Мы здорово испугались, но ревом и качаньем все и кончилось.
Он потоптался, затем шерсть на спине опустилась, и зверь повернулся к
елкам.
Вообще за первый и второй день путешествия мы вполне привыкли друг к
другу, и нам с Виктором удалось как следует рассмотреть мамонта.
Интересно, что он почти совсем не был похож на слона. Все крупные
животные в Индии и в Африке - слон, носорог, бегемот - голые. Это делает
их какими-то чужими для взгляда северянина. А этот зарос густой рыжеватой
шерстью, мохнатый, лохматый - наш, северный, сибирский зверь. Пожалуй,
больше всего он походил на какого-то немыслимых размеров медведя, только с
хоботом и бивнями.
И совсем особый вид придавала ему грива - длинные седые космы, которые
начинались на спине и бахромой висели под брюхом. По этой седине мы
решили, что мамонт очень стар.
Когда я стоял рядом с ним, то из-за его огромных размеров казалось, что
ты находишься возле какой-то стены, завешанной грубым, жестким мехом. И
глаз, который подозрительно глядел на тебя издали, представлялся
принадлежащим совсем другому существу.
Но это впечатление пропадало, когда мы с Виктором смотрели на него
издали. Тогда он выглядел вполне компактным, собранным и очень
гармонировал с полутундровым пейзажем - с мелким леском, кустарником,
снежными сугробами и серым низким небом.
Глядя, как он обламывает елки, я вспомнил, что в первый день, когда я
вышел на равнину к горе, там были такие же деревья с обломанными
верхушками. Но тогда я не обратил на это внимания.
Кстати, мамонту не нравилось, если я подходил к нему сзади. Это было
единственное, чего он не любил. Тотчас шерсть на спине приподнималась, и
он поворачивался ко мне боком.
Один раз я сломал молоденькую еловую ветку и подал ему. Он ее подержал
и бросил.
На самом конце хобота у него был отросток, напоминающий палец.
Вечером второго дня, когда мы развели костер, мамонт снова подошел к
нам и грел над огнем хобот.
Конечно, это была удивительная картина: мы двое на расстеленном
парашюте, поджаривающие куски лосиного мяса, и над нами мамонт, который
качает хоботом, - огромная, заросшая мехом махина, живой делегат Природы,
Вечности, первобытного доисторического прошлого.
Странно, но мы как-то очень уютно и покойно чувствовали себя в тайге.
По всей вероятности, присутствие этой огромной глыбы жизни казалось нам
гарантией того, что мы и сами не погибнем здесь, в долине.
У Виктора перестала болеть нога - как-то умялась в самодельных лубках.
И мы все время рассуждали о том, как доберемся до Акона, сообщим о мамонте
в Москву, в Академию наук, и вернемся сюда с большой экспедицией...
К ночи погода испортилась. Вечер был очень теплым - необычайно теплым
для этого времени года, - но вдруг резко похолодало. Начался ветер, через
сугробы потянулись струи поземки, костер стало задувать.
И мамонт тоже забеспокоился. Он тревожно топтался, несколько раз
поднимал хобот вверх, принюхиваясь к чему-то. Маленькие уши оттопырились.
Потом вдруг в монотонный вой ветра вплелся низкий, долгий звук. Опять
как гудок далекого парохода. Мы даже не сразу поняли, что это такое.
Низкий печальный звук, возникший где-то далеко за окружавшими нас
освещенными костром елками, во мраке, за сугробами и холмами заброшенного
края.
- Мамонт! - первым догадался Виктор. - Понимаешь, другой мамонт. Где-то
там.
Я вскочил. И Виктор тоже приподнялся, опираясь на локти.
Мы оба почему-то считали, что наш мамонт - единственный оставшийся на
земле. Очевидно, оттого, что он казался нам очень древним.
Теперь выходило, что он не один в долине. Может быть, целое стадо.
Наш мамонт тоже услышал призыв своего собрата. Он поднял хобот, задрал
его к небу и испустил ответный длительный рев. Он волновался, кивал
головой, раскачивался, переступал передними ногами, один раз чуть не
угодил в костер.
Снова издали раскатился пароходный гудок.
Мамонт неуклюже попятился от костра, повернулся и, ломая ветки, пошел в
лес, в темноту. Некоторое время до нас доносился шум его движения, потом
это стихло.
И тогда мы с товарищем переглянулись и двинулись вслед за ним. У нас
уже было к этому времени приготовлено из веток что-то вроде саней. Я
впрягся и потащил Виктора.
Теперь мне опять-таки трудно объяснить себе логически, почему мы не
стали дожидаться утра. Скорее всего, считали, что там, вдали, куда ушел
наш мамонт, должно случиться что-то важное, чему нам надо быть
свидетелями. Может быть, бой исполинов, может быть, что-то другое.
Это была трудная ночь. Ветер быстро усилился и превратился в бурю.
Откуда-то из темноты вырывались и летели навстречу струи снега, слепили
глаза и резали щеки и лоб. Кругом все кипело, стонало, выло. Казалось,
будто весь мир взбесился, двинулся с места, пустился в какую-то
сумасшедшую пляску и нигде на земле уже не может быть покойного,
защищенного от ветра теплого местечка.
Я думаю, что нас спасло в эту бурю как раз то, что мы двигались.
Останься мы у костра, нас занесло бы снегом.
Ветер свистел и выл, и сквозь этот свист все время доносился рев
мамонтов, тревожащий и печальный. Оттого, что он так походил на гудок
парохода или даже заводской гудок, казалось, что где-то вдалеке происходит
кораблекрушение, наводнение, какая-то огромная катастрофа и эти
настойчивые звуки все просят и просят о помощи.
Несмотря на темноту, глубокие следы мамонта были видны хорошо, хотя их
довольно быстро заносило снегом.
В конце концов мы поняли, что должны двигаться, просто чтобы не
замерзнуть. Я падал, вставал и снова падал. Виктор помогал мне,
отталкиваясь большим суком, и так мы тащились и тащились и через несколько
часов из мелколесья выбились на равнину.
Она и сейчас стоит у меня перед глазами. Взбаламученное непогодой
движущееся снежное море.
Следы здесь кончились, их совсем замело.
Буря начала стихать, осталась только поземка, которая не выше пояса все
змеила и змеила белые струи. Небо быстро очистилось, из-за тучи вдруг
низко выглянула луна, осветила синие снега, холмы вдали и равнину с
черными перелесками.
А рев мамонта донесся откуда-то совсем близко.
Всматриваясь, мы увидели впереди, метрах в тридцати, какую-то темную
массу. Из-за неверного лунного света, из-за поземки она представлялась то
движущейся, то стоящей неподвижно.
Я взял сани с Виктором и потащил их.
Даже и теперь мне больно рассказывать о том, что было дальше.
Все ближе и ближе мы подходили, с трудом преодолевая каждый метр и
увязая в сыпучем снегу.
Впереди был мамонт, но какой-то уменьшившийся, низкий. Мелькал хобот,
но и он был странный, как бы раздвоенный. Шла какая-то борьба, и еще
метров за десять мы услышали тяжелое дыхание зверя.
Я подтащил Виктора еще ближе. Странно, но мы совсем не испытывали
страха. Только какую-то настойчивую тревогу.
Это был наш мамонт. Он провалился в снег больше чем на половину роста,
выше брюха. Снаружи были морда с хоботом, клыки, плечи, спина со
встопорщившейся шерстью. Сначала я подумал, что он просто старается
выбраться из снега, но это было не так. Очень скоро мы с Виктором
разглядели, что рядом с нашим мамонтом темнеет спина еще какого-то
огромного животного.
Бой? Схватка?
Нет, это оказалось не схваткой. Второе животное тоже было мамонтом, но
без клыков. Очевидно, самкой. Она провалилась еще глубже самца - могучие
плечи были уже вровень с поверхностью снега.
Звери не дрались, хотя их хоботы все время сталкивались и
переплетались. Казалось, гиганты заняты какой-то общей работой - стараются
выгрести снег, который поземка все насыпала и насыпала между ними.
Я подобрался совсем близко, так что пар от дыхания зверей касался лица.
Они выгребали не снег. Меня вдруг ударило по сердцу. Там, в снежной
яме, между двумя огромными телами, было еще одно, меньше. Детеныш,
которого они пытались вытащить, с каждым движением сами увязая все глубже.
Рядом с нами погибала последняя, может быть, семья мамонтов на нашей
планете.
По всей вероятности, первым попал в яму маленький. Самка хотела его
вытащить и тоже начала увязать. Тогда она позвала на помощь. А теперь
здесь погибал и наш мамонт.
Позже, месяца через два, мы с Виктором много раздумывали о том, как это
получилось. Сначала решили, что семья исполинов просто провалилась в
какую-нибудь яму или овраг. Но потом мы поняли, что дело обстояло сложнее.
Веками обитавшие в замкнутой долине мамонты, вероятно, знали ее достаточно
хорошо и, будучи умными и осторожными животными, не попались бы в ловушку.
Пожалуй, дело в том, что весь этот край десятки тысячелетий назад был
зоной распространения ледника. Потом ледник отступил, оставив за собой в
низких местах большие массивы льда. На этот лед с гор и холмов скатывались
камни и почва. За сотни и тысячи лет образовался слой, на котором выросли
трава, кусты, даже деревья. Но под ними весенняя вода вымывала во льду
предательские пустоты. Скорее всего, подземная пещера и сейчас была
причиной трагедии...
Между тем рядом с нами развертывалась именно трагедия.
Примерно через час самка погрузилась уже настолько, что лишь ее хобот
иногда высовывался из ямы. Детеныш был совсем засыпан, и теперь злобный
ветер катил целые снежные волны на взрослых животных. (После я никогда не
видел, чтобы снег передвигался с такой быстротой. Стоило остановиться на
минуту спиной к ветру, и сзади вырастал сугроб до пояса.) Самец бросил
свои попытки откопать маленького и принялся бешено отгребать снег со спины
своей подруги. Но она просто на глазах уходила в землю. Ветер был сильнее
даже этого исполина, мамонт ничего не мог сделать.
Время от времени он вытягивал хобот и испускал все тот же тоскливый,
хриплый, режущий сердце рев.
Не знаю, что только мы с Виктором не передумали в эту ночь.
Бесконечная безлюдная равнина, освещенная лунным светом. Скудный
северный лес. Воющий ветер. Тучи, бегущие по низкому небу, то и дело
закрывающие луну. Что-то заброшенное, свербящее душу, одинокое, дикое...
И кругом ни души, кроме нас и семьи мамонтов, которые тяжело дышали и
старались спасти своего детеныша и самих себя.
Казалось, будто все это происходит в доисторическом, первобытном мире,
когда первый человек и мамонт равно вели отчаянную беспощадную борьбу за
жизнь с суровой природой и между собой.
Понимаете, потом, опять-таки уже гораздо позже, в госпитале, я много
думал о том, почему мамонты исчезли с лица земли. Считается, что они
вымерли сами собой. Но мне представляется, что это не так. Я думаю, их
истребил первобытный человек. Всех до одного, до последнего. И мясо
огромных животных помогло ему пережить невероятно трудную, жестокую эпоху
обледенения. Быть может, без этого мяса человек не перебился бы и исчез
так же, как исчезли шерстистый носорог, гигантский олень и другие вымершие
формы. Первобытное стадо людей преследовало стада мамонтов, пока не
уничтожило всех. Ведь мамонт не такой зверь, который может скрыться в
лесной чаще или в степи замести следы.
Возможно, конечно, что все это и не так. Но в ту ночь нам с Виктором
казалось, что этот едва ли не последний гигант, чудом укрывшийся от людей
в замкнутой долине дикого, неисследованного края, зовет теперь нас на
помощь. Он признал победу человека, согласился, что люди сильнее его, и
теперь, когда всемогущему человеку уже нет нужды так неразумно истреблять
другие создания природы, просит оставить ему жизнь. Как младший брат
человека, он просит спасти его.
Конечно, все это было выдумано, но я думаю, что в такую ночь на нашем
месте каждому пришло бы в голову что-то похожее.
Тем более что мамонты видели нас. Наш мамонт протягивал ко мне хобот,
когда я подходил близко.
Но что можно было сделать? Кругом лежала снежная бесконечная равнина,
помощи неоткуда было взять, а у нас одних не было сил вытащить гигантов из
снежной топи. (Все равно как ожидать от человека, чтобы он руками поднял
дом.)
Да и мы были тоже на краю гибели. Мне приходилось постоянно откапывать
Виктора, и я почти плавал вокруг мамонтов по грудь в жидком снегу...
Часа через два после того, как мы добрались до зверей, самку
окончательно поглотил снег, а у самца только голова оставалась на
поверхности. Был момент, когда мамонт сделал какое-то титаническое усилие,
почти что стал на задние ноги. Он высунулся из ямы по плечи, но затем
сразу увяз еще глубже.
Начало рассветать. Были ясно видны его глаза, налитые кровью. Он
протянул хобот и испустил последний отчаянный хриплый рев.
Этого уже просто было не вынести. Мы с Виктором двинулись прочь. Прочь,
подгоняемые ветром, сами не зная куда.
Я тащил его не знаю сколько времени. Было светло, и мы увидели, что
каменная гряда далеко впереди прерывается узким ущельем.
Это был выход из долины, который я искал два первых дня...
Полковник замолчал, и в купе стало тихо. За окном неслись ели и сосны
сибирского леса. Проводник в коридоре, позванивая ложечками, разносил чай.
- А что дальше? - спросил инженер, тот, который рассказывал об
ихтиозавре. - Как вы сами спаслись?
- Как сами? - Полковник закуривал. - Сами просто шли. Это уже другая
история - как двое летчиков спаслись в тайге. Шли по компасу. Двадцать
дней, пока на нас не натолкнулись якуты-охотники. Последняя неделя как-то
исчезла у меня из памяти. Знаю, что мы с Виктором были похожи на
привидения. Израненные, ободранные, голодные. Помню, Виктор все время
просил меня, чтобы я оставил его и спасся хотя бы один. Помню, что я
оставил его и шел какое-то время один. Шел и мучился и проклинал себя.
Потом решил, что должен вернуться, и повернул было обратно, но тут же
оказалось, что я вовсе не оставил его, а продолжаю тащить за собой. Потом
это превратилось в навязчивую идею. Мне все казалось, что я бросил
Виктора... Позже рассказывали, что в госпитале меня никак не могли от него
оторвать. Я в него просто-таки вцепился...
- А с мамонтами? Неужели вы все так и оставили с мамонтами? - спросил
геолог, старик, который двадцать лет назад предсказал, что медь должна
быть в Сибири как раз в том месте, где ее только что нашли.
- С мамонтами было сложнее. - Полковник усмехнулся. - Понимаете, Виктор
поправился раньше и выписался. А я довольно долго был в тяжелом состоянии.
И вот, когда встал, первым делом отправился к главврачу. Принялся было
рассказывать, но кончить не пришлось. Он тотчас вызвал женщину,
оказавшуюся психиатром, и оба стали меня успокаивать: "Ничего, ничего. Вы
отдохнете, и все пройдет. Старайтесь не думать о мамонтах. У вашего друга
тоже было, но теперь ему гораздо лучше". Я вспылил, те двое переглянулись,
покачали головами. Понял, что лучше все отложить до выписки. Но и тогда не
пришлось нам заняться мамонтами.
- Почему?
- Я вышел из госпиталя, у дверей меня встречал Виктор. Но это было
двадцать второе июня 1941 года. Настало время других забот.
- Миддендорф, знаменитый путешественник, был совершенно убежден, что в
Сибири должны быть живые мамонты, - сказал геолог. - Это был друг
академика Бэра, и он много лет потратил, чтобы подтвердить свою теорию. А
у другого русского путешественника и охотника, у Семеновского, в дневнике
есть запись, что он и его люди видели на Енисее плывущего мамонта. При
жизни Семеновский не публиковал этой записи. Боялся, не поверят.
- А может быть, они видели кита, - сказал инженер. - Киты иногда
заплывают в Енисей. Я об этом читал.
- Они видели хобот и бивни, - возразил геолог.
- Ладно, - сказал полковник. - Все это скоро будет разрешено. Дело в
том... Дело в том, что сейчас я еду в Акон. Принять участие в экспедиции
Академии наук. У нас уже совсем другое оборудование и совсем другие
самолеты. Теперь это будет не случайность, не катастрофа... Жаль только,
Виктора нет.
- А где он?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг