилка, между прочим, вполне практичная вещь. Она заставляет не
расслабляться и следить за собой. Ничего плохого я в ней не вижу. Ты просто не
умеешь понять отвлеченную идею или злишься, что эту идею придумал кто-то
другой, а не ты.
- В таком случае нам не о чем больше разговаривать. Но ведь если я
уйду, то мы больше никогда не встретимся. Тебе не жаль расставаться навсегда?
Оксана задержала взгляд на зеленой небесной глади. Пахло прелью -
скоро осень - и песком, накаленным на солнце, но лето еще в разгаре.
- Нет, не жаль. Понимаешь, я здесь нашла что-то такое, чего мне всегда
не хватало. Любовь других людей и к другим людям - это все, конечно, хорошо,
но, понимаешь, ведь есть что-то большее, чем отдельный человек. И его любовь, и
любовь к нему значат намного больше. И если нужно сравнивать любовь к человеку
и любовь к нации, то любовь к человеку теряет всякое значение в таком
сравнении, любовь к человеку для меня исчезает. Я больше не люблю отдельного
человека. Я растворяюсь во всем этом: я иду и вижу - это дерево есть я, и этот
деревянный домик тоже я, и эта старая стена, которой я никогда не видела, это
тоже я. И эти поля, где сражались мои предки и где будут сражаться мои сыновья.
А я нарожаю еще много сыновей. Только вначале разведусь и снова выйду замуж. И
любой другой любовью я пожертвую, не задумываясь, когда встанет вопрос о любви
к своей земле и народу. Это же святое! В этих полях я родилась и выросла, здесь
похоронены мои предки, эта земля меня кормит и поит, мое детство и юность
прошли здесь и здесь я проведу свою старость - и сюда же лягут мои кости. Я
всегда жила здесь и не собираюсь куда-либо ехать, этой земли мне достаточно, и
я уверена, что лучшей мне не найти.
- Это действительно святое, - сказал Коре, - хотя, кажется мне, ты
росла не в полях, а если и в полях, то не в этих. Не хватало, чтобы ты еще
заговорила о своем босоногом детстве.
- Не кощунствуй! Я всегда знала, что ты в этом отношении урод.
- Но почему же? Я тоже люблю свою землю. Но только свою, а не ту,
которую мне подсовывают в качестве своей и заставляют любить под дулом
пистолета. Но это бесполезный спор. Есть вещи, которые каждый решает для себя.
78
Оксана вышла из домика и остановилась на пороге.
- Все-таки последний раз виделись, - сказала она, не оборачиваясь, -
мог бы и показаться мне, а не притворяться пустым голосом.
Голова снова разболелась, сейчас еще стучало сердце, и каждый его удар
отдавался в висках звонкими колокольчиками. "Умру я так, - подумала она, - ну и
пусть ему хуже будет. Хоть на своей земле умру, а не в дальних морях-окиянах".
Она увидела на дороге быстро мерцающую тень чего-то похожего на
большую летучую мышь - подняла голову, но небо было чистым.
Глотатель спланировал прямо на крыльцо и вошел в дверь, нагнув голову.
В его лице было довольно много человеческого, по лицу его было видно, что он
мужского пола, лет тридцати или сорока от роду. Мышиного в лице было не меньше.
Глотатель разинул пасть и зевнул. Была видна только пасть, раскрывшаяся, как
зонтик, потом снова появилась голова.
- Бро-би-би-жижь? - спросил он и потряс головой.
Его длинные усы торчали как антенны.
- Что ты сказал?
- Че не бежишь?
- А зачем мне бежать - от тебя все равно не спрячешься, - ответил
Коре.
- Ну.
Он подошел ближе. Ему приходилось наклонять голову, чтобы не цепляться
за потолок. Он щелкнул зубами в опасной близости, и Коре отдернул голову.
- У-ху-ху! - сказал глотатель и широко улыбнулся. Снова стала видна
только пасть. Он махнул перепончатой лапой, и Коре снова увернулся. Увернулся и
ушел в угол комнаты. Никакого оружия здесь не было - только половинка кирпича.
Он взял половинку в руку.
Глотатель приблизился и снова щелкнул зубами. Его зубы были
лимонно-желтого оттенка, а глаза чуть-чуть светились. Глаза были желтыми и с
вытянутыми зрачками, как и у большинства осиан. Когда он закрывал пасть, зубы
торчали наружу.
- Тебе зачем такие зубы? - спросил Коре. - Ты же ими ничего не
откусишь.
- Я проглочу, - сказал глотатель и щелкнул зубами так быстро, что если
бы не мгновенная реакция, Коре остался бы без головы.
Он бросил кирпич, и глотатель схватил его на лету, по-собачьи. Потом
раскусил и выплюнул.
- Чтоб у тебя зубы выпали! - пожелал Коре. Ничего не случилось. На эту
тварь не действуют проклятия. - Ты сейчас меня будешь глотать?
- Мур-р. Может быть.
У двери послышались шаги, и глотатель обернулся.
- Здравствуйте, - послышался детский голос. - Я знаю, что вы здесь. Не
притворяйтесь невидимкой.
Глотатель состроил гримасу - умильная улыбка во весь рот - и растаял в
воздухе.
79
- Здравствуйте, - сказал мальчик, - вы человек или новое техническое
устройство? Не обманывайте, я знаю, что вы здесь.
Коре молчал, ожидая. Пищали далекие загорающие на условном пляже.
Ничего этот мальчишка не может знать.
- Вы говорили с женщиной, потом расстались, она пошла в сторону
станции, а вы остались здесь. Ваши следы видны, потому что здесь пыльно. -
Мальчик смотрел на пол. - У вас четыре ноги - две человеческие, а две с
перепонками. Нет, вас двое. Я точно вижу, где вы оба сейчас.
- Ты неплохо умеешь следить. Но я один.
- Не нужно уходить от вопроса.
- А ты не боишься? Ты же не знаешь, кто я такой. Вдруг я очень большой
и страшный, вроде человека с бычьей головой?
Мальчик ухмыльнулся:
- Я уже не маленький, чтобы мне сказки рассказывать. Вы опять не
ответили.
- Да, - сказал Коре. - Я человек, такой же, как ты или она. Ты на нее
похож. Ты ее сын?
- Я-то сын, а вот кто она?
- Не знаю даже, как и объяснить. Все слишком запуталось.
- А вы попробуйте.
- Попробую, если у тебя есть время.
- Времени у меня хватает, - ответил Ярослав. - Если не возражаете, то
давайте выйдем отсюда, вы сядете, потом я подойду и сяду рядом. Иначе на нас
будут обращать внимание. А когда я буду говорить, то не буду смотреть в вашу
сторону. Если вы не против, конечно.
- Не знаю даже, с чего начать, - сказал Коре.
- Тогда начните с вопроса. Вас разве не учили, что так проще всего
завязать серьезный разговор?
- Ты счастлив?
- Сейчас или вообще?
- Вообще.
- Иногда. Очень редко. И не по-настоящему.
- А знаешь почему?
- Знаю. Потому что я еще маленький, а маленьким тяжело жить. Еще
потому, что я не знаю, где моя настоящая мама, и потому, что когда я вырасту,
меня заберут в армию на пять лет. Я ненавижу армию, ненавижу кружки, ненавижу
своих друзей, ненавижу школу и все остальное тоже. Ну и много всего другого. А
вы иностранец, правильно? Я первый раз в жизни разговариваю с иностранцем. Я
раньше думал, что у иностранцев всегда акцент. Нас даже учили разоблачать
иностранцев по движению губ.
- Я пришел из другой жизни.
- С того света?
- Нет, хотя я был и там. Люди обычно думают, что есть только один мир
- тот, где они живут, - или два мира: тот и этот. Но почему только один или
два? Почему не сто или тысяча? Почему не миллион?
- Кем вы там работали? Шпионом?
- Почему шпионом?
- Потому что вы невидимый. Невидимый шпион - самый лучший шпион.
- Правильно. Тебе сколько лет? Десять?
- Примерно.
- Для десяти лет ты слишком умный.
- Мне просто не с кем здесь разговаривать. Поэтому приходится только
думать. А когда много думаешь, то хочешь не хочешь, а станешь умным. А у вас
разве не так?
80
Вечерняя электричка тащилась в сторону города. Мимо окон промахивали
фонари, включенные загодя, освещающие пустые асфальтовые площадки; чернели окна
в бело-коричневых домиках, недавно подкрашенных, принадлежащих национальной
железной дороге, играла национальная мелодия в вагонном репродукторе: на мотив
"Золотою казной я осыплю тебя" диктор сообщал новости. Новости были слегка
рифмованны, для лучшего соответствия мелодии, они сообщали об очередном успехе.
Успех был невелик в численном выражении, но дотягивался до вселенского масштаба
при философском к нему подходе. Уже появились первые небоскребики, пока что
отдельно стоящие вдалеке от города (а в этом уже горят первые три огонька на
верхнем этаже), как будто айсберги, сообщающие, что ледяной континент близок.
Над небоскребиками парила первая звезда. Поезд на минуту притормозил, и в окно
грянула надпись: "Мой дом борется за звание - Дом Образцово-Национального
Быта". Надпись была пришпилена к двум смолянистым столбам. Один из столбов
совсем не образцово покосился.
В поезде дежурила бригада из четырех человек: Остап, Арсений, Афиноген
и Федот. Все очень молоды, по девятнадцать лет, все третьекурсники нацучилища
внутренних дел. Остап высокий, с бугристым лбом, с приплюснутыми губами и
носом; Арсений низенький, с пляшущим лицом, не умеющий молчать; Афиноген
красногубый, томный, с пушком на щеках, похожий на восточную красавицу,
собравшуюся на маскарад; Федот высокий, худой, с цилиндрической головой и шеей,
а по выражению глаз - прирожденный кадровый военный.
- О черт! Только этого не хватало! - крикнул Арсений и бросил карты на
скамью.
- Что, опять не дадут спокойно посидеть? - спросил Остап.
- Какой там спокойно! - Арсений включил большее увеличение и усилил
звук.
Мальчик сидел на скамье и беседовал сам с собой. Нарушением было уже
то, что ребенок такого возраста находится в вагоне без родителей. Но ребенок
еще и разговаривал с кем-то, несуществующим или невидимым. Камера чуть
повернулась влево, потом вправо. Ребенок сидел один и беседовал о том, почему
закат красный. Сам себе отвечал чужим голосом.
- Не чисто! - сказал Арсений и подтянул ремень.
- Не чисто, - согласился Федот и расстегнул кобуру, - какой там вагон?
- Третий.
- Давай карты. Уже не доиграем.
Четверо мальчиков в форме вошли в вагон и направились к лавке, на
которой сидел Ярослав.
- Привет, мальчик, - сказал Арсений и стрельнул глазами на товарищей,
- а где твоя мама?
- Я к ней еду.
- Тебе не скучно в вагоне одному?
- Нет, я смотрю в окно.
- Одному ездить нельзя. По вагонам много плохих людей ходит.
- А вы на что?
- Пошли. - Афиноген положил руку на плечо мальчика.
- Никуда я не пойду.
Федот снял с пояса наручники. Афиноген начал заламывать ребенку руку,
но получил такой удар в подбородок, от которого пришел в себя лишь минут через
десять, когда все закончилось. Арсений попробовал вмешаться, но был сбит с ног.
- Это как это он умудрился? - удивился Остап.
- Усилием мысли! - ответил мальчик.
Федот вогнал обойму и выпустил в воздух девять патронов. Потом вогнал
еще одну и снова выпустил. Три стекла высыпались из рам.
- Зачем вы это? - испугался мальчик.
- Чтобы поставить твои мысли на место. Как, расхотелось буянить?
Он заломил ребенку руки и защелкнул наручники. Потом наклонился над
лежащим товарищем и похлопал его по щеке.
- Что с ним? - спросил Арсений.
- Ничего страшного. Оклемается.
Небо стало ясным, а закат совсем погас, сохранившись лишь в виде
придавленного к горизонту воспоминания о свете, лишь капля крови, подмешанная в
небо, по-прежнему светлое и голубое. Включился внутренний свет, и за стеклом
повисло сдвоенное изображение внутривагонных лавок - желтое дерево, освещенное
желтым электричеством, голое дерево под голыми лампами. Поезд миновал окраину
города и шел к центральному вокзалу.
81
Милиционер Пуркносый был назначен на место почившего хромого Жоры.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг