пейзаж из мусорных куч и высоких кустов простирался во все стороны. Здесь был
жаркий разгар лета, несмотря на мокрую осень, стоявшую снаружи.
Местность представляла собой пустырь, засыпанный строительным мусором.
Поверх мусора поднимались молодые деревья, в основном акации и клены. На вид им
было лет семь или восемь. В таком месте прекрасно могли бы жить какие-нибудь
слоны или жирафы. Солнце палило немилосердно. Погони не было. Мои
преследователи на этот раз оказались осмотрительны и не пошли за мною в
Область. Либо что-то напугало их, либо они знали, с чем могут здесь
встретиться.
Мелкие деревья заслоняли видимость со всех сторон, а неровные куски
бетона здесь и там заставляли идти осторожно. Я больше смотрел под ноги, чем
вперед. И вдруг я увидел монету.
Монета была золотой и довольно большой. Она слишком ярко блестела: так,
будто её только что отчеканили и специально положили сюда. Через пару шагов я
нашел ещё одну монету, а потом ещё две. Постепенно мои карманы наполнялись.
Как-то у меня совсем вылетело из головы, что взять деньги с собой в нормальный
мир я не смогу. Я собирал монеты как грибы и с каждой новой находкой все дальше
уходил внутрь Области. Область оказалась очень большой.
Когда мои карманы были набиты тяжелым металлом, я попробовал складывать
деньги за пазуху и сразу же обнаружил там пачку банкнот. Это были рубли 1920го
года. Во всяком случае, я так прочел. Совершенно бесполезные бумажки. Вскоре я
увидел полностью разрушенный первый этаж дома, хотя над ним нависали совершенно
нормальные другие этажи. Штук восемь или девять. Я даже увидел людей в окнах,
люди были одеты по-деловому. Из-за развалин вышли две очень симпатичные девочки
с китайским разрезом глаз, похоже, близняшки. Одна из них заплакана.
- Вы не находили: - начала она.
- А что если и находил, кто тебе скажет? - перебила её вторая.
- Вы не находили здесь денег, очень много денег?
- Нет, - ответил я и удивился сам себе. Что-то происходило. Я становился
иным. Я становился не собой.
- Мы потеряли здесь деньги, - сказала первая, - а деньги нам очень нужны.
- Я не находил, - повторил я.
- Но что же нам делать?
Что-то вырастало внутри меня, что-то совсем чужое и черное сейчас
контролировало мои поступки. Я больше не мог двигаться, говорить, действовать
по своей воле. От меня осталась только оболочка. Сейчас прорвется и она. Я
достал из-за пазухи пачку бумажных денег.
- Но мы потеряли золотые деньги:
- Эти ещё лучше. Бумажные больше стоят, - сказал я.
- А вы уверены, что они настоящие? Мы не знаем здешней валюты.
- Настоящие, самые лучшие, - сказал я и дал одной из них десятку, потом
ещё десятку. Они ведь не знают, что деньги старые и негодные. Одной рукой я
давал ей десятку за десяткой, а второй гладил её плечо. Потом начал её
целовать, но она стала сопротивляться.
- Я дал тебе денег! - сказал я совершенно чужим голосом, холодным и
жестоким. На моих руках выросли длинные ногти и на пальцах появилась рыжая
щетина. Кажется, я становился выше ростом. Что-то происходило с моим лицом -
как-то странно двигались челюсти, мне казалось, что они расширяются.
Несомненно, я превращался в другого человека или в не-человека.
- Я дал тебе денег! - закричал я и начал рвать на ней платье.
- Дай мне денег, я согласна, согласна! - кричала вторая и прыгала вокруг.
Я услышал отдаленный звук, который принял вначале за гудок поезда. Звук
был таким тихим, что привлек мое внимание лишь удивительной знакомостью. Я
никак не мог вспомнить, что же этот звук означает. И только поэтому отпустил
китаянку (не столько отпустил, сколько толкнул на землю) и прислушался. Она
упала и покатилась по щебенке, задирая ноги. Вторая присела и начала орать,
выставив перед лицом растопыренные пальцы. Она смотрела на меня. Я поднял свою
лапу:
Это было подобно разрыву снаряда. В тот же момент я нашел себя в
плюс-мире, лежащим на поролоновом коврике. Я был ужасно слаб, стучало сердце,
но я задыхался. Мне казалось, что сердце перекачивает не кровь, а воздух.
Наконец, я приподнялся, встал на четвереньки, подполз к столу, протянул руку и
нажал ESK, выключая сирену.
Навалилась звенящая тишина. Но тишина длилась недолго: соседи снизу
начали тарабанить в потолок, выражая свое возмущение. Я думаю, сирена была
такой громкой, что её слышали даже в соседних домах. От этого звука мои уши до
сих пор болели, я ощущал в ушах что-то вроде тампонов. И, тем не менее, - там -
этот звук был едва слышен. А чтобы случилось, если бы я не обратил на него
внимания?
Через несколько минут мне стало легче и я сел в кресло. Я боялся
взглянуть на свои руки. Затем, все так же не глядя на руки, подошел к зеркалу.
Оттуда на меня глядело чужое лицо.
То есть, чужим мог назвать это лицо только я. Я слишком хорошо знал себя,
чтобы усомниться. Это было мое лицо, но с явным, хотя и неопределенным налетом
чего-то чужого. Сейчас в нем появилось то, чего раньше не было. Я продолжил
осмотр.
Загар стал чуть темнее и более равномерным. Более того, полностью исчезла
светлая полоска - там, где я обычно ношу часы. Это было доказательством. Еще
одним доказательством были отросшие ногти, хотя свои я срезал только сегодня.
И, наконец, я обнаружил, что из моих зубов исчезла одна пломба (еще две
остались), а вместе с пломбой исчезла, кажется, и дырка. Вот вам и революция в
медицине. Еще никому на свете до меня не удавалось вылечить кариес с помощью
медитации. К сожалению, мое открытие не удастся использовать в стоматологии. Да
и открытием это останется лишь для меня.
Но, что бы ни случилось с внешностью, это не катастрофа. Главное - моя
личность, мой характер, моя память, мое я. Во мне есть многое, есть плохое и
хорошее, я надеюсь, что хорошего больше. Но есть и самое страшное: красный
дракон ярости. Когда этот дракон кусает, я схожу с ума. В детстве у меня был
даже сломан нос, потому я что я бросился на старшего громилу, посмеявшегося
надо мной. Что стало с этой чертой характера?
Я порылся в памяти, пытаясь найти события и факты, не связанные со мной,
но не нашел. Память, кажется, не задело, или задело совсем чуть-чуть. Возможно,
что чуть-чуть задело и характер. Интересно, это изменение навсегда или оно
выветрится через несколько дней?
И все-таки.
То, что я сделал сегодня, было подобно взрыву атомной бомбы. Это означало
конец старой и начало новой эпохи. Все чудеса, которые я совершал до сих пор,
были просто удачными стечениями обстоятельств. Я заставлял совершиться вещи,
которые были вполне возможны, хотя и маловероятны. Вещи, которые могли
свершиться и без моего вмешательства, сами собой. Я не создавал событие, я его
лишь подталкивал. Теперь я сделал то, вероятность чего в нашем мире равна нулю.
Я совершил настоящее чудо, - чудо, взламывающее все законы нашего мира.
Истинное чудо. Но чудо это было неконтролируемым, так же, как и ядерная реакция
при взрыве бомбы.
27
Целую неделю я был занят теоретической работой. Во-первых, я изобретал
меры безопасности. Я начертил по памяти, довольно точно, план норы, сквозь
которую всегда приходится идти. Отметил те ответвления, которые уже знаю.
Отметил то, что могло бы быть опасным. Наметил направления будущих экспедиций.
Составил общую карту местности. Обдумал теорию вопроса и пришел к нескольким,
довольно интересным, выводам. Все это занимало мое время полностью, я не
успевал даже поесть или выспаться. К концу седьмого или восьмого дня у меня
гудела голова, глаза болели так, будто в них насыпали песок, а ещё я заработал
расстройство желудка.
Приступы подобной настойчивости никогда не случались со мною раньше. Это
означало, что после возвращения изменилась не только моя внешность, но и мой
характер. К тому же, раньше у меня никогда не болела голова. При любых
нагрузках, при любом напряжении, при любом недосыпании или нервотрепке - у меня
никогда не болела голова. Теперь же я чувствовал необычную неприятную тяжесть
во лбу и затылке. Определенно, я стал иным. Моя память и мои способности тоже
изменились. Сейчас я без большого напряжения перемножал в уме трехзначные
цифры, причем делал это не по правилам математики, а как-то интуитивно,
используя цветовые ассоциации. В моей памяти постоянно всплывали всякие
посторонние подробности из прошлого, о которых я, вроде бы, давно уже забыл.
Все это не утешало.
В конце концов я все же устал и решил выспаться, но тут произошло то, что
полностью отбило желание спать.
Мне принесли заказное письмо. Это было послание от Коли - от того
мальчика, которому я подсунул собаку и которого заставил жить по соседству с
врагом. Вначале я просто удивился, что он посылает письмо, вместо того, чтобы
позвонить. Я ещё не предчувствовал беды. Я открыл конверт и из него выпал
конверт поменьше, тетрадка со стихами и два тетрадных листка. Я начал с
листков.
После вашего ухода мне было плохо, - писал он, - такое иногда со мной
бывает. Мне хотелось заплакать или спеть грустную песню. Я стал рыться в
чемодане и нашел конверт. Этот конверт сейчас в ваших руках, но, пожалуйста, вы
его не читайте. Это письмо от девушки, с которой мы давно разлучились, она
вышла замуж не за меня. В этом письме есть фотография, на которой она сидит,
поджав колени. Когда я посмотрел на эту фотографию, то понял, что никогда
больше её не увижу. У меня больше нет сил жить, храня этот конверт. И зачем
жить, если моя любовь все равно бессмертна? Поэтому я ухожу. Никто не виноват в
моей смерти, я делаю это по собственной воле и все. Передайте ей все мои стихи
и особенно последнее, которое я написал перед смертью, как Есенин. Адрес на
конверте.
На втором листке было последнее стихотворение. Листок обыкновенный,
тетрадный, в клеточку. Слегка измят с нижнего края. Мы одержимы сотвореньем.
Смотри: опять плывет оно моей печали параллельно, колдует в шорохах вечерних, в
лиловой гамме сквозь окно. Оно - в хранившемся конверте, оно - в
сверхтрепетности <Я>; в необязательности смерти. В необязательности смерти - по
крайней мере, для тебя.
Не знаю, было ли это стихотворение хорошим; во всяком случае, оно было на
голову выше всех его прочих опусов. Может быть, близость смерти делает любую
чепуху настоящей вещью; близость смерти все заряжает реальностью и делает
мягкое - монументальным - как взгляд горгоны. <Пусть он хотя бы раз в жизни
напишет хорошее стихотворение> - именно такими были слова заклинания. Хотя бы
раз в жизни. Раз в жизни. Именно это словосочетание решило все дело. Он написал
и умер. Так и должно было случиться.
Но как я, с моим опытом работы, с моими мерами безопасности, так точно
рассчитанными и столько раз проверенными - как я мог допустить такой
элементарный прокол? Ведь в заклинании нельзя употреблять слово <жизнь> или
слово <смерть>. Нельзя!!! И именно мне это известно лучше всех. Какое затмение
нашло на меня в тот момент?
Ни одного несчастного случая за пять лет и три смерти подряд. Это не
могло быть совпадением. Уж в совпадениях-то я разбирался. Это могло быть только
одним. Только одним.
Я так испугался, что на лбу выступил пот.
Только одно. Это означало только одно. Некто, гораздо более сильный маг,
чем я, использует меня в своих целях. И сейчас его цель - убивать. Я не знаю
зачем он это делает и кто будет следующей жертвой. Но я знаю, какой ход сделаю
в ответ.
Я больше не произнесу ни одного заклинания до тех пор, пока не найду его
и не научусь быть сильнее его. Даже если на это уйдет вся жизнь. Я больше не
буду игрушкой в его руках.
Прочитав стихотворение ещё раз, я убедился, что поэзия слишком сложная
вещь даже для волшебника. Поэзия это и есть волшебство, это одна из форм
волшебства. Предсмертное стихотворение было лучше других, но все же плохим. До
Есенина ему было далеко - как карандашу до Останкинской башни.
Потом меня осенило: а вдруг он не умер? Вдруг он передумал в последний
момент или неудачно вскрыл вены? Вдруг оборвалась веревка или случилось ещё
что-нибудь неожиданное? Я набрал номер и мне ответил незнакомый голос. В
квартире была милиция и они хотели со мной побеседовать.
- Зачем? - глупо спросил я.
- Мы хотим отдать вам собаку. У нас нет фондов, чтобы такую кормить.
28
Милиция беседовала со мной два раза и оба раза это были в основном
формальности. Обстоятельства смерти были предельно ясны. Мне пришлось показать
этим людям записку, адресованную мне, и тетрадь стихов. В его чемодане они
нашли дневник. Из дневника было ясно, что усопший страдал периодическими
приступами сильной меланхолии и имел суицидальные склонности. Так это
называется. Потом меня оставили в покое.
Огромная собака теперь жила со мной. Когда она стояла рядом, мне было не
по себе: её морда была на уровне моего локтя. Ходила и бегала она с грацией
крупной лошади. Когда ей что-то нравилось, кончик хвоста загибался вверх.
Иногда она лаяла - звук был таким низким, как будто взяли самый нижний аккорд
на церковном органе. Звучало это как очень громкое <гу>.
Через пару дней я её сплавил, временно отдал двоюродному племяннику Боре,
который был глуповат, жил в деревне и пытался разводить свиней. Большая собака
его устраивала.
В последнюю встречу милиционер спросил меня о моей профессии. Он пытался
понять какова была связь между мной и мертвым.
- Поэт, - соврал я.
- Вы этим зарабатываете на жизнь?
- Нет, не зарабатываю. Но должен же кто-то двигать культуру.
На этом от меня отстали. Я вышел на балкон и смотрел как удаляется
долговязая фигурка человека в штатском, который только что задавал мне вопросы.
Фигурка уходила, но вина оставалась. До сих пор мне казалось, что умерший все
время присутствовал, был рядом, - наверное, потому, что все разговоры были о
нем. Но сейчас этот молодой служитель порядка уходил в душную муть далекой
улицы и вместе с ним уходили вопросы, ответы, все вопросы без ответов и ответы
без вопросов - ответы, которые сами приходили на ум. В тот вечер было так
жарко, что даже в темноте на раскаленном асфальте дрожали лужицы миражей и
отражали автомобильные фары - совсем как настоящая влага. А утром следующего
дня ко мне заявилась Элиза, собственной персоной.
Она предлагала мне серьезное дело.
- Нужно найти человека.
- Я помогаю в бизнесе, а не в полицейских авантюрах.
- Это и есть бизнес.
- К тому же, я сейчас не работаю. Технические проблемы.
- Какие ещё могут быть проблемы?
- Слишком велика смертность. Выше красной черты. Мои клиенты иногда
гибнут, - соврал я, - но я не допускаю больше двух смертей в год. В этом году
лимит исчерпан.
- Я не могу ждать до зимы. Мы как-нибудь договоримся.
- Не выйдет. В систему проник вирус и я сейчас не отвечаю за результат.
- Ты используешь компьютер?
- О, ещё бы, - соврал я, - у меня все на компьютерах.
- А я не верю.
Я провел её в спальню и показал ей мою систему спасения. Система внушала
уважение.
Она села на кровать так, чтобы показать мне ноги.
- Здесь пахнет женщиной, - заметила она. - Ты меня хочешь?
- Хочу ровно столько, сколько любую другую вмеру симпатичную, вмеру
упитанную и в полном расцвете сил. Не больше того. А что касается женщин, то
мои друзья здесь иногда устраивают оргии.
- У тебя нет друзей, - тонко заметила она. - Помоги мне, он меня
уничтожит. Он разрушит мой дом.
- Сожжет, - уточнил я. - не разрушит, а сожжет.
- А-аа, - да ты не так прост.
- Что ты о нем знаешь?
- Все. Имя, рост, вес, привычки, цвет глаз. Его слабости.
- Его слабости. Например, женщины? - довольно уверенно предположил я.
- О, нет, нет. Только не женщины. После ранения он стал импотентом. Это
так, хотя он это и скрывает. У меня есть его фотографии.
Она сходила за сумочкой и показала мне несколько фотографий Бецкого.
Фотографии были сделаны давно, лет пять или семь назад, не меньше.
- Почему ты его боишься? Поставь охрану.
- Если он тебя нашел, охрана не поможет.
- Он так силен?
- Он силен лишь в своем деле. Он умеет только поджигать, но если он
взялся поджечь, то спасения нет.
- Подкупи его.
- Невозможно. Его можно только уничтожить физически. Нам повезло, в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг