Она полежала немного, а затем пошла сама. Вначале её щека была распухшей
и красной, из-за удара гиганта, но уже через пару минут приняла нормальный вид.
- Любые повреждения быстро проходят, - ответила она на незаданный мною
вопрос. - Нужно лишь пожелать. Ты тоже этому научишься.
- Ты читаешь мысли?
- Только иногда. Но тебя я вижу насквозь, ты же совсем не умеешь
экранироваться.
- Как это сделать?
- Я научу тебя потом. И, пожалуйста, не смотри на меня так.
- Я не могу не смотреть, - ответил я, - ты ведь совсем раздета. Плотнее
обернись своей накидкой.
- Ах, да, ты ведь с земли. Представь себе, если бы на вашей луне жили
зеленые человечки и один из них написал бы фантастический рассказ о выдуманных
им землянах. В рассказе было бы написано, что земляне не позволяют себе
смотреть на самих себя. Как ты думаешь, там приняли бы рассказ или посчитали
его слишком фантастичным?
- Я думаю, что в каждом мире есть свои глупости, как и в каждом человеке.
- Да, и в каждом скареле, - подтвердила она. - Ваша земля это мир
страданий, вы так привыкли к ним, что не можете без них жить и даже создаете
себе новые, совсем необязательные.
Но она все же обернулась накидкой и закрепила её на поясе.
Вскоре мы добрались до города. Городом его можно было назвать лишь
условно: отдельные маленькие домики были разбросаны в сплошной зелени садов. Я
узнавал фруктовые деревья: в основном это были яблони и вишни - с вишнями
величиной со сливу и яблоками величиной с грейпфрут. Местами, кажется, росла и
клубника. И очень много цветов.
- Как тебе нравится мир скарелов? - спросила она. - Красиво, правда?
- Уютно, как колыбельке.
- Ты умеешь точно говорить.
- Я жил среди людей, они не умеют точно думать, поэтому им приходится
точно говорить. Они не думают до слов, они думают словами.
Улиц в городе не было, я заметил лишь тропинки в высокой шелковистой
траве. По тропинкам прогуливались скарелы, их было совсем немного, и никто
никуда не спешил.
- Так люди с земли представляют себе рай, - сказала она, - правда?
- Последний раз я читал библию двадцать лет назад. С тех пор я
представляю себе рай как очень жаркое место, где все пронизано точным
бюрократическим распорядком, там одни ангелы плюс множество белобородых
старцев, которые ежеминутно плюхаются лицами в пыль и кричат богу: <Ты свят,
свят, свят!>. А богу это нравится, как ни странно, хотя я бы на его месте не
выдержал и часа, сгорел бы со стыда. С тех пор я не открывал вечную книгу.
- Значит, ты читал Откровение, и запомнил лишь главу седьмую, стихи
одиннадцатый и двенадцатый. При этом плохо запомнил.
- Ого! - удивился я.
- Да, я знаю эту книгу намного лучше тебя. Если бы снежинка, выросшая
летом внутри холодильника, начала рассуждать о зимней метели, она бы говорила
гораздо компетентнее чем ты.
- Сдаюсь, - сказал я. - Но это всего лишь мое мнение, которое я могу
изменить тысячу раз, если только новые факты заставят меня это сделать. У вас
все тут спорят о философии?
- Это заменяет нам любовь, в некотором смысле.
Последние её слова меня полностью обескуражили. Я никак не мог понять как
философский спор может заменить любовь. Или это был изысканный намек? Она ведь
сказала <нам>. От присутствия слишком красивой женщины мужчина глупеет сильнее,
чем от прочтения целой библиотеки заумных книг.
- Вот мы и пришли, - сказала она. - Я живу здесь. Ты будешь жить там, -
она показала рукой на симпатичный небесно-голубой домик по-соседству. Там все
готово к твоему приходу. Все внутри обставлено по земному, наверное, тебе так
будет удобнее, особенно по началу. Твои друзья уже ждут тебя внутри.
Она повернулась, чтобы уйти.
- Как тебя зовут? - спросил я.
- О, ещё одна маленькая земная глупость. У скарелов не бывает имен. Чтобы
позвать кого-то, достаточно себе его представить. О, нет-нет, не надо меня
звать сейчас.
Все это было странно и нелогично. Пока она говорила, я наблюдал за ней,
стараясь экранироваться. Не знаю как, но, кажется, у меня получалось. В ней не
было совершенно многих земных стремлений и эмоций: ни страха, ни ненависти, ни
высокомерия, ни удивления. Никакого кокетства или желания понравиться - при
этот она уж никак не синий чулок, даже наоборот. Наверняка в ней не было
корысти или злорадства. Легкое презрение, может быть, когда она говорили о
земле. И покровительственная интонация - она говорила со мной, как с малым
ребенком, который выучил первый в жизни стишок. Она сказала, что дом для меня
уже готов. Это означает одно из двух: либо меня ждали заранее, либо она очень
быстро устроила все это, передав мысленный приказ. Еще она сказала, что меня
ждут друзья.
Я было ускорил шаг, но пришлось снова идти медленнее, чтобы не сбивать
порхающих в воздухе бабочек.
13
Посреди пола высилась грубо сработанная деревянная клетка. В клетке
сидели четверо моих огромных знакомых. Сейчас они выглядели вполне здоровыми.
- Я же говорил, что не оставлю вас в лесу, - сказал я. - Видите, ждать
пришлось недолго.
- Проклятые скарелы перенесли нас по воздуху.
- Проклятые скарелы ещё и подлечили вас, как я вижу. Тогда почему же они
проклятые?
- Они слабые и не умеют драться.
- Я тоже скарел.
- Нет, ты настоящий воин. Скарел не может быть воином.
- Ладно, разберемся, - сказал я. - Для начала скажите, чем вы питаетесь.
И еще: какой вы породы и как вас называть?
- Младшие офицеры имеют лишь номера, - сказал Федклп, - и номера меняются
в зависимости от численности подразделения. Мы называем себя героями и едим
только сырое мясо. И мы всегда верны своему долгу.
- Отлично, герои. Подождите, пока я загляну в холодильник.
Обстановка помещения в точности напоминала мою земную квартиру, но не
последнюю, а ту, в которой я жил ещё до женитьбы, в счастливые дни молодости.
Проклятые скарелы или не проклятые, а в душу залазить они умеют. И они знают
обо мне все, абсолютно все. Я помню, как наклеивал на этих стенах каждую
обоину, а эти гвоздики в деревянному полу вытерлись до блеска моими тапочками.
Я сам делал эти книжные полки, а эти трещины на потолке я изучал, валяясь на
диване, и изучил так, что мог бы написать о них трактат. Где ты, мой настоящий
дом, где ты, моя самая настоящая четверть века, прожитая с тобою?
Большой холодильник был заполнен мясом наполовину. Здесь нашлись и другие
продукты. На кухне я обнаружил все, что полагается, кроме хлеба, лука, капусты,
свеклы, огурцов и помидор. Именно эти продукты я не ел на земле. Наверняка
местные жители их тоже не употребляли. Или это очередная любезность с их
стороны? Я нарезал длинные ломти сырого мяса (нож превосходно наточен, у меня
таких не водилось) и отнес героям на четырех тарелках. Они съели их, аккуратно
и очень быстро орудуя вилками. Потом трое завалились спасть, а четвертого
оставили часовым.
- Они заснули? - спросил я. - Так быстро?
- Солдату это необходимо, - сказал часовой.
- Как тебя зовут?
- Номер третий.
- Номер третий, ложись спать.
- Это приказ?
- Да.
Он лег в свободный угол клетки и сразу уснул. Я принес им два ведра воды
и ещё одно пустое, вместо уборной. Выпускать этих страшилищ я не собирался.
Вечером этого дня меня навестил приятный молодой человек, одетый вполне
по земному.
- Да, - сказал он в ответ на мое удивление, - у нас нет возраста, каждый
выбирает себе тот возраст, который хочет. Но никто не выбирает себе жизнь
старца. Я намного старше тебя; я гораздо старше любого предмета, который ты
можешь увидеть в здешних местах. Я пришел тебя учить. Чему ты хочешь научится
сначала?
Я не знал. Тогда он начал с освобождения сознания. Он бился надо мной до
самой темноты, но без особых результатов. То, к чему он стремился, было мне
понятно: мое сознание должно раздвинуться за пределы моего тела и связать меня
с другими существами, событиями, местами и временами. При этом я смогу
мгновенно получать и передавать информацию. У меня ничего не получалось.
- Ты глуп, как человек, - сказал он. - Прийдется применить облегченный
вариант, который понимают даже люди.
Он создал экран и на экране отразилось подобие моей тени. Вверху тени
клубился темный туман, приблизительно повторяя контуры головы.
- Это мое сознание?
- Да.
- Оно не внутри меня.
- Оно почти полностью внутри тебя. Этим <почти> ты и отличаешься от
людей.
Я резко обернулся влево. На расстоянии сантиметров пятнадцать от моей
головы в воздухе висела ладонь. Но я заметил её не зрением.
- Ага, видишь, ты её увидел, - обрадовался мой учитель. - Потому что твое
сознание клубится вокруг тебя. Но это могут проделать даже люди. Они тоже
слышат неподвижный и бесшумный предмет, поднесенный к их голове. Достаточно
поднести к голове ладонь, чтобы это ощутить. Теперь смотри на экран: твое
сознание уже раздвинулось. Теперь попробуй ощутить все восемь углов этой
комнаты. Одновременно. Смотри на экран.
Клубок тумана пульсировал, бился, временами из него вырывались лучи.
Наконец, он расширился.
- Теперь обратно!
Туман снова собрался у головы. Через некоторое время я научился неплохо
регулировать его размеры.
- Хорошо, - сказал учитель. - Я прийду завтра. К завтрашнему вечеру
проделаешь упражнение тысячу раз. И ещё триста раз, подбрасывая в руке мячик.
Потом мы пойдем дальше.
Следующим вечером он объяснил мне, что то, чему я научился, было совсем
не раздвижением сознания.
- Сознание раздвигается, - говорил он, - только если ты настроишься на
правильную волну. Эта волна очень тонкая:
- То есть очень малый частотный промежуток, - поправил я.
- Совсем не обязательно говорить точно, если точна твоя мысль. Можно не
говорить совсем.
- На земле это называется <Дзен>, - сказал я.
- В таком случае помолчи. Эта волна очень тонкая и на неё нужно попасть.
Это как будто ты двигаешь стекло микроскопа - вверх и вниз, и вдруг попадаешь
на резкость. Вначале нужно научиться двигать, потом - попадать. И в самом конце
нужно научиться не сбиваться с волны долгое время.
Он снова создал экран. Теперь мое сознание выглядело в виде линии. В
центре линии пульсировал огонек.
- Это четырехмерная проекция. Двигай огонек вверх и вниз, но двигай
медленно. В некоторый момент ты попадешь на нужную волну. Это все равно, что
настраивать радиоприемник.
Вначале огонек вообще не хотел двигаться. Потом резко прыгнул вверх.
- О чем ты подумал?
- Это была неопределенная мысль. Такая большая, что я не успел её
разглядеть.
- Она уже ушла, - сказал учитель. - Настройся на другую, подобную ей.
- Вот! Я поймал эту мысль. Но она не от меня. Не знаю, откуда она
взялась.
- Говори.
- Бог нужен, чтобы карать своих избранников за те грехи, которые
миллиардам других людей сходят с рук.
- Не нужно формулировать так точно. На это тратится слишком много энергии
смысла.
- Я не могу, - сказал я, - Это как убийство. Моя мысль живет доли
секунды, за это время она рождается, взрослеет и стареет, и умирает, если
только не умерла в юности - затем ложится в землю забвения или в саркофаг
слова. Или в мавзолей теории.
- Просто красивые слова. Это тоже не твоя мысль. Мысли живут независимо
от нас. Мы можем всего лишь вылавливать их, как рыбок неводом. На какую глубину
ты забросишь невод, такую глубину мысли и получишь. Каждый получает лишь те
мысли, на которые настроен его мозг. Некоторые счастливые люди вылавливают по
две или три мысли в день. Большинство же не вылавливают ни одной и лишь
пережевывают засохшие скелетики чужих и мертвых мыслей. Но главное ты уже
понял.
Главное я понял. Он оставил мне экран и всю ночь я тренировался, двигая
огонек то вверх, то вниз. Несколько раз мне казалось, что я попал на нужную
частоту - я вдруг чувствовал себя огромным, проникающим во все и каким-то
отстраненным.
Когда он пришел в третий раз, я уже научился это делать.
- Покажи, - сказал он.
Я показал.
- Ерунда. С такими помехами ты ничего не услышишь и не увидишь. Сначала
нужно научиться точной настройке, очень точной. Это зависит уже от твоих
способностей. Ты можешь научиться этому только до определенного предела.
Некоторые скарелы получают кристальную чистоту и бесконечную глубину видения. У
тебя так не получится, но нужно к этому стремиться. И лишь после этого ты
попробуешь зафиксироваться на волне, освободиться и получить от этого
какую-нибудь пользу.
- А земные медиумы, - спросил я, - они умеют это делать?
- Медиумы и ясновидящие умеют делать это очень плохо. Все, что они
принимают, это в основном помехи. Но они не люди. Все они имеют в себе часть
крови скарела. Малая часть нашей крови есть в каждом третьем землянине.
14
Однажды ночью мы говорили с ней; теперь она была одета не так вызывающе -
то ли из-за ночной прохлады, то ли для того, чтобы я свободнее себя чувствовал.
Но к тому времени я уже привык к обычным, ничего не прикрывающим одеждам
скарелов. Каждый раз, когда я её видел, она казалась мне совершенно иной - в
прямом смысле слова; я едва узнавал её, стоило ей лишь сменить одежду или
прическу. Когда женщина начинает тебе нравиться, ты слишком старательно
выстраиваешь внутри себя её образ и, стоит реальности лишь чуть измениться, как
ты её не узнаешь. А если этот парадокс неузнавания исчезает - ты либо охладел,
либо влюбился и изменения внешности уже ровно ничего не значат.
Звезды сияли величественно и просторно и каждая была обыкновенна, но все
вместе, казалось, звучали - торжественно, как тема симфонии.
- Это потому, что каждая из них сохраняет индивидуальность, - сказала
она, - сколько бы их ни светило над нами, они не сливаются в толпу. А ты так и
не научился говорить без слов.
- Мне нравятся слова, - возразил я. - Я узнаю созвездия.
- Конечно. Мы ведь не в другой вселенной, а лишь в ином измерении той же
вселенной. Каждая из этих звезд та же и иная.
- Здесь они ближе.
- Здесь воздух чище. Здесь не бывает бактерий и пыли. Люди привыкли к
страданию и не замечают таких простых вещей.
- Тогда почему вы им не поможете?
- Потому что в страдании сила.
- Не понимаю.
- Посмотри на звезду. На любую из звезд, - сказала она. - Звезда
неподвижна. Она неподвижна не потому, что далека. Потому что твой рассудок чист
и свободен от боли. Но, если на звезду будет смотреть страдающий человек, а все
люди земли полны страдания, то звезда не останется неподвижной.
- Никогда об этом не слышал, - сказал я, - я прожил на земле почти сорок
лет и никогда такого не слышал.
- Для этого нужно смотреть внимательно и долго. Чем сильнее твое
страдание, тем раньше начнет двигаться звезда. Представь себе несчастного,
обреченного человека. Зимней ночью он выходит на балкон. Ему некуда идти. Для
него нет выхода. Он устал барахтаться в океане боли, но утонуть в нем он тоже
не может: Он смотрит на звезды - просто потому, что взгляд должен быть
направлен хотя бы куда-нибудь. Хотя бы куда-нибудь: И вдруг он видит, что
звезда сдвинулась. Он смотрит внимательнее и движение продолжается. Если он
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг