Сбросив ношу наземь, я со всех ног бросился назад.
- Ха! Ха! Хар! Хар! - неслось мне вслед.
* * *
Никто не мог знать, что я - человек!
Одним ударом могучей лапы я вышиб злосчастную дверь и ввалился в дом.
Одетый в бронь человечишка ошалело глянул на меня, коготь меча безжалостно
раздвоил ему череп, выплеснув в стороны мозги.
Тут же наскочил второй, но он не сразу разобрал, с кем имеет дело. В двух
шагах датчанин замер, я молниеносно выдвинулся ему навстречу, и, упав на
колено, резко послал сталь вперёд, крутанулся, уходя от удара третьего
противника. Датчанин рухнул на колени, разглядывая кишки, что гадюками
ползли из рассечённого наискось живота. А этот третий, его подельщик, не
рассчитав замах и высоту потолков, перелетел через меня, брякнувшись на
прогнивший настил.
Не мешкая, я ринулся на злодея и одним движением перерезал ему горло по
самый кадык. Ощутив на губах солоноватый вкус брызнувшей крови, я даже
заворчал от удовольствия, переходящего в ярость, вожделение лютого зверя...
Грудь распирали хрипы. На моё логово набрёл чужак, пришёл не один, чужак
привёл с собой стаю. И не будет чужаку пощады, и не может быть человеку от
зверя снисхождения.
За окном слегка потемнело.
- Эй, парни! Вы там уснули! Мы девку никак не найдём, даром, что слепая! -
послышался глумливый голос.
Подобрав вражий меч, я с силой послал его клинок сквозь бычачий пузырь.
Тот лопнул, в проёме оконца мелькнула голова. Проглотить локоть железа не
всякому дано.
Убивать! Резать! Калечить! Рвать!
Каждого из стаи, каждого и любой ценой.
Я принюхался, у выхода меня поджидали, ну, да не стоило им усердствовать в
кладовой - Берта готовила душистый эль.
Двое, слышал я, один - помоложе, второй - опытный. Сердце первого стучит,
как у зайца, у другого оно размеренно.
Пока не подоспела подмога, пока даны не хватились убитых, я должен
управиться с этими. Главное, выбраться во двор, и чтобы никаких луков!
Содрав с тела рубаху, стараясь не выдать себя и шорохом, я прокрался к
выбитой недавно двери и глянул наружу - тот, кто смотрит из темноты,
всегда незаметен тем, кто стережёт его на свету.
Молодой был мне виден превосходно, он стоял точно напротив проёма,
прикрывшись круглым щитом, другого, более опытного я не видел.
- Аррха!
Я оказался с ним рядом прежде, чем парень успел выставить щит. Послушное
крепкой ладони железо перерубило противнику ключицу. Дан выронил щит,
чтобы принять меч в левую руку, но смазанное движение моего клинка
неумолимо продолжалось, обретя иное направление. Меч пошёл снизу и
раскроил датчанину пах:
- Господи Иисусе! - сорвалось с его губ вместе с кровавой пеной.
Краем глаза я углядел и последнего противника, который, будь у него
молодость, сумел бы поразить меня, но сейчас его боевая секира казалась
медлительней чайки, заглотнувшей рыбину.
Железко пропахало точно то место, где я стоял мгновение назад.
Отскочив, я споткнулся о труп Берты, изуродованный молодчиками до
неузнаваемости, и если бы не одежда, мне не признать её.
Противник не медлил, один удар секиры стоил бы мне жизни, но враг ошибся,
думая, что я буду ждать его.
Имя мне Инегельд, и не сам ли старый Харбард обучил меня премудростям сечи.
Дух Зверя! Выпусти его, взлелеянный ненавистью, он сожрёт врага - сперва
разум, потом и плоть. Я угодил датчанину в печень и даже слегка повернул
металл, насладившись маской боли и ужаса на его лице. Безразличие
бессмертных к жизни осознаётся лишь там, где властвует сама навь. Хорошо,
что Солиг не увидит моего торжества. Никто из них не мог знать, что я -
человек, никто, кроме неё.
- Никто, кроме меня! - сказала Солиг, положив мне на плечо ладонь, пальцы
которой украшали изумительные перстни.
- Родная! Неужели? - я обернулся, мечтая заключить любимую в объятья,
чтобы не отпустить уже никогда и никуда.
- Ты ещё совсем мальчишка, Инегельд, - пробасила Солиг, меняясь на глазах.
- Воистину, любовь делает человека слепым! - добавила она с детства
знакомым голосом. - Но ты и счастлив этим, потому что любовь предпочитает
смертных и слепых, чем вечных и всевидящих.
Рыжие волосы, прежде ниспадавшие на плечики, разом поседели, обратились в
густую копну, их сковал серебряный венец. Венец, охватывающий могучий лоб
мыслителя.
Тот, что был ещё недавно Солиг, вытянулся, опередив меня на голову, и
раздался вширь, а бородища, заплетённая косой, украсила грудь.
Он хохотал, коварный Харбард, сбрасывая обличие за обличием, снимая маску
за маской. Он веселился, и имел на то право - смутьян и губитель, морок и
рознь.
- Неужто не так? - подмигнул Он мне своим единственным оком.
- Так, - горько усмехнулся я и зашагал на свет, прочь из девятой пещеры,
откуда так и не сумел выбраться.
Хоть в этот раз, быть может, Харбард остался вполне доволен.
Примечание автора:
*Солиг - по шведски "солнечная".
*Харбард - Длиннобородый, Седовлас - хейти бога Одина
ГОСПОДИН СЛУЧАЯ
- Где он? Я потерял его из виду? - сказал первый.
- Там, впереди, в длинном плаще! Не оглядывается. Старший предупреждал -
больно опасный тип, - уточнил второй. - Он голыми руками разделался с
нашей прежней командой, никто и пикнуть не успел. А были не хилые ребята,
прошли Афган.
- Что, дерётся сильно? - спросил первый.
- Нет, просто ему везёт, - отозвался второй, и добавил. - Как никому
другому. Он будто бы хозяин своей удачи. Но шеф предупредил - "ни одна
досадная случайность не должна повредить нашим планам".
- Теперь не уйдёт, его уже ждут наверху, - обнадёжил напарник.
Лента эскалатора метро неспешно ползла вверх. Крепко сбитые парни -
галстучки, при полном отсутствии шеи, пиджачки, всё, как положено - еле
слышно переговаривались, стоя на рифлёных ступенях. Один из них,
бритоголовый, полез под мышку и что-то поправил там.
- Профессиональное движение, - подумал Инегельд, - но, чую, на переходе
стрелять не станут.
Он сунул руку в карман плаща, представив, что тот полон мелочью. Так и
оказалось. Нынешние рубли не годились - вес маловат, измельчали деньги.
- А вот эта, с острым краем, сгодится. Гнутая, - ощутил он. Чуткие пальцы
обнаружили и цифры. - Это даже забавно, - усмехнулся Инегельд, - Павел
Петрович, однако.
Опустив ладонь на резиновый поручень, он уронил зелёную от времени медь в
металлический жёлоб, копейка со звоном понеслась вниз, опережая фантики от
жвачек...
- Человека убили! - истошно закричала старушка.
Эскалатор замер. Пассажиры - те, что не соблюдали общеизвестных правил -
попадали в проход.
- Да как же это! Чёрт раздери, твою богу душу мать... - витиевато и
бессмысленно выругался бритоголовый и вытер ладонью кровавые брызги на
лице.
Напарник валялся на ступенях, широко раскинув руки - чуть выше переносицы,
наискось, торчала здоровенная, слегка сточенная, монета, из-под которой
бил небольшой фонтан. Бритоголовый машинально потянулся к ней...
- Не трогай! - прохрипел напарник.
Он хотел что-то ещё сказать, но шум и гам заглушили последние слова.
- Живой! Живой! - завопила та же бабка.
- Как же, живой!? - усомнился рядом стоящий гражданин. - А монета-то
старинная будет, коллекционная, должно быть, - невозмутимо продолжил он. -
Эт пацанам баловство... Эх, молодежь!
Вверх по лестнице уже спешила милиция. Бритоголовый бросился прочь, даже
не освободив товарища от "ПМ". А на что ему ещё один? Такой же имеется, и
даже лучше. И пистолет этот чистый.
Человек в плаще мелькал далеко впереди.
- Ни одна досадная случайность не должна повредить нашим планам, -
вспомнил бритоголовый слова Старшего, и поспешил следом...
В длинном переходе было не так уж много народу, по стенам стояли продавцы
газет, щенят, трудовых книжек и разных шмоток.
Не сбивая шаг, Инегельд окинул коридор быстрым, но внимательным взглядом.
На том конце в луже испражнений лежал нищий. По другую сторону, не
покривив носом, стоял бородатый "афганец" - косая сажень - в чистеньком
камуфляже и такой же чистенькой матроске на груди, с гитарой наперевес.
- Ещё один. Трогательное единство, - улыбнулся Инегельд и снова бросил
взгляд на бомжа.
Между ними было каких-то тридцать метров.
Нищий поднялся, пересек коридор и поплелся в направлении сытого,
крепкошеего исполнителя, перебирающего струны - мелодия не клеилась, а
настраивал бородатый, похоже, долго и мучительно.
- Про "Чёрный тюльпан" знаешь? - громко спросил нищий, трогая мужика за
рукав.
- Не знаю, дед, отвяжись! - прошипел тот.
- Как же не знаешь! У вас там что, Сашу Розенбаума не поють? "В чёрном
тюльпане, да, как у нас в Афгане...", - прогнусавил бомж.
- А не дать ли тебе по мозгам! Мотай отсюда! - предложил исполнитель.
- Меня пугать не надо! - расхрабрился дедок. - Я пуганая ворона! Я в таких
зонах сидел, что тебе, сосунку, и не снилось! И пушку свою напоказ не
выставляй, а можешь себе её в зад засунуть по самое дальше некуда
Потом он сделал какое-то неуловимое движение, Инегельд с десяти оставшихся
шагов не разглядел - дед стоял спиной.
Головорез с гитарой почтительно попятился, словно признавая некий
неписаный закон, и стал отступать, почти с ненавистью разглядывая
подошедшего Инегельда.
- Что дед, обижают? - спросил Инегельд старика.
- И ты тоже, катись отсюда, жалостливый нашелся! - огрызнулся дед на
нежданного заступника.
- Уже ушёл, - отозвался Инегельд, проскальзывая мимо.
В тот же момент на грифе бородатого молодчика со звоном лопнула басовая,
за ней следом вторая, и так подряд, - может, все перетянул, а, может, что
ещё не так сделал - одна струна спружинила неудачно, гитарист схватился за
глаз...
Бритоголовый выбежал на открытую, почти пустую платформу "Киевской", -
поезда шли один за другим с небывало короткими интервалами. Он
выматерился, но тут же понял, что напрасно - высокий в плаще стоял
невдалеке, точно по центру, почти на краю. Казалось, он не видит
преследователя.
- Цель обнаружена! Да, радиальная! - уточнил бритоголовый в трубку
мобильного. - Опасно стоишь, - зло прошептал он, но, стараясь не
привлекать внимания "цели", как ни в чём не бывало, двинулся вдоль путей.
"Граждане пассажиры! В целях вашей безопасности, при приближении головного
вагона поезда отходите за ограничительную линию!" - нехарактерно
высказался репродуктор.
- Что-то не то он говорит? - отметил про себя бритоголовый, и глянул под
ноги. - Не! Всё в порядке!
Белая слегка выпуклая лента оказалась справа, бритоголовый даже не ступил
на неё. Ещё пара шагов - и он вышел бы на "дистанцию при поражении". Но
гул неминуемо приближающейся электрички приказал ему обернуться...
- Расступитесь, расступитесь, граждане! Ну, дайте же пройти! - бородатый
здоровяк в камуфляже, прикрывая слезящийся глаз ладонью, проталкивался
сквозь толпу любопытствующих горожан.
- Ишь ты, какой умный! Нам тоже охота посмотреть! - ответили ему.
- А чего там? Чего дают?
- Да, нелепость! Зеркало кабины машиниста съехало, держалось оно плохо, ну
и вмазало мужику промеж глаз - все мозги вышибло. Вот он валяется.
"Ни одна досадная случайность..." - вспомнилось бородатому.
Он стал затравленно озираться и, вот удача, углядел проклятого незнакомца
в плаще, что шагнул в вагон состава, идущего в сторону Центра.
- Погодь! Не уйдёшь! - решил бородач и энергично заработал локтями,
выбираясь из толпы зевак.
- Гитару-то, гитару забыл! - крикнули ему вдогонку.
Вдруг бородатый почувствовал, как на поясе заметно полегчало, он,
ошарашенный, хлопнул рукой по боку - в тот же момент что-то выскользнуло
из-под камуфляжных одежд и с характерным металлическим стуком упало на
мрамор. Люди шарахнулись прочь.
- Стоять! Руки за голову! - услышал он властный окрик...
Состав шумно тронулся с места. Инегельд лениво посмотрел сквозь мутное
стекло и встретился с недоумённым взглядом преследователя, за спиной
которого маячили патрульные, только не с гитарами, а с АКМами наперевес.
- Сущие дети! - улыбнулся Инегельд. - И эти не наигрались. Напридумали
себе "железок" разных за пару-тройку сотен лет и решили, мол, что уже
сильные мира.
ПРОЩАЙ, ВАНЯ!
Иван сидел насупившись, изредка посматривая в сторону жены. Та весело
подмигивала своему ненаглядному, а уж как плясала, как плясала, ведьма,
как вертелась - всем на диво.
Гости только и ахали. А у батюшки аж челюсть отвисла, когда рыжекудрая
Василиса плеснула в него последки из левого рукава. Зажмурился... Но
брызги в миг расплылись по полу горницы синим озером.
Ставни терема разверзлись, и набежавший ветерок задул свечу за свечой, а
полная луна, проникнув мутным взором сквозь пустые глазницы окон,
отразилась в водной глади.
- Что, Ваньша? Попал? - ухмыльнулся старший брат и толкнул Ивана в бок.
- И не говори. У всех бабы, как бабы, дуры и есть дуры. А мне вон
досталась... Василиса... Премудрая, - совсем загрустил Иван.
Жена меж тем пошла, выкаблучивая, вкруг колдовского пруда и, широким
движением белоснежной ручки из правого рукава пустила по нему лебедей.
Ведьмовские очи Василисы подняли супруга из-за стола. Точно одержимый
лунной болезнью, он двинулся к ней, шепча ласковые слова, что-то про
рыбок, заек и кисок.
Да, разве один Иван? Сам государь-батюшка, поддавшись магнетизму невестки,
слез с трона и зашагал по ступенькам вниз, где бояре да боярыни, словно
лебеди да лебедушки, норовили водить хоровод.
- Аль не признал меня, Иван-царевич? - спросила Василиса очарованного
супружника.
- Ты жена моя, Василиса Прек... Прек... Прем...мудрая, - медленно
проговорил Иван сахарными устами.
- Это правильно. А что лицо такое кислое? - молвила она спокойно, но так
сверкнула бесовскими зелёными глазищами, что молодому супругу и вовсе
стало не по себе.
- Бог с тобой, Василисушка! Может, брага крепка, нездоровится... Наверное,
съел что-нибудь... Отпустила бы ты меня до дому.
- Что ж, с ним и ступай себе, утро вечера мудренее, - сказала Василиса и
колдовски улыбнулась на прощанье.
А прощанье было недолгим. Припав к холодной, как снег, ладони, Ванька
вскочил и, откланявшись родителю, скоренько двинулся к выходу. Жена
проводила его внимательным взглядом, но больше ничего не сказала.
У высокого красного крыльца висела вместительная ступа. Миловидная
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг