друг друга и нас заодно? И разве любой программист, механик или клерк не
отдаст тебе голос в пятый раз подряд, потому что ты заставил промышленников
гарантировать ему работу или приличное пособие? Мы же добились невиданной
устойчивости. Твоим именем будет названа эпоха в жизни страны, да что там
страны - половины планеты!
- Ты веришь в то, о чем говоришь? - спросил президент.
- Я знаю, чего ты хочешь, - продолжал советник, отмахнувшись. - Мира с
самим собой. Успокоенной совести. Это иллюзии. Важна достигнутая цель.
- Что толку слушать тебя. - Президент повернул к советнику прославленное
миллионами портретов веснушчатое лицо. - Твои доводы исходят от меня самого.
Мы ведь давно одно целое. Разговоры с самим собой - удел шизофреника. - Он
помолчал и добавил совсем тихо: - Так пусто... С тех пор, как он ушел.
Знаешь, я отдал бы всю свою постылую власть за одно его слово, хлопок по
плечу...
- Ты ведь не удерживал его.
- Разве их можно удержать? Разве нас можно было удержать в восемнадцать
лет? Кто бы мог подумать! Пацифист-сын оставил милитариста-отца, тупого
сторонника ракет, пушек и крови. Ах, если бы он хоть немного разбирался в
политике! Я был уверен, этот наивный бунт пройдет без следа, этот лепет о
тирании, свободе, милосердии... Два года, два года! Мне казалось, я строю
этот мир для него. Ведь он любил меня, я знаю. - Президент снова смотрел в
сад. - Думаешь, я впал в маразм? - Он встал, резко тряхнул головой.
Когда-то, вспомнил советник, ее украшали длинные, до плеч, кудри - по
тогдашней университетской моде. Теперь их место занял корректный поседевший
пробор, но движение осталось.
- Я часто думаю, что будет на Земле, когда мы сойдем в туман и власть
останется в руках наших детей. Умнее ли они будут, тоньше, человечнее?
- Не дает ли ответ твой сын?
- Ты знаешь, я хотел бы сделать его президентом. Он неглупый мальчик. Я
вижу его в этой роли. Увы, я не монарх, не император. Не мне возвращать
мишуру престолонаследия.
Советник взглянул на него быстрым птичьим взором:
- Только намекни, мы тебя коронуем.
- Ты шутишь, старик, а мне не до веселья. Сознаюсь - мне всегда хотелось
быть сильным. Сила - как я верил в нее! Впрочем, только дилетанты способны
верить во что-то иное. Что, кроме нашей силы, удержит этот мир от скольжения
в бездну? Советник пожевал губами.
- А мне, - сказал он, собирая морщины у глаз, - мне больше импонирует
гибкость ума. - Он усмехнулся. - Я иногда думаю, не перехитрил ли я сам
себя... Нет, это минутная слабость. Ты прав, слюнтяям не место на вершине.
- Найди мне сына, слышишь?
- Найти нетрудно. А ты не наделаешь глупостей?
- Я хочу говорить с ним. Я попробую... понять. Я наделаю, как ты
говоришь, глупости, если не увижу его.
- Но это иллюзии.
- Ты так боишься иллюзий? Дай Бог и тебе обрести их. Я жалею только, что
они пришли ко мне слишком поздно.
- Ну, парень, ну же...
Ухабы остались позади, он мог теперь не держаться. Ровная, как стол,
степь решила дело. Исход был ясен, и все трое, каждый по-своему, переживали
эти мгновения. Сайгачиха в смертной тоске закинула голову, роняя красную
пену из раскаленных ноздрей. Сладостная волна поднялась от колен стрелка.
Ружье томилось предчувствием знакомой боли - свинцовый кулак привычным путем
протащится по длинному отполированному тоннелю, чтобы извергнуться наружу.
Стрелок снова ухватился левой рукой за кромку лобового стекла, а правой
сдавил шейку ложа. Теперь машина и животное шли параллельными курсами.
Перемогая злую, отчаянную боль в сердце, сайгачиха наддала в последнем
рывке. Шофер хохотнул и чуть придавил акселератор. Пикап скачком обогнал
измученный комок плоти.
- Нет, - строго крикнул стрелок, - поотстань! Я в угон долбану!
Он вскинул ружье и, пружиня коленями, выцелил голову. Палец мягко
согнулся. Пых!
Отдачи он не почувствовал. Сайгачиха продолжала бежать.
Со слабым щелчком в конце ствола раскрылся дурацкий желтый цветок.
- Ногу натерла, - держась за локоть Арви, она сняла туфлю, - а босиком
колко.
Арви смотрел сверху в ее лицо. Он улыбался.
- Посиди, я сейчас. - Он сбросил мешок и шагнул с тропы. - Вот, - сказал
он, появившись через минуту с толстым глянцевым листом в руке. Сорвав с него
тусклую пленку, Арви опустился на колени и осторожно коснулся босой ноги
девушки. Мякоть листа легла на стертую кожу. - Теперь дойдешь. Надевай.
- Правда, хорошо. Только давай посидим еще чуточку. Я так боюсь. Вдруг не
получится. Они ведь могут стрелять.
- Тад все устроит. Он знает надежного проводника. Суть в том, что отсюда
никто не бежит. Здесь с работой полегче. Бегут к нам. Вот за этим следят.
Потом они сидели молча, и каждый слушал - себя и другого.
- Как странно все. Как неожиданно. Еще недавно я тебя не знала. Нет, это
было давно, давно. А теперь...
- Что теперь?
- А теперь я не представляю, как может быть иначе.
- Ты знаешь, Мария, когда-то Господь, прогневавшись, перемешал людей. И с
тех пор они ходят одинокие и несчастные, с тревожной, болящей душой. И ищут,
ищут... Веришь ли ты, что для каждого человека существует один-единственный
друг на всем свете? Но если свершится чудо и они найдут друг друга, две
разорванные половинки вселенной соединяются. Ты веришь в это?
- Я верю в это. Марка посватали ко мне еще в детстве. Мы играли в лопухах
за деревней в разбойников, а я уже знала, что он будем моим мужем. Он был
красивый и добрый. Но с ним не было так, как с тобой. Я видела землю, но не
знала, что значит видеть небо.
- Когда я вышел из башни, я почувствовал... Я был наполнен тобой, но еще
не понимал этого. И я сказал Таду, что мы меняем маршрут. И сухой ветер гнал
меня вперед и вперед, пока не увидел я твой городок, пыльные пальмы, белые
стены церкви и, наконец, тебя...
- Я стояла у двери. Дул ветер, он хлопал рамой, стекло дребезжало.
- Я взял тебя за руку, спросил твое имя. Это было очень давно. Это было
пять дней назад.
- И вот мы с тобой бежим и бежим. Куда? Что будем мы делать там, за
границей? - спросила Мария.
- Какая разница, - сказал Арви. - Наймемся сборщиками апельсинов. Или
пастухами. А не то - пойдем дальше. С голоду не умрем. Зато свободны.
Свобода! И никто не сунет тебе автомат в руки.
- Думаешь, там будет лучше? Какие у тебя волосы мягкие, Арви.
- Ты обещала рассказать про башню. Как ты попала туда?
- Расскажу по дороге.
Арви поднялся, подхватил мешок и взял Марию за руку. Она прижалась к
нему.
Необычайное возбуждение выгнало лейтенанта из блиндажа. Старческий голос
отца звучал в ушах: "Мальчик мой, эти руки уже не могут держать оружие, но
тебя я воспитал бойцом. Пусть же сердце твое не дрогнет, пусть не ослабеет
душа твоя от страха или жалости, ибо впереди враг, топтавший когда-то землю
наших дедов..."
Пустыня дышала тяжело и нежно. Он вспомнил свою голубку, свою Ку, как
звал он ее за тихое воркование. Сегодня она получит посланное накануне фото.
"К великой битве готовы!" - вот что следовало написать вместо
сентиментального "Дорогой Кушечке, милой душечке". Жаль, что он оплошал с
надписью. Сама-то фотография получилась отличной: непринужденная поза,
ироничная, в меру, улыбка, офицерские нашивки хорошо видны. И фон
великолепный: шеренга боевых машин с гордо поднятыми стволами. Сейчас, когда
чернильная ночь залила все вокруг, он отчетливо представил себе ровные ряды
стальных красавцев, скрытых маскировочной сеткой. С первыми лучами зари они
сбросят камуфляж и ринутся вперед, давя и круша ничего не подозревающих
варваров. А завтра его Ку получит новый снимок. Он со своими ребятами на еще
не остывшей броне, среди развалин и дыма. На этот раз уж он не промахнется с
надписью!
Едва потускнели звезды, на запястье лейтенанта пискнул индикатор тревоги.
Экипажи сбегались к машинам, срывали чехлы с орудий и...
Протяжное "а-а-а!" прокатилось вдоль позиции, знаменуя собой грубейшее
нарушение приказа о соблюдении абсолютной тишины. Из башни каждого танка
вместо грозного прямого ствола уродливым узлом торчал сине-стальной кукиш.
- Как-то хозяин говорит мне: "Собирайся, Мария, я хочу тебя кое с кем
познакомить". Я испугалась. "Да нет, - говорит, - это не то, что ты думаешь.
Поехали, там все увидишь". Я еще потому испугалась, что хозяин никогда со
мной и не разговаривал. Под нос бормотал да коту чего-то все рассказывал.
Получилось, что он и меня нанял кота кормить. Сам-то вообще не ел. Худющий,
плешивый. Я когда его увидела в первый раз, не по себе мне стало.
- А зачем пошла к нему? - спросил Арви.
- Я на пятом месяце была. Только-только бумага пришла, что Марка убили. Я
о пенсии хлопотала, да ведь мы с ним в мэрии так и не были. А старик платил
хорошо, и работа легкая.
С минуту они шли молча. Потом девушка снова заговорила:
- Приехали мы. Башня синяя. Красивая такая. Вошли, там темно, прохладно,
огоньки. Хозяин говорит:
"Это грозная машина, но она добра к человеку. Не бойся. Просто ей нужно
увидеть молодую и чистую девушку". Не знал он тогда, что я носила
маленького. Посадил меня на какой-то ящик, пошел к стене. Огоньки замигали.
Он бормочет: "Сейчас настроим на невинную душу". Потом что-то такое, не
поняла я. Будем, говорит, тимизировать матрицу цели. Почему он про невинную
душу? Может, он про ребеночка все-таки догадывался. Глаза у него горели.
Недобрые были. И что это за матрица такая?
- Оптимизировать целую матрицу, - пробормотал Арви. - Старик
программирует машину... Душа Марии... Ну и программа. - Потом сказал громче.
- Матрица - это такая таблица...
- Мне стало страшно. Но потом... Потом тепло стало и уютно. И я начала
разговаривать с этой машиной. Сама не знаю, как это вышло. Она меня
спрашивала обо всем - про отца, про мать, и как они умерли, и про Марка, и
про наш поселок, и даже про кривого Артенса, который однажды в детстве дал
мне пряник. А потом машина сказала, что Марк погиб как храбрец, но смерть
его не принесла никому на свете ни счастья, ни даже пользы. Я заплакала, а
хозяин засмеялся громко и сказал: "Все, спасибо, Мария. Теперь мой купол в
норме".
Потом домой приехали, и хозяин мне выходной дал. Очень доволен был. С той
поры я почувствовала, что с этой машиной, с башней этой чем-то связана.
Что-то жило вот тут, - Мария положила руку на грудь, - и тянуло, тянуло... И
сейчас еще немного тянет.
- Это пройдет, - сказал Арви.
- Ас тех пор, как умер маленький, я все время живу как-то съежившись. И
только сейчас, с тобой... - Она замедлила шаг и прижалась к нему плечом.
Арви погладил ее черную голову.
- ...ибо не ведают, что творят, а потому достойны скорее сострадания,
нежели кары. Человеколюбие и мудрость продиктовали Командору этот план,
который слабодушные и немощные ханжи неминуемо покроют хулой. Но что нам их
жалкие вопли! Мы гордо замыкаем слух неколебимой уверенностью в праведности
нашего дела.
Так говорил отец-назидатель на утренней поверке, и капрал благоговейно
внимал.
- Ваша батарея призвана обрушить не карающий, а милосердно убеждающий
удар по заблудшим овцам, поразив их на третий день Большого карнавала.
Знайте же: цель наших ракет - не сбившиеся с пути и блуждающие во мраке
обманутые братья, а змеиное гнездо злокозненных бандитов, врагов отечества и
Командора - гнусный и мрачный вертеп, называемый у них Черепаховым дворцом.
Капрал представил причудливые формы дворца из белых и коричневых раковин,
бесконечную ленту Кольца, толчею масок, судорожные визги волынок, полосатые
юбки девушек, подхваченные спереди в яростной пляске. Год назад и он был
среди них и даже стал одним из двенадцати победителей, не давших погаснуть
свече, за что получил ковш вина из рук королевы - соседской дочки с острыми
ключицами и рыжими искрами в глазах. Говорят, она потом вышла за одного из
этих словоблудов - профсоюзных проповедников. А папаша Командор рассчитал
неплохо! Залп ракет, молниеносный десант - и город его. На третий день
карнавала там не будет ни одного трезвого мужчины, способного сопротивляться
парашютистам. Может, и впрямь крови будет немного.
Воображение не обмануло капрала. Мало что изменилось в ритуале праздника
с прошлого года. Власти лишь объявили об отмене фейерверка, но на него и не
рассчитывали: каждый грамм пороха нужен для борьбы. В остальном шло
по-прежнему. По ночному городу заструились мерцающие ручейки, сливаясь в
огромную толпу ряженых на площади перед дворцом, и каждый старался задуть
свечу соседа и не дать погаснуть своей. Так же оделяла удачливых царица
карнавала, хотя была ею совсем другая девушка - тихая толстушка с задумчивым
взглядом и пепельной косой. И так же отчаянно плясали люди, забыв о городе и
войне.
Но что это? В черном небе над площадью вдруг разразился бешеный танец
огня. Метались шутихи, рвались петарды, вспыхивали тысячи зеленых и красных
звезд, рождались и умирали хвостатые вихри. Обезумевшие от танцев люди
стояли задрав головы. Так, значит, фейерверк состоялся? О да. И еще какой!
Панцирь дворца вздымался в сияющем нимбе. Толпа ревела так, что не было
слышно подлетающих вертолетов. А когда зенитки с дворцовой крыши открыли
запоздалую стрельбу, угасающее было небо заполыхало сызнова, и с каждым
залпом над восхищенной площадью распускались и повисали дивные радужные
гроздья. В их свете кружились и плыли похожие на цветы парашюты, а когда
десантники приземлились, капрал осипшим голосом выкрикнул команду и дернул
затвор. Но металл в его руках стал похож на теплый воск, автомат изогнулся и
бессильно провис. Несколько секунд атакующие ошеломленно стояли. Потом
побросали размякшие автоматы и канули в жаркую орущую толпу.
Большой карнавал продолжался.
Тад встретил их в крохотной закусочной у бензоколонки.
- До границы тут рукой подать, - сказал он, прихлебывая пиво из жестянки.
- Перекати-поле переведет всех сразу. Это удача. Раньше он водил по одному -
пограничная полиция шастала. Но позавчера была, говорит, умора. Наткнулись
они на беретников, дунули россыпью. Те стрелять, а из их пукалок заместо
пуль - желтые в полоску мухи, ей-богу. Беретники только успевали
отмахиваться. Смеху, говорят, было. Божится, пройдем как по маслу. Эти-то
теперь не скоро прочухаются. Берет Перекати-поле по сто монет с носа, но я
по старой дружбе уломал - двести со всех троих. У меня, правда, почти
ничего. - Тад бросил на стол пару бумажек и придавил их одинокой монетой.
Мария растерянно улыбалась.
- Арви меня так быстро увел. И не сказал ничего. У меня вот, колечко.
Марк подарил. Как вы думаете, его можно продать?
Арви осмотрел кольцо и вернул его Марии.
- Говоришь, двести? - повернулся он к Таду. - Да еще сотню хотя бы на
первые дни. Трехсот хватит?
- Да я половины таких денег отродясь в руках не держал.
Арви снял часы и махнул рукой хозяину, мощному старику с нездоровым
желтым лицом.
- Может, не надо, Арви, - сказал Тад. - Ведь ты говорил, это...
- Надо, - оборвал его Арви. - Скажите, вы не знаете, кому можно
предложить эти часы? - обратился он к хозяину.
Старик молча и медленно осмотрел изящную вещицу. Прошелся по кнопочкам,
включая и выключая телеэкран, музыку, календарь, калькулятор, пульсомер...
Сощурившись, прочел надпись на обратной стороне модного корпуса,
- Хороша игрушка. Сколько хочешь за нее, парень?
- Триста.
Хозяин не сдержал удивленного движения бровей.
- Беру. - И быстро пошел к стойке.
- Ты что, спятил? - зашипел Тад. - Они же не меньше тыщи стоят.
- Да? Что ж ты молчал? - равнодушно спросил Арви.
- Скажи, что передумал.
- Ну нет, дело сделано. Подошел хозяин с подносом.
- Вот деньги, - он положил перед Арви растрепанную пачку, - а это от
меня, - сказал он, снимая с подноса жестянки с пивом и тарелку с
бутербродами. - Подкрепитесь перед дорогой...
- Вы можете, вы, создатель этого чудовища, можете предсказать, что
произойдет завтра, сегодня, через пять минут?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг