Дмитрий Гаврилов.
ВЛАСЬЕВА ОБИТЕЛЬ
(из романа "Наследие Арконы")
Люблю я в глубоких могилах
Покойников в иней рядить,
И кровь вымораживать в жилах,
И мозг в голове леденить...
(Н.А. Некрасов, "Мороз - Красный Нос")
Чёрно-коричневой змеёй моторизованная колонна плавно огибала холм, редко
поросший высоченными соснами...
- Что делать, Вальтер? Похоже, зима добьёт нас раньше, чем русские
"катюши". Вначале всё шло хорошо. Непроходимое бездорожье и распутицу
сменил морозец. Мы быстро продвинулись вперёд. Но когда у фельдшера
застыла ртуть в термометре - встали не только моторы, но даже крестьянские
лошади.
- А паровозы, Курт? Паровозы! Неужели в этой варварской стране нет
паровозов? - удивился Вальтер, разглядывая совсем незнакомое обмороженное
лицо университетского друга.
- У них ненормальная колея, мой дорогой! - возразил тот. - Она на
девяносто миллиметров шире обычной. Когда это выяснилось, кинулись было
перешивать, но в этих кошмарных условиях, как я уже сказал, сталь Круппа
идёт трещинами. Наши топки приспособлены под уголь, а русским некуда
девать лес, они топят дровами. В Новгороде Иваны вывели из строя весь
подвижной состав. У нас нет горючего, глизантина для радиаторов, зимней
смазки... Эх! - Курт обречено махнул рукой, - Если уж говорить начистоту -
в ротах лишь каждый пятый солдат имеет зимнее обмундирование.
- Я привёз вам шнапс, шоколад и табак.
- Спасибо, Вальтер! Это по-христиански! А то моральный дух истинных
арийцев не на высшем уровне...
- Что ты этим хочешь...?
- Не лови меня на слове! - холодно улыбнулся Курт. - В вашем Штабе, там,
наверху должны сознавать: наши превосходные солдаты, которым до сих пор
была под силу любая задача, начали сомневаться в безупречности
фельдмаршала фон Лееба.
- Если ты обещаешь молчать, скажу по секрету, что уже подписан приказ о
его отставке.
- Кто же взамен?
- Вроде бы Кюхлер.
- Один чёрт! - Курт вздохнул и поправил высоко поднятый воротник. - Мы
сдохнем здесь раньше, чем сойдёт снег. Порою мне кажется, что близок
Рагнарёк.
- А бог Донар тебе не мерещится? Или его пасынок на лыжах - ведь, как
говорил профессор Линдмарк, Улль-охотник из этих мест? - насмешливо
спросил Вальтер.
- Здесь и не такое привидится! Страна Снежных Великанов. Кругом болота,
промёрзшие до дна, лесные дебри, а в дебрях этих - бандиты.
- Ты о партизанах?
- Бандиты! Дикари! Они взрывают мосты, полотно. Они убивают своих же по
малейшему подозрению в сотрудничестве с нами. Нервы стали никуда. По
коварству и жестокости русские превосходят даже сербов. И вообще, оставим
этот разговор! Лучше скажи, что нового в Берлине? - прервал излияния души
Курт.
- Трудно сказать, - Вальтер задумался. - Я ведь, выражаясь фронтовым
языком - тыловая крыса. Да, всё обычно. Пригляделось... Картину смотрел,
называется "Фридерикус". Король ходит полфильма в дырявых ботинках -
наверное, наших женщин готовят к кадрам об убитых сыновьях. Но, вообще,
все уверены в конечной победе.
- Я тоже уверен, ты не думай, Вальтер! Я тоже уверен. Вот согреюсь - стану
совсем уверенным... - Курт отхлебнул из фляги, затем, закрыв её,
встряхнул, чтобы убедиться в достаточном количестве содержимого.
* * *
- Товарищ сержант! А, товарищ сержант! - белобрысый паренек вытер рукавом
нос.
На его лице расцвела лучистая улыбка.
- Обожди, Зинченко! - отозвался тот. - Дай дух перевести...
- А всё-таки утекли! Утекли, товарищ сержант! - снова восхитился парень.
- Тихо, весь лес разбудишь...
Автоматная очередь аккуратно прошила вату телогрейки на спине. Зинченко
рухнул в снег.
- Гады!!! - заорал Василий, опустошив рожок трофейного шмайсера в берёзы.
- Рус, здавайс! - услышал он в ответ.
- Как же! А это видали! - Василий рванулся через сугробы, петляя среди
деревьев. Вслед засвистели пули. Он пару раз огрызнулся из винтовки,
отбросив бесполезный теперь автомат.
Занималась вьюга. Немцы, было рассыпавшиеся в цепь, приотстали...
Оглянулся. Никого. Спасибо Матушке-Зиме! Сам-то он привычный. Все русские
"А" - любят быструю езду, "Б" - поют с детства военные песни, и, наконец,
"В" - не боятся мороза. Но на немца надейся - а сам не плошай.
Взяв пригоршню снега, Василий надраил порядком покрасневший нос, дошла
очередь и до ушей. Это заняло у него минуты две. Прислонившись к стволу
высоченной сосны, он вслушивался в нарастающий вой, пытаясь различить
скрип сапог. Попробуй, походи-ка, Фриц, по нашим-то чащобам! Достав из-за
пояса рукавицы, он погрузил в них по пятерне, испытав несказанное
удовольствие.
До партизанской стоянки было километров десять-двенадцать. Снегу навалило,
да ещё вьюга. Затемно доберется. Жаль, правда, ребят. Но тут уж, как
говорится, судьба. Ничего не попишешь... Фрицы, сволочи, для острастки по
кустам стреляют. И надо же было Сашке высунуться. Их машина точно на мину
шла, а он, дурак, возьми и покажись... А может, его и не заметили? Но так
глупо - в самую грудь! Эх, Сашка! Только охнуть и успел.
Немцы вылезли на дорогу и устроили такой салют, что если б не упал в
ложбинку - крышка. Затем два часа преследования. Оторвались. Ещё более
нелепая смерть Зинченко. Как его... Мишка? Ваня? Сева? Все звали по
фамилии. Сержант обязан знать имя и отчество своих подчинённых. Завтра
вернёмся - похороним по-свойски. Не гоже человечьим мясом зверьё кормить.
И лежит теперь этот улыбчивый рядовой Зинченко, тупо уставившись в
холодное небо. И нет ему больше дела до этой проклятой войны. Но не
пройдёт и дня, как напишет о нём комиссар - "ваш сын погиб смертью
храбрых", и упадёт мать, рыдая, сраженная скупыми строчками похоронки. А
Зинченко лежит себе среди лесочка... Теперь, наверное, уж не лежит. А
где-то там.
Василий неопределённо посмотрел ввысь, но тут же одернул себя: "Ишь,
засмотрелся! А ну, вперёд! ...Я всегда готов по приказу
Рабоче-крестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины - Союза
Советских Социалистических Республик, и как воин, - тут он ускорил шаг,
пряча щеки в кучерявый чёрный воротник - ... и как воин
Рабоче-Крестьянской Красной Армии, я клянусь защищать её мужественно,
умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для
достижения полной победы над врагами.
Если же по злому умыслу я нарушу... Вон, брат отца. Умница. Книжный
человек. А десять лет отсидел ни за что... И чего он мог нарушить - одному
Богу известно".
Впрочем, дядька не любил распространяться на этот счёт. И, что касается
его срока - так это односельчане только подумали - не миновала, мол,
Власова суровая кара советского закона. Ну, был мужик, да сгинул. А за
что? Куда? Деревенька маленькая. Худая. Всяк про соседа своего знает. Но
про дядьку никто ничего толком не ведал. Пропал дядька в тридцатом, Ваське
тогда едва двенадцать исполнилось, а объявился лишь в тридцать восьмом.
Вернулся, старый чёрт, ничуть не изменившись, будто под пятьдесят, хоть
старше отца Васьки на пятнадцать лет, а тому уже к шестидесяти. Занял
пустую избу у самого краю. Зарылся в тома книжек. На расспросы
отшучивался. Один раз из обкома заглянули, но как приехали, так и уехали.
Мало ли заброшенных деревень на Святой Руси?
"Что-то вьюга разыгралась? Остановишься - помрёшь. Нынче темнеет
ранёхонько. А уже часа три, три с половиною. Вперёд, парень! Не спи!
Замёрзнешь!... Воспрещается оставлять поле боя для сопровождения раненых.
Каждый боец должен ненавидеть врага, хранить военную тайну, быть
бдительным, выявлять шпионов и диверсантов, быть беспощадным ко всем
изменникам и предателям Родины.
Ничто - в том числе и угроза смерти - не может заставить бойца Красной
армии сдаться в плен... Стоп!" - сквозь свист ветра ему почудился звук
чьих-то шагов.
Василий опустился на колено, присматриваясь. Не тронутый ни лыжнёй, ни
звериным следом серебристый ковёр ничем не выдал своей тайны. В тот же
момент острая боль в плече напомнила об утренней шальной ране. На
морозе-то он про неё совсем и забыл. Сдёрнув рукавицу, Василий сунул руку
под полушубок. Так и есть...
Но засиживаться парень не стал. Скорей бы к своим добраться! Слегка
кружится голова, но бывало и хуже. А хуже - это когда в августе выходили
из окружения. Смятые и раздавленные военной мощью вермахта. В обмотках.
Без пищи и оружия - с одной винтовкой на троих. Злые, грязные,
истощённые... Немец двигался быстрее. До своих они тогда так и не
доползли, но хоть в родных местах оказался. И на том спасибо! Подобрали
партизаны. Долго проверяли. Потом, вроде, поверили. Сашка тоже был с ним.
Но больше не будет! Никогда! ...Перед глазами поплыли круги. Ухватившись
за тоненькую осинку, он сполз вниз. Вьюга заглянула прямо в лицо, и без
того обветренное, с белыми ресницами и наледью на усах. Пришлось даже
встать на четвереньки. В тот же миг он чуть ли не носом уткнулся в
глубокие следы чьих-то ног.
Сначала не поверил, но затем до него дошло, что при такой-то пурге либо
человек был здесь недавно, либо это его собственный след, а он плутает
кругами, будто за черным груздем охотится.
Ночью ориентироваться легче, если небо не заволочёт мгла.
"Найди созвездие Лося, которое всё чаще называют Большой Медведицей, а по
мне Лесная корова и есть, что выгнуто ковшом - семью заметными звёздами.
Мысленно продли линию вверх через крайние две звезды, и упрёшься в
Полярную. Лежит она в пяти расстояниях, что между этими солнцами, в хвосте
Лосёнка, и находится всегда в направлении на север..." - наставлял
племянника родич, перед отправкой на Финскую.
Завтра праздник - шестое января, как водится, Власьев День, хозяйки будут
жечь дома шерсть, а старики на заре пить снеговую воду с калёного железа,
чтобы кости не ломило. В этот день полагалось взять пучок сена и, обвязав
его шерстинкой, сжечь на Новом огне. Дядька готовил дюже крепкое пиво,
заваренное на сене, заправленное хмелем и мёдом, затем он цедил пиво через
шерсть и угощал всех, кто к нему заглянул на огонёк. Под хмельком отец с
братом бродили по деревне, вывернув полушубки наизнанку, и пугали старух,
приговаривая: "Седовлас послал Зиму на нас! Стужу он да снег принес -
древний Седовлас-Мороз!"
"Помнится, у Некрасова... Ах, какая чудная была учителка! Из самого
Института благородных девиц. Сначала скрывалась от красных у знакомых,
отец-то её из зажиточных. Потом, видя доброе к себе отношение, школу
открыла для сельских ребятишек. Откуда-то учебники достала. Ещё с буквой
"ять". За эту самую букву и пострадала. Како людие мыслите. Буки ведайте.
Глагольте добро. Кто бы мог подумать... Давно это было. Очень давно.
Ну, да я не Дарья, чтоб в лесу заморозили. Держись боец, крепись солдат! А
всё-таки очень, очень холодно... Снова след. На этот раз звериный.
Лапа-то, что у нашей кошки, но какой громадной. Неужели рыси в убежище не
сидится. На промысел вышла. У, зверюга. Целый тигр!"
Рана снова дала о себе знать. Василия зашатало и опрокинуло вниз: "И ещё
русские не прочь выпить чего-нибудь согревающего! Полежу маненько.
Стоянка, видать, уже близко".
Оцепенение подобралось незаметно. На лес навалились сумерки. Вьюга
потихоньку вела свою заунывную песнь. Ресницы слипались, пару раз он
нарочно бередил плечо, чтобы жгучая боль не дала окончательно заснуть. Но
Дрёма все-таки одолел. Он спал и видел сон, как с самого неба, если и не с
неба, то уж повыше макушек высоченных сосен, именно оттуда, медленно
спускается к нему красивая дородная женщина, одетая в дорогую шубу. Как у
неё получался этот спуск, было непонятно. Женщина парила в воздухе, словно
пушинка. Возникало ощущение, что она сидит на гигантских качелях, и
никакая вьюга не в силах их раскачать. Ветер разбросал по её плечам
огненно-рыжую копну волос. Надоедливые белые мушки садились поверх и
таяли, не выдержав проверки этим неестественным цветом. Глубокие зелёные
слегка раскосые глаза насмешливо разглядывали смертного.
А Василий лежал себе и тоже смотрел на кудесницу из-под век. И казалось,
ничто не может заставить его очнуться.
Наконец, ведьма легко соскочила со своей метлы на снег и, ни разу не
провалившись в него, подошла к полумёртвому человеку...
* * *
- Что-то, мать, у нас русским духом пахнет. Не иначе, опять кого-то спасла.
- Ты сам, отец, хорош. Чуть, какая замёрзшая скотина - так сразу в
горницу, ладно ещё, в сарай. Вон, давеча, прихожу, а по коврам целый лось
свежеразмороженный бегает, - услышал Василий сквозь сон.
- Мне положено так, а иначе я не могу, - отозвалась Женщина под едва
различимый перестук.
- И мне Родом написано - беречь! ...Ну, старая, показывай, где этот герой?
- в который раз пробасил Голос.
Василий приоткрыл один глаз, выкарабкиваясь из царства Дрёмы на Божий Свет.
- Это я-то старая? Да ты, муженёк, на себя посмотри! Тоже, небось, не
первой свежести-то будешь! - взбеленилась женщина с огненно-рыжими
волосами, покручивая колёсико с нитью.
Свет оказался ярок, и он захлопнул око, но тут же, исхитрившись, глянул
из-под ресниц на обладателя зычного баса.
- Ну, дак, тебе и подарок мой тогда ни к чему. А то, гляди-ка, мать, чего
я тебе притащил!
Из глубины комнаты Василий увидел, что в дверях стоит высоченный
широкоплечий седобородый дед в тяжёлой и длинной, до самого пола, белой
шубе.
Хитровато улыбаясь, старик полез за пазуху и извлёк оттуда золотистое
крупное яблоко. Божественный аромат моментально заполонил всю горницу.
Женщина, оставив работу - колесо вертелось само - кокетливо приняла
подарок. Последовал затяжной страстный поцелуй, при виде которого у
Василия аж мурашки пошли по коже. Дед крякнул и огладил окладистую седую
бороду.
Оглянувшись на парня, хозяйка живо поняла, что тот уже не спит, сколь
Василий ни притворялся.
- С добрым утром, добрый молодец. Пора вставать.
Отбросив тёплую шкуру медведя, парень обнаружил, что на нём нет не то что
гимнастерки, но даже армейского нижнего белья. Зато была какая-то холщовая
рубаха до колен.
- Взять бы свечку в руки - сошёл бы за ангела-послушника, - подумал он.
- Ну, положим, на ангела ты не больно похож, а вот, на Ваньку-царевича -
смахиваешь здорово! - бесцеремонно расхохотался Хозяин и, сбросив шубу,
присел на скамью.
- Ну и стыд! - опять промелькнула мысль.
- А чего срамного-то? Ноги, как ноги. Мои, вон, волосатее.
Скинув здоровенный валенок, дед размотал портянку и показал заросшую
густым рыжим волосом голень.
- Вот это ножища? - удивился про себя Василий, - Даже у Виктюка с Донбасса
поменьше будет.
На это мужик ничего не ответил, а затопал босыми ступнями по доскам к
кадушке с кипящей водой, что вынесла откуда-то женщина. Та забрала обувь
и, подмигнув парню, снова зачем-то вышла.
- Долго же я спал, - промолвил Василий, испытывая почему-то странную
робость в присутствии хозяев.
- Разве ж это долго? Иные и по сто, и по двести лет могут всхрапнуть.
Время ничего не значит! - старец погрузил ногу в кипяток, блаженно
зажмурившись.
- А понимаю, летаргический сон, называется. Фельдшер сказывал.
- А кто-то уже тысячу лет в беспамятстве, и всё - ничего, - пробасил
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг