- А когда тебе приходится думать, - начал Лэх, - то есть когда думаешь
- в две головы, что ли? Одновременно? Как на рояле в две руки? Вернее, в
четыре.
- Зачем же в две... - Хозяин внезапно прервал себя. Его руки
взметнулись к переключателю на стене, потом он неловко с отразившимся на
лице усилием опустил их. - Перестань! Ну перестань же! - Руки еще раз
поднялись и опустились. - Извини, Лэх, это не тебе... Так о чем мы? Нет,
естественно, я не в две головы. Каждый сам по себе.
- Кто "каждый"? - Лэх чувствовал, что холодеет. - Это все же твоя
голова?
- Не совсем. Голова, строго говоря, не может быть "твоей", "моей".
Только "своей".
- Как? Вот у меня, например, моя голова.
- Нет. Ведь не имеется же такого тебя, который существовал бы отдельно
от этой головы. Поэтому неправильно о своей голове говорить со стороны -
вот эта, мол, моя.
- Не понял.
- А что тут понимать? Помимо головы, личности нет. Но зато там, где
имеется голова, мозг, там налицо и сознание... Ты хоть отдаленно
представляешь себе, что такое твое собственное "я", личность?
- Ну мозг. - Насчет личности Лэху как раз хотелось выяснить. - Мозг,
потому что тело-то можно менять, если надо.
- Не вполне верно. Мозг - только вместилище для "я". Если он пуст,
личности нет. А содержанием является современность, сгусток символов
внешнего мира. Сначала, при рождении ребенка, мозг - tabula rasa, которую
мы с тобой в школе проходили. Чистая доска, незаполненная структура. Затем
через органы чувств туда начинает попадать информация о мире. Не сама
внешняя среда, а сведения в виде сигналов на электрохимическом уровне.
Таких, которые оставляют знаки в нервных клетках. Знаки постепенно
складываются в понятия, те формируются в образы, ассоциации, мысли.
Другими словами, "я" - это то, что органы чувств видели, слышали, ощущали
и что потом в мозгу переработалось особым для каждого образом.
- И все?
- А что тебе еще надо?
- Никакой тайны? Божественной искры, которую нужно беречь?..
Получается, что все люди, которые ходят, что-то делают, не более как
сгущения той же действительности? Но только в символах?
- Тайна в самом механизме жизни, в сути мышления. Не знаю, насколько
она божественна. Ну а личность - никуда не денешься - внешний мир,
переработанный в образы. Правда, у каждого согласно генной специфике.
Наследственно. Поэтому Роланд и говорит: "У человека нет природы, у него
есть история". То есть ом подразумевает, что "я" - это постепенно,
исторически, день за днем развивающийся сгусток образов.
- Какой еще Роланд?
- Гильемо Роланд, перуанский философ.
- Ты и до философии дошел? - Лэх вдруг почувствовал озлобление против
Кисча. Сидит тут, устроился, инфляция ему хоть бы что. - Черт знает какой
умный стал! А я примерно тем же олухом и живу, что в школе был. Даже не
понять, с чего ты стал таким гениальным. Питание, что ли, особое?
- Питание тут ни при чем.
- А что "при чем"? Ты кончал свой физический, в самом конце плелся. И
потом в той первой фирме тебя едва терпели.
Хозяин встал, прошелся по комнате, отражаясь во всех зеркалах. На миг
появилась и тут же исчезла вторая голова.
- Понимаешь, если правду, я, собственно, и не совсем я. Не тот Сетера
Кисч, с которым ты в школе сидел.
- А кто?
- Пмоис.
- Пмоис?! - Лэх откинулся назад и едва не упал, потому что у круглого
табурета, на котором он сидел, не было спинки. - Ловко! Пересадка мозга,
да?
- Ага. Не могу сообразить, встречался ты когда-нибудь с ним, то есть со
мной, с Пмоисом... Кажется, встречался. По-моему, у этой Лин Лякомб, в ее
доме. Я, будучи еще Пмоисом, демонстрировал у них материализацию
Бетховена. Работал в концерне "Доступное искусство".
- Помню, - сказал Лэх. - Какие молодые мы были тогда! Во все верили. Я,
во всяком случае, верил. Кажется, тысяча лет с той поры минула. - Он
вздохнул. - Мы вместе с Чисоном приходили на материализацию. Пмоис был,
по-моему, такой плечистый мужчина, выдержанный. Значит, с ним я сейчас и
толкую? Но в теле Кисча.
- Примерно... Видишь ли, Сетера Кисч с грехом пополам окончил
физический. То есть четыре курса хорошо, даже блестяще, а на последних
скис. Стал ученым, но средним, без полета. Тянул лямку, но в фирме никто
не был от него в восторге, и у самого неудовлетворенность. Родители,
конечно, виноваты. Помнишь, какая в те годы мода - нет звания бакалавра,
значит, неудачник. Но у Кисча-то хватило честности перед собой признать,
что не туда попал. А тут мы случайно сошлись. Меня тогда кинуло в
портновское дело, работал в одном ателье закройщиком. И как раз является
Сетера Кисч, магистр, заказывать себе костюм. Снимаю мерку, он тоже
участвует, советует. Да так ловко у него получается - прирожденный
портной. Чувствую, человек оживает, когда у пего в руках ножницы или
булавка. Что ему просто тоскливо возвращаться в свою исследовательскую
лабораторию. А я, с другой стороны, электроникой очень интересовался.
Книги читал, схемы собирал. Однако образование только среднее,
незаконченное...
- Ну-ну, - сказал Лэх, - дальше.
- Так или иначе, стали мы с ним раздумывать. Ему переходить из
физиков-теоретиков в закройщики вроде бы позорно. Что родственники скажут,
друзья? Да и в среде портных тоже будет выглядеть белой вороной. В то же
время меня в научно-исследовательский институт никто без диплома не
возьмет, будь я даже Фарадей по способностям. В конечном счете решили
махнуться мозгами. Он мне о себе все порассказал, я ему свою жизнь
обрисовал. И на операционный стол. В электронике у меня отлично пошло:
патентов десятки, доктора скоро присвоили. Потом только вот эта история со
второй головой. А Сетера Кисч в облике Пмоиса, в бывшем моем, выдвинулся
как портной. Премии на Парижском конкурсе, в Сиднее золотая медаль.
Собственное дело.
Лэх кивнул.
- Ну как же! На мне вот брюки-пмойки.
Он тоже встал и в волнении прошелся по комнате.
- Слушай, раз уж на честность, я тоже не Лэх.
- Серьезно? А кто?
- Скрунт. Муж Лин Лякомб... Но тут другая история. Вопрос чувства,
понимаешь. Лэх, то есть я... то есть нет, правильно, он... Одним словом,
Лэх был жутко влюблен в Лякомб, в мою Лип Лякомб. А меня, то есть Скрунта,
она чуть до инфаркта не довела. Помнишь, какая была взбалмошная? Все
хотела меня усовершенствовать, просто измордовала. То давай за стрелковый
спорт принимайся, то рисовать, то изучай химию. И хотя я сначала был очень
увлечен, позже замучился и понял, что скоро откидывать копыта. Но при этом
знал, что для нее-то развод был бы страшным ударом. А тут подворачивается
Лэх, который глаз с нее не сводит. Однажды мы с ним уединились, слово за
слово. Он и не раздумывал, весь сразу запылал, как только понял.
Разговаривали в оранжерее, он как схватится за пальму-бамбасу, с корнем
выворотил. Но была небольшая сложность: у Лэха-то за душой ничего.
Договорились, что, как только он станет Скрунтом, мною, сразу переведет на
бывшего себя восемьдесят процентов состояния.
- И что же? - спросил хозяин, который слушал с чрезвычайным вниманием.
- Он тебя обманул, и поэтому ты теперь так скромно живешь?
- Ничего похожего. Лэх порядочный человек. Просто когда я из Скрунта
стал Лэхом, даже с теми деньгами у меня ничего не вышло. Успех-то ведь не
столько в капитале, сколько в связях.
- Инте-рес-но. - Тот, который прежде называл себя Сетерой Кисчем,
прогулялся по широкому ковру среди комнаты. Потом стал, глядя в глаза
приезжему. - Скажи, а ты в самом деле Скрунт? Все без обмана
рассказываешь, до конца?
- А что? - Гость покраснел.
- То, что когда Пмоис менялся с Сетерой Кисчем, он сам был уже
поменянный. Обменявшийся со Скрунтом... Твоего Лэха врачи наверняка
предупреждали, что у Скрунта это уж не первая операция.
- Да, верно. - Приезжий опустился на табурет. - Но вот узнать бы, где в
это время был первоначальный Скрунт. Мы бы во всем разобрались.
- В бывшем Пмоисе. Если не дальше!
- Проклятье! - Гость взялся за голову. - Ото всего этого тронуться
можно. Уже вообще ничего не понимаю. Тогда кто же я, в конце концов?
- Кто его знает.
- А ты?
- Сейчас выясним. Тут все зависит от времени. Если Пмоис в
действительности...
- Подожди! - Тот, который называл себя Лэхом, уставился в потолок. -
Надо идти не отсюда. По-настоящему, изначально я был Сетерой Кисчем, если
уж совсем искренне. Это мое первобытное положение. Так что ты про меня
рассказывал: швейная мастерская, иголки-нитки. Потом мое сознание
переехало в тело Пмоиса...
- Ты эти тела пока не путай - кто в чьем теле. А то мы вообще не
разберемся. Говори о мозгах.
- Ну вот я и говорю. Значит, я, Сетера Кисч, сделался Скрунтом,
который, будучи уже поменянным, переехал в тебя... Нет, не так.
- Я тебе сказал, двигайся по мозговой линии, не по тельной. Тельная нас
только собьет. Даже вообще не надо никуда двигаться. Мозг-то в тебе Сетеры
Кисча, да? Ты ведь Кисчем начинал жить?
- Еще бы! - Тот, который приехал в качестве Лэха, пожал плечами. - В
этом я никогда не сомневался.
- Превосходно. Так вот...
- Если уж всю правду, это тоже была цель моей поездки - узнать, за кем
мое бывшей тело. А то пишет письма Сетера Кисч, мы с женой читаем и
думаем, кто же он.
- Так вот, - повторил хозяин, - в твоем бывшем теле Лэх.
- Ловко! Выходит, что ты - это я? В смысле тела.
- А я - это ты. Между прочим, и я переписку начал, чтобы установить,
что за тип окопался в прежнем мне. Ну как тебе в моем теле, не жмет?
- Ничего, спасибо. Обжился. - Приезжий задумался, покачал головой. -
Господи боже мои, до чего докатились! Не знаешь уже, кто ты есть в
действительности. Я ведь раз пять перебирался - в Пмоиса, в Скрунта, в
тебя, когда ты из себя уже выехал, еще были обмены. Всегда привыкать
заново, перестраиваться, людей кругом обманывать. Все ищешь, в ком бы
получше. Прыгаем сдуру, как блохи, ничего святого не осталось, заветного,
человеческого... Ну теперь-то с меня хватит. Из твоего тела ни ногой.
Помолчали. Сквозь стены донесся низкий отдаленный гул. Подвешенная к
потолку трапеция качнулась.
- Рвут где-то, - сказал хозяин. - Расширяют подземную территорию. Тут у
них договор с городом - внизу можно распространяться, а наверх чтобы не
показывались.
Гость поднял глаза к потолку.
- А этот городишко там - настоящая древность? Или макет, выстроено?
- Старина настоящая. В домах даже телевизоров нету, проигрывателей не
держат. Зато сами собираются вместе по вечерам, танцуют, поют. Днем пусто
- кто на железной дороге, кто на мельнице, а позднее на улицах людно. Тут
они все коцсервационисты. Не допускают к себе никакой новой технологии,
природу берегут.
- Да, - сказал гость, - такие дела. - Он еще раз огляделся. - Удобно у
тебя здесь, уютно. Скажи, а как же ты выдержал столько лет, не сошел с
ума? Тоже на поводке, да?
- На поводке?
- Ну на привязи, какая разница? Соединен с машиной. Против плохого
настроения.
- Это что, стимсиверы, что ли, приемопередатчики?
- Конечно. Необязательно от плохого настроения. От курения ставят, от
пьянства. В определенную точку мозга вводят микропередатчик. Захотел
выпить, активность нейронов в этом месте возрастает, сигнал передается на
электронно-вычислительную машину, которая в клинике или вообще где угодно.
Оттуда обратный сигнал-раздражитель в другую точку мозга, и человеку
делается тошно от одного вида налитой рюмки... Даже вот так может быть:
муж стал заглядываться на другую, а супруга бежит разыскивать подпольного
врача. У того целая организация. Мужа где-нибудь схватили, усыпляют.
Электроды заделали, подержали, пока бесследно заживет, заставили под
гипнозом про все это забыть, и готово.
- Что именно готово? - спросил хозяин.
- Все. Будет смотреть только на свою жену... Или, например, бандиты,
мафия. Они теперь все стали хирургами. Им заплати, они любому что хочешь
введут и свяжут с компьютерной программой, выгодной заказчику. С одним
даже так получилось: договорился с шайкой, но его самого поймали, наркоз,
гипноз и такую программу, что он потом на них перевел все деньги.
- Сплетни.
- Почему? - Гость встал. - Куда далеко ходить - вот он я! Четыре
трехканальных стимсивера. Сейчас редко встретишь человека, чтобы без
электродов. У некоторых так нафаршировано, что и не понять, чего там
больше в черепе - мозгового вещества или металла. Каждый шаг машина
контролирует.
- Сколько бы их ни было, неважно. Все равно информацию человек получает
через органы чувств от внешней среды. Личность формируется окружающей
действительностью, и ничем больше.
- А действительность-то! Разве она естественная сегодня? - Гость
заходил по комнате. - Телевидение, книги, газеты, радио, реклама,
кинобоевики - вот чем у нас в ФРГ тебе баки забивают, как хотят, по своему
усмотрению. Такого, что самостоятельно в жизни увидишь и поймешь, только
ничтожная часть от суммы ежедневных впечатлений. Ну из квартиры вышел, с
соседом поздоровался, в метро опустил талон. Как при этом говорить, что
личность еще существует, что она суверенна? Частичка сознания общества,
как две капли воды между собой, схожая с другими частичками... Э-эх,
кому-то так надо! Все стараются насчет прибыли, насчет власти. Им бы
вживить электроды и такую программу через компьютер, чтобы стали
посмирнее. Только не выйдет. - Гость усмехнулся. - Живут за стальными
стенами, с посторонними только сквозь пуленепроницаемое стекло. Либо по
телевизору - мне приятель рассказывал, был на таком приеме. Приходит, в
пустом зале кресло. Сел, подождал, на стене зажегся экран. Там физиономия
крупным планом - пожалуйста, толкуй... Когда в кабине мобиля сидишь,
сколько вдоль трассы глухих каменных заборов. Что за ними - или блоки ЭВМ,
что держат людей на привязи, или дворцы таких капиталистов.
Приезжий замолчал, потом, покраснев, обтер ладонью подбородок.
- Что-то разговорился вдруг. Прямо как лектор... Ладно, прощай.
Понимаешь, ехал сюда и думал, что хоть одни из наших прежних школьников
живет по-человечески - я ведь подозревал, что в моем бывшем теле кто-то из
старых знакомых. У нас дома о тебе, то есть о Сетере Кисче, часто
говорили. Имеется, мол, такой счастливец, у которого увлекательная работа,
путешествия, природа, который свободен и благоденствует. Ребятам ставили
тебя в пример. А ты, оказывается, пятнадцать лет в подвале, не выходя. Но
если уж у тебя такое положение, нам с Роной и думать нечего о хорошем.
Одна дорога - последние деньги собрать и отдаться в какую-нибудь
"Уверенность".
Гость вынул из кармана желтый листок, протянул хозяину.
- Погляди.
- Я знаю. - Хозяин мельком посмотрел на листок и отстранил. - Но ты это
брось, особенно не угнетайся. По-моему, у нас скоро многое переменится.
- Откуда оно переменится? У нас-то! Понимаешь, теперь стало вместо
выживания приспособленных, по Дарвину, приспособление выживших. Прежде
была борьба за существование, в которой выживали наиболее приспособленные
виды. А сейчас тех, кто выжил, дотянул до сегодняшнего дня, как мы,
например, приспосабливают к технологическому миру. В прошлом году я был у
друга, у Чисона. Комната на пятнадцатом этаже возле аэродрома. Рядом эти
гравитационные набирают скорость, рев убийственный. Мне мучительно, а он
даже не замечает. И после выяснилось, что все местные прошли через
операцию - им понизили порог звукового восприятия... то есть, наоборот,
повысили. Понятно, что значит. Не человек технику для себя, а его для
техники. И ничего не сделаешь. Такая сила кругом, пушкой не прошибить.
- Нет-нет, не преувеличивай. - Хозяин тоже поднялся. - Трудно тебе
объяснить как следует, но я-то чувствую, скоро многое будет по-другому.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг