нескольких веков. А красота - так что красота? Она ведь и так есть во всем, и в
большом и в малом, она все равно есть. Даже на белых крыльях бабочки капустницы
найдется черное пятнышко - для красоты.
Прожив несколько дней там, я предпринял паломничество к святым местам.
Идти полагалось только пешком, с непокрытой головой, в ошейнике и ведя самого
себя за поводок. Поводка я надевать не стал, также не стал связывать себе ноги
на отдыхе. У священной скалы мне ещё раз пересказали знаменитую историю,
напирая на слово <священно>.
Ощущение святости или священности означает лишь одно - недоступность для
критики. Чувство святости отключает критическое мышление. Поэтому способность
ощущать святость чего-либо есть добродетель для дураков, ведь критика дурака
бесполезна или вредна, но эта способность есть порок для человека мудрого, или
хотя бы разумного. Я имею ввиду не только божественную святость, но и святость
родины или разных государственных атрибутов. Чем больше святости, тем больше
места для порока. Если на экране написано слово <священно>, то в темноте позади
экрана всегда жируют наглые свиньи, которые в свое время это слово написали или
которым оно досталось по наследству. Отсутствие святости не означает отсутствие
любви или уважения - оно может означать любовь и уважение человека достойного.
Чем больше я слушал хвалебные речи в честь местных священников и восхваления
местных атрибутов, тем сильнее укреплялся в своем решении.
Апофеозом церемонии было прохождение цепочки паломников мимо слов
божественного откровения. Каждый, кроме меня, вел себя за поводок. Когда я
приблизился к словам, то вышел из строя, сделал несколько шагов к последней
плите и отодвинул её. Последнее слово было <чудовищ>. Итак, заповедь гласила:
<покорность воспитывает чудовищ>. Совершенно верно сказано. Вот они, эти
чудовища вокруг меня, они идут с веревками на бледных шеях, вперяясь
изнуренными взглядами в каменистую землю и даже мой поступок не может пробудить
в них никакие истинные чувства.
Был ли в этом какой-то смысл? Но мы все наполняем каким-то смыслом наши
жизни и то, что кажется бессмысленным со стороны, изнутри выглядит совсем
иначе. И мой собственный смысл с их точки зрения показался бы чепухой. Поэтому
нельзя сказать, кто из нас прав. И я не имел права решать за них. Прочитав
слово, я снова подвинул плиту на то место, где она и была до сих пор. Плита
оказалась не тяжелой. Килограмм двадцать. Пусть история идет своим чередом.
Никто из них не спросил меня о том слове, которое я прочел. Вечером
следующего дня я ушел от них. В память о них мне останется зеркальце, на крышке
которого вырезано условное изображение трех каменных плит.
23
Следующий мир был ничем не интересен, кроме совершенно замечательного
лабиринта негодяев.
Вывеску с рекламой лабиринта я увидел сразу же по прибытии, но не обратил
на неё внимания, из-за своих проблем.
Я хотел вернуться. Сейчас я уже чувствовал себя как муха, которая каждым
своим движением все сильнее запутывается в паутине. Я уже не думал о том, чтобы
найти свой мир. Как только я прибыл, я сразу сел на асфальт и закрыл глаза.
Вокруг стоял шум оживленного летнего дня и мешал мне сосредоточиться. Перед
моими глазами плыла лишь чернота, подсвеченная зеленоватыми кольцами моего
внутреннего света. Кажется, путь назад закрыт для меня и из этого мира. Ничего,
ещё минуты две или три и все будет понятно.
Вдруг меня сильно толкнули ногой в плечо и я упал. Передо мной стояли два
охранника в форме; одному лет сорок, а второй ещё подросток, паренек со
светлыми волосами.
- А ну давай! - приказал старший.
Я попробовал возразить, но он не дал мне договорить.
- Перейди на другую сторону и там валяйся сколько хочешь. Здесь мой
участок.
Я встал. Это по-нашенски. Точно как на земле.
- Это какая планета? - спросил я. - Случайно не земля?
Увы, о земле здесь не слыхивали.
Место, куда я попал, было подобием широко раскинувшегося рынка. Здесь
продавали все, но в основном продукты. Около рыбного ряда я и увидел рекламу
лабиринта. Похоже, что лабиринт пользовался спросом, потому что у двери стояла
очередь человек в шесть.
Я взял брошюрку с инструкцией и стал читать. Узнал я примерно следующее.
Улицы в лабиринте узкие, шириной метра три и примерно через каждые
три-пять метров поворот. Здесь ты увидишь всех негодяев, которых когда-либо
встречал в своей жизни. Они заняты только тем, что избивают друг друга. Двое,
трое или четверо объединяются против одного и избивают его. У жертвы нет
никаких шансов. Потом силы перегруппировываются и избивать начинают другого.
Каждый становится жертвой раньше или позже - и так без конца. Чем больше
негодяев было в твоей жизни, тем длиннее лабиринт, который тебе нужно пройти.
Пока ты не взглянул им в глаза, они тебя не заметят, даже если ты их будешь
толкать. Даже если ты заговоришь с ними, они услышат твой голос и узнают его,
но не найдут тебя. Главное - не смотреть в глаза. Обычно в каждом колене
лабиринта толпится штук пять негодяев. Приходится идти, не поднимаю головы,
поэтому никто не знает, что сверху; иногда оттуда приходят отблески,
напоминающие солнечный свет, стены серые. Внизу окон нет, хотя изредка
встречаются ступени. Не спотыкайтесь. Особенно нужно боятся тех негодяев,
которые падают тебе под ноги - с ними легко столкнуться взглядом - и тогда ты
остаешься в лабиринте навсегда. А ценность лабиринта в том, что он всегда
говорит правду - можно совершенно точно узнать, негодяй ли определенный твой
знакомый или порядочный человек. Можно также узнать то же самое и о себе. Можно
также побеседовать с нужным человеком.
Это меня устраивало. В том случае, если действие лабиринта не
распространяется на другие миры, я встречу там всего лишь охранника, который
только что толкнул меня ногой. Если распространяется - я смогу хотя бы
как-нибудь связаться с землей.
Я вошел с закрытыми глазами; медленно провел ногой впереди, справа и
слева, чтобы проверить, не валяется ли кто-нибудь внизу; поверхность под ногами
была шершавой, пахло чем-то липким и прокисшим; после этого я открыл глаза и
пошел вперед. Вначале я слышал лишь незнакомые голоса. Наверное первые негодяи,
которых я встречу здесь, должны быть негодяями из моего далекого детства. Их
голоса я уже давно забыл, да они и изменились за столько лет. Дети повзрослели,
взрослые состарились и умерли. Несколько раз я слышал голоса моих школьных
учителей, но не останавливался. Я и так знал, кто из них негодяй, а кто нет.
Каждый знакомый голос из далекого прошлого поднимал во мне волну воспоминаний,
даже не волну - целую морскую бурю воспоминаний. Что-то все время
переворачивалось у меня внутри, неуспокоившиеся пласты совести и боли всплывали
на поверхность и таяли, согретые холодным светом разума. Это было так сильно и
прекрасно, что мне приходилось останавливаться и пережидать несколько секунд,
пока воспоминания схлынут. Оказывается, все это всегда было со мной. Все это
живо пока жив я. Теперь понятно, почему люди так охотно идут в лабиринт.
Лабиринт дал мне одно из сильнейших за всю мою жизнь переживаний.
Несколько раз меня толкали. Я боялся упасть. Однажды я даже попал в центр
маленькой толпы негодяев, которые были моими одноклассниками. Здесь были и
негодяйки - примерно половина класса: со школами мне никогда не везло. Мне в
спину даже попала парочка ударов.
Но, чем дальше я шел, тем спокойнее себя чувствовал. А когда пошли
негодяи теперешних дней, чувств не осталось совсем. Я лишь вслушивался в
голоса, пытаясь не пропустить тот, который мне нужен. Меня толкали со всех
сторон, но я старался идти быстро, потому что провел в лабиринте уже больше
часа и начал уставать. Все-таки лабиринт - это постоянное напряжение. Все время
идешь как по лезвию ножа.
Наконец, я услышал его голос. Хозяин кричал, избиваемый уродиком
Сашенькой. Что же, есть справедливость в мире, пусть и не в нашем мире, но в
этом есть. Я постоял и послушал. Сашенька, конечно, знал свое дело. Его
коротенькая тень плясала у меня под ногами. Удары были сочны, как груши в
октябре.
- Подождите! - сказал я. - Есть дело.
Избиение продолжалось.
- Дело есть!
Никакой реакции.
- Миллион долларов! - закричал я.
- Что? - спросил Хозяин.
Судя по голосу, вместо лица у него кусок мяса. На землю у моих ног льется
струйка крови. Молодец, Сашенька, так держать. Лишь бы он не упал.
- Даю миллион долларов.
- Дай-дай-дай! - заорал Сашенька.
- Не тебе, урод.
- Дай-дай-дай мне!
- Даю на двоих, сами поделитесь.
Это их устроило.
- Миллион долларов, если поможете мне выбраться. Нужно раскопать бункер и
разбудить меня. Вначале включить сирену, если не поможет, то применить более
сильные средства. Вывести меня из комы, но не повредить тело. Осторожно. Если у
вас получится, то миллион долларов. Если не разбудите - не копейки. Если хотя
бы волосок упадет с моей головы, я вернусь в виде духа и съем вас живьем.
- Миллиард, - сказал хозяин. - Дело трудное, не меньше, чем миллиард.
Мы сошлись на полутора миллионах. Моя жизнь на земле научила меня очень
полезному правилу: негодяй хорош лишь в одном - его всегда можно купить как
вещь и пользоваться им можно как вещью, до тех пор, пока ты платишь.
В этом мире я прожил ещё около недели. Я не хотел уходить, ожидая, что
меня вот-вот позовут с земли. Увы, за неделю ничего не случилось. Или вскрытие
бетонного бункера оказалось слишком сложной задачей, или мое послание просто не
дошло по адресу. Оставаться дольше я не собирался. В моих карманах было
достаточно местных денег, но квартиры здесь никто не сдавал. Во всем городе ни
одной гостиницы.
Я ещё раз зашел в лабиринт, напоследок. Нашел эту парочку и повторил свое
предложение.
- Не могу, - сказал Хозяин, - никак не могу.
- Ни за какие деньги?
- Не могу физически. Сегодня меня убили.
- Конкуренты?
- Конечно, кто же еще.
- Я всегда хотел знать, - спросил я, - есть ли хоть что-нибудь после
смерти и что после смерти чувствуешь. Расскажи мне.
- Не могу. Но ощущение не из приятных. Особенно по началу. А дальше я не
знаю. Дальше это уже не я.
- Но жаль?
- Совсем не жаль. Не жаль, если смотреть оттуда.
В этот момент подошло три или четыре новых негодяя и Хозяину стало не до
меня. Ну что же, прощай.
Документов у меня не было. Приходилось жить как бродяга и разводить
вечерами костер в пригородной лесополосе. Это было опасно: в полицейских
государствах всегда процветает преступность, а государство было явно
полицейским. Однажды ночью пошел холодный дождь и загасил угли моего костра. Я
проснулся и в первые секунды не понимал, что происходит. Деревья жили и
разговаривали на языке крупных теплых капель. Тогда я достал свое карманное
зеркальце.
Достаточно лишь коснуться зеркальной поверхности, чтобы оказаться на
другой стороне. Меня всегда удивляла поглощающая способность этой штуки. Дверь
между мирами могла проглотить предмет гораздо больший, чем её собственные
размеры. Больше в тысячу или в миллион раз. Возможно, что зеркальце способно
проглотить целый город или целую планету. Его малые размеры просто не имели
значения. Что случится, если прямо сейчас приложить зеркальце к земле, к этому
теплому влажному грунту, уже пахнущего осенью и сенокосом? Исчезнет ли все это?
Провалится ли весь этот мир в другие измерения? И, если провалится, то войдет
ли целиком - или по частям? Будут ли рушиться здания, будет ли лопаться земная
кора огромными кипящими трещинами, будет ли чернота пространства искривляться
подобно плавящейся смоле? И где окажусь я, если планета исчезнет? Пожалуй,
зеркальце слишком опасная штука. Когда-нибудь я его все-таки оставлю, на
какой-нибудь мирной планетке, где мягкий закат будет зажигать стекла, а теплый
вечерний ветер разбудит больших сверчков, где звезды будут падать в дальние
травы, а в тихой заводи, блестящей, как серебряный серп, будет плескать ленивая
рыба, играющая только для того, чтобы кто-то услышал её издалека: Пора; я
коснулся зеркальной поверхности.
С той стороны границы я оказался лежащим на плоском и узком столе,
напоминающим операционный. Мои руки и ноги были прихвачены широкими ремнями.
Прямо надо мной светили несколько ярких ламп - так, что сразу пришлось
зажмурить глаза. Кроме меня, в комнате было трое мужчин. Они говорили обо мне.
часть третья
НАД ПРОПАСТЬЮ ВО ЛЖИ
1
Вероятность нашего появления на свет была равна нулю. Вероятность того,
что родятся наши родители - тем более. А вероятность того, что они встретятся?
И та же нулевая вероятность повторяется в миллионах поколений наших предков -
вплоть до простейших одноклеточных существ. Тогда каким же образом мы
ухитрились войти в мир живых? И почему именно мы? За что нам этот дар? Или это
не дар вовсе, а возможность оправдать свой приход? Но то же самое и с жизнью -
вероятность нашего попадания в данное место и в данное время была равна нулю.
Но мы все-таки здесь и мы все-таки сейчас. Мы пришли и мы делаем то, что хотим,
или другие делают с нами то, что хотят они. Для жизни нет слова <невероятно>. И
всегда, увы, всегда, невероятна смерть.
- Мы вытащили его, - сказал один из них.
Кто-то наклонился надо мной так, что его тень упала на мое лицо. Я не
хотел открывать глаз. Кто бы это ни был, я ещё успею с ним познакомиться.
- Приветствую с возвращением домой, - сказал он.
Ах вот оно что.
- Спасибо, - ответил я. - Надеюсь, это земля.
В воздухе плавал какой-то туман, зеленоватого и слегка перламутрового
оттенка. Все это очень резко пахло и запах был невыразим, ни капли не похож ни
на один из знакомых мне ароматов. Это не была земля.
- Ты дома.
- Это место теперь так называется?
- Довольно агрессивен, - заметил низенький крепыш с лицом евнуха.
- Пройдет, пройдет.
Меня отвязали. За широким окном летела ночь и сквозь неё мел снеговой
буран; струи снега ударяли о стекла и рассыпались с шорохом. Скрип валенок,
морозная тропинка, по бокам сугробы до пояса, теплая фуфайка, топор за поясом и
крепкое удовольствие просто текущей жизни - на долю секунды чужая, неизвестно
чья память затмила, затопила мою - и ушла, оставив долгое эхо. Кто это был? Мой
прапрадед или дух, не нашедший покоя? Если бы наш мозг мог улавливать
миллионные доли секунды, мы смогли бы общаться с миллионами странных существ. А
так - они лишь задевают нас, проносясь. Кванты времени. Флуктуации памяти.
Беспокойный сон ушедших веков.
До сих пор во всех мирах я встречал лишь лето, иногда осень. Мое желтое
полупрозрачное отражение в оконном стекле выглядело внушительным на фоне этих
людишек - я оказался на голову выше них. За окном ни единого огня, кажется,
будто ты несешься сквозь бесконечность снега. Иногда ночной снег позволяет
почувствовать себя спокойным и древним, как горы - если вы знаете, что я имею
ввиду.
- Вы хотите сказать?
- Да, да, конечно. Ты чистокровный нуккс.
- Я так понимаю, это что-то породистое. Нуккс - это здешний человек?
Все трое искренне рассмеялись. Я понял, как чувствовал себя Маугли, когда
пришел к людям: люди - это здешние волки? Тогда почему они едят картошку?
- Нет, нет, не сердись, - сказал бородатый. - Мы тебя понимаем. Нет, ты
никогда не был человеком, хотя жил среди людей. Ты всегда был нукксом. Это
высшая раса существ.
- А человек, как я понимаю, низшая.
- Человек это вообще не раса. Это искусственно созданный гибрид, который
повторяет телесные особенности большинства известных рас. Поэтому ты и был
похож на них. Очертания тела, строение органов, клеточное микроустройство - у
нуккса и человека это все очень похоже. Это как:
Он искал сравнение.
- Это как горшочек с медом и горшочек без меда, - помог я.
- Да.
- Почему здесь зима?
- Ты в своем мире, но не на своей планете. Сейчас мы на планете Кантипуа,
хотя это название тебе ни о чем не скажет. Отсюда три месяца полета до нашей с
тобой родины. Там никогда не бывает зимы.
- Зато здесь зимы достаточно, - заметил очень молодой блондин, высокий и
худой как росток, поднявшийся в темноте. Все же его голова едва достанет до
моего плеча.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг