видна, не насквозь, как можно было бы ожидать, а тут же, на этой же
поверхности, навстречу ему. Они вылезли недалеко от центра и симметрично к
тому месту, где он их сунул. Кончики пальцев как бы выплыли из
синевато-белой непрозрачной массы, вынырнули там - причем ровно настолько,
насколько кисть вошла здесь. Копс, по его рассказу, был так ошеломлен, что
автоматически двинул руку дальше, и с той стороны от центра она вылезла
больше опять-таки навстречу ему. Как глубоко он погружал, так много там
высовывалось. И он сразу узнал, что это именно его рука, потому что пальцы
были запачканы мастикой, а рукав кремовой рубашки довольно-таки захватан.
Тогда он испугался, вынул руку из кристалла - там кисть тоже
соответственно убралась, отошел и принялся тыкать в кристалл разными
палками. За этим занятием мы его и застали...
Краснолицый умолк и посмотрел в окно, выходившее прямо на тротуар.
Там маячила фигура его юного спутника, который, уже нагулявшись, стоял
теперь, опираясь спиной о рекламную тумбу.
- Подождите, я сейчас.
Он встал и побрел к двери. Пиджак покрывал его широкие покатые плечи,
как попона покрывает спину слона зимой где-нибудь в сибирском заповеднике.
Он вышел из зала на улицу и тотчас появился в окне, возле юнца. Двое
заговорили, потом краснолицый достал кошелек. Все было так близко, что я
даже видел, как он шепчет про себя, пересчитывая мелочь, поднимает глаза к
небу и думает. Наконец он сунул деньги юнцу. Тот пошел было прочь, но
краснолицый вернул его, что-то сказал и погрозил пальцем.
В зале, усевшись за столик, он объяснил:
- Дал ему, чтоб сходил пообедать. Но никогда не знаешь точно. Может
пойти в кино или все пустить на мороженое. Просто глаз нельзя спускать...
Так на чем мы остановились? На эффекте феоназа, да? Итак, попробуйте
вообразить себе картину. Мы, то есть толстый логоритмист с четвертого
этажа, молодой астрофизик, только вернувшийся с Урана, и я, входим в
подвал. Перед нами Копс, встрепанный, взволнованный, со стойкой от штатива
в руке. Он подзывает нас, сует стойку в кристалл, и она вылезает тут же,
на этой же стороне линзы, под тем же углом к поверхности, но направленная
наоборот. И поскольку стойка на всем протяжении одинакова, а погрузил ее
Копс наполовину, то вылезший конец кажется зеркальным отражением того, что
остался в руке Копса. Как будто линзу по вертикали перегораживает зеркало.
Но странное, конечно, потому, что нет руки Копса, его самого, да и нас.
Проворный астрофизик кидается за линзу, но там ничего. Я хочу пощупать
поверхность кристалла, но пальцы уходят в молочный туман. Погружаю руку по
локоть, и она там вылезает до локтя. Причем я совал так, что ладонь была
повернута от меня, а там она обращена ко мне. Шевелю пальцами, там они
шевелятся. Логоритмист берет <ту> руку - я чувствую прикосновение. Я жму,
он вскрикивает. А выглядит это так, будто кто-то здесь отрезал мою кисть
по запястье и местом отреза прикрепил к поверхности линзы там. Я начинаю
двигать руку от центра все так же погруженной, и там кисть движется от
центра дальше. Вот рука и ее кисть уже разошлись на два метра, но все
функции сохраняются. Пытаюсь вывести руку на самый край линзы, однако это
не удается, ибо мешает какая-то сила... Логоритмист берет гаечный ключ,
швыряет его в линзу. Ключ проваливается, исчезает, как в воде, тотчас
выныривает с другой стороны от центра, симметрично, и падает у наших ног.
Копс поднимает пистолет для забивки гвоздей в бетон и стреляет. Гвоздь
скрывается в кристалле, тут же вылетает и сбивает шляпу с астрофизика. Как
будто внутри линзы действует устройство, принимающее и поворачивающее все
назад. Мы поднимаем здоровенную водопроводную трубу, как пушку, начинаем
вдвигать ее в феоназ. По всем законам божеским и человеческим она должна
бы пронзить кристалл насквозь и упереться в стенку. Так нет же! Труба
входит в этот кумыс без всякого сопротивления, вот уже скрылось метра два,
никакой стенки мы не чувствуем, а три метра трубы вылезло нам навстречу.
Собирается еще народ, все, конечно, удивляются, но не очень. И вы знаете,
почему не очень?
- Естественно, знаю, - сказал я. - Потому что я сам мог бы...
- Вот именно. Потому что у каждого своих чудес хватает. На
пятнадцатом этаже в институте заняты этой самой дисперсной левитацией, на
двадцать пятом сидит завороженная дева, взглядом передвигая гири, и
лаборатория телебоционных уравнений тоже каждый день подкидывает
что-нибудь новенькое. Сами понимаете, как у нас. К вам может приставать
тип, который действительно изобрел Вечный Двигатель, готов его
продемонстрировать, и вы согласитесь его выслушать, только если будете
уверены, что он пойдет на то, чтоб познакомиться с созданным вами
Постоянным Тормозителем. Никого ничем не пронять. Иногда задумаешься и
просто грустно делается - для чего живем? Человек лет тридцать может убить
на изобретение, потом является кто-нибудь с более сенсационным открытием,
и все прежнее - как в яму. В результате народ стал какой-то ожесточенный,
нет простого любопытства, не говоря уж о дружеском участии. В мое время,
то есть когда я был молод, было не так. Мы тогда умудрялись побыть просто
людьми, интересовались чем-то, кроме своего собственного дела. Но теперь
это исчезает.
Глаза краснолицего увлажнились. Он красноречиво посмотрел на пустой
стакан.
Я поднял руку, подзывая официантку, и заказал еще два по двести. Она
помедлила, глянула на краснолицего и стала нахально вытягивать свои щупики
- мол, не довольно ли с него. Он уже начал вставать, возмущенный, и тогда
я сказал, что пусть будет по кружке <лунного>. Официантка выслушала с
таким видом, будто делает большое одолжение уже тем, что стоит рядом, и
укатила, презрительно сверкая всеми индикаторами. Удивляешься иногда,
откуда у роботов системы обслуживания взялось это хамство.
- Почему вы сказали <в мое время>? - спросил я. - По-моему, вы не так
уж намного старше меня. Сколько вам сейчас?
- Сколько сейчас? - Он поднял голову и уперся взглядом в низкий
потолок. - Когда началась эта заваруха, было пятьдесят. С тех пор прошло
двадцать лет, значит, примерно шестьдесят шесть или шестьдесят семь.
- Как это? Если вы не были на других звездных...
- Да, пожалуй, шестьдесят шесть. Сейчас уже ничего не установить
точно, потому что некоторые годы нужно считать обратно. Не только годы -
месяцы, дни и даже часы. Да что там говорить, я вообще не уверен, что я -
это я! А если я - я, то, возможно, вы - не вы.
- То есть?..
- Да вот так. Вам кажется, что вы - вы, а на самом деле ничего
подобного.
- Что-то я вас не вполне понимаю. По-моему, это уж точно, что я - я.
- А откуда вы знаете? - Он вздохнул. - В том-то и беда, что все
теперь перепуталось, хотя большинство об этом не подозревает.
- Из-за кристалла?
- Ну да!
- И как это вышло?
- Об этом я вам и рассказываю.
Тут перед нами появилась <лунная>, он любовно погладил кружку.
- Да, так вот. Народ поудивлялся и разошелся по своим делам, а мы
остались с феоназом. Было, естественно, много ошеломляющего. Эта штука
висела на станке - кумысного цвета сгущение, непроницаемое по краям, - и
таила в себе массу загадочного. Астрофизик зашел на другую сторону, там
стал совать разные предметы, но они появлялись теперь уже с той стороны.
Ничего нельзя было продвинуть сквозь линзу, хотя она и не оказывала
никакого сопротивления. Все шло как в воздух, растворяясь в кумысном
тумане, и возникало тут же рядом, не теряя свойств, не теряя связи с той
частью, что оставалась снаружи. Астрофизик, который перед отлетом в
Бразилию околачивался у нас целых три дня, сунул однажды в линзу горшочек
с кустиком красных роз и там, с той стороны от центра, взял его. Ничего не
изменилось в розах, ничто не повредилось в них. Очень хорошо! Мы проделали
такой же опыт с аквариумом, где у нас жили с десяток черных рыбешек -
кажется, их название гурами - и три красных. Опять все в порядке - красные
остались такими же медлительными, а черные такими же проворными. Мы
осмелели. На третий день я погрузил в линзу руку вместе с плечом и
половину лица. Естественно, она появилась тут же поблизости, и обе
половинки оказались нос к носу. И когда я начал двигать головой назад от
центра, та половинка тоже уезжала на такое же расстояние. Тут сам собой
напрашивался новый шаг - сунуть в кристалл ногу, туловище и появиться
целиком, вылезти на другой половине линзы. Первым на это решился
астрофизик. Он влез спиной к нам, вылезший оказался к нам лицом, затем так
же влез и снова тут же вылез из нашей половинки линзы. Обращаю ваше
внимание на то, что он прошел через кристалл именно четное число раз - в
данном случае два. И все другие, хоть пришлые, хоть институтские,
почему-то лазили через феоназ дважды. Является к нам в подвал какой-нибудь
путешественник, мы его знакомим с кристаллом. Он влезает и появляется один
раз, потом через некоторое время второй и на этом успокаивается. Даже не
знаю, что тут играло роль - какой-то инстинкт, что ли? Но впоследствии
оказалось, что для жизни всех этих людей это имело большое значение.
Огромное. Потому что в первый раз вовсе не наш астрофизик вылез из
феоназа, не наш аквариум был вынут из кумысного тумана и не моя половинка
лица появлялась нос к носу, когда я совал свою физиономию в линзу.
- А чья же?
- Сейчас поймете... Одним словом, физик уехал, но приходили новые
люди, и мы продолжали развлекаться с удивительной линзой. Копс, правда,
никак не мог понять, что в станке висит уже не кусок вещества, а скорее,
кусок состояния. Ему казалось, что кристалл можно еще подточить и, если
вернется прозрачность, все же сделать линзу. Время от времени он приступал
к феоназу со своими шаблонами и с недоумением в десятый или двадцатый раз
убеждался, что режущая кромка без усилия скрывается в кумысном тумане,
чтоб появиться тут же рядом. Не мог сообразить, что перед ним просто
силовое поле неизвестной нам физической природы и шаблон с резцом тут
бессильны. Так прошла неделя или дней восемь, я как-то глянул на горшочек
с розами и ахнул. Когда мы его проносили через кристалл, там были один
большой бутон и четыре цветка. Бутону пора было распуститься, а цветкам
увянуть, потому что эти розы вообще недолго держатся. Но теперь на кустике
были три больших бутона и один маленький. Я бросился к аквариуму - тут то
же самое. Черные гурами и красные рыбки за это время не выросли, а
измельчали. Прошло еще две недели, рыбешки превратились в мальков, затем
из мальков образовались икринки, поплавали, упали на дно и как-то
растворились. То, что было пронесено через кристалл, не старело, а
молодело. Процесс шел в обратном направлении. Вот тут-то мы и поняли суть
феномена. Феоназ оказался окном в антимир, где все было точно таким же,
как у нас, но двигалось в противоположную сторону. Видите ли, это можно
представить себе в образе двух гигантских колес, надетых на одну ось, но
вертящихся в разные стороны. Предположим, что эта ось - линия.
Относительная скорость на периферии колес может быть очень высокой, но по
мере приближения к центру она будет падать, стремясь к нулю. Вот как раз
такой нулевой точкой для нашего мира и антимира оказался кристалл феоназа,
что и обеспечило возможность перехода из одной сферы в другую. Конечно,
это не очень-то научное объяснение, в действительности дело обстоит много
сложнее, но я вам уже говорил, что не силен в точных науках. Так или
иначе, рука, которая высовывалась в тот момент, когда я погружал свою,
была не моей.
- Хорошо. Но ведь вы чувствовали, когда вас брали за пальцы. Когда
брал этот завлабораторией.
- Ну и что? Просто мою руку, которая оказалась уже в антимире, брал
такой же завлабораторией там. А тот, кто высунул свою кисть сюда, мой
двойник, чувствовал прикосновение нашего логоритмиста. И когда мы, скажем,
бросали в линзу гаечный ключ, он проскакивал в антимир, а оттуда в этот же
миг вылетал к нам такой же. Поэтому-то кристалл нельзя было ничем
проткнуть насквозь. Мы думали, что вдвигаем трубу в феоназ, а на самом
деле вдвигали ее в антимир, и она, естественно, для нас исчезала. Но там в
это время проделывали точно такой же опыт, и навстречу нам вылезала труба,
которую мы ошибочно считали своей.
- Что-то я не очень понимаю.
- А что тут понимать. В антимире все то же самое. Такая же Вселенная,
такая же Земля, такой же институт и такой же Копс. В полном соответствии с
тем, что делалось у нас. Копс доточил уникальный кристалл до такого же
состояния и сунул в него руку как раз в тот момент, когда наш олух царя
небесного влез в линзу со своей. А потом в тот антимировский подвал
спустились тамошние логоритмист и астрофизик с таким же мною, и так оно
все пошло. Они постоянно делали то же самое с трубой, с цветочным горшком
и аквариумом. И одновременно с нами поняли, в чем дело. Даже сейчас в том
баре сидят такой же вы и такой же я, произносят те же слова и мысля те же
мысли.
- Подождите, но вот вы сказали, что астрофизик влез в кристалл и
вылез. Вы же видели, что это ваш астрофизик.
- Мы так считали сначала, потому что тот, вылезший, ничем не
отличался от нашего. На самом деле наш в это время был в антимире.
- А он понял, куда попал? Что он потом рассказывал про антимир?
- Ничего.
- Почему?
- Да потому, что не знал, что был там. Мы ведь тогда этого не
понимали. Он воображал, что так и остался здесь, только видел, что все
располагавшееся справа от него стало теперь располагаться слева. Я это
тоже испытал. Погружаешься в кумысный туман, потом вылезаешь из кристалла
и, как тебе думается, оказываешься опять у себя, поскольку там все
одинаковое. Только видишь, что окно уже за спиной. А в это время твой
двойник появляется в этом мире, и для оставшихся здесь ничего не меняется.
Позже-то мы всю эту механику осознали. Пролезаешь туда и говоришь: <Привет
в антимире, ребята>. А двойник, выбравшийся одновременно к нам,
приветствует нашего Копса и других этими же словами.
- Но ведь можно было отмечать, скажем, вашего Копса, когда он лез
туда. Поставить на руке метку чернилами. Чтоб убедиться, что оттуда
появляется другой.
- Отмечали. Но в том подвале людей осеняла в тот же момент точно та
же мысль, и вылезший тоже был с меткой... Нет, что нас убедило, так это
обратная направленность процессов. Здесь-то мы и задумались. Секрет вечной
молодости - вот что было перед нами, и по сравнению с открывающимися тут
возможностями тот эликсир, который Мефистофель дал Фаусту, выглядел чем-то
вроде таблеток от головной боли. Фауст просто еще раз сделался молодым, но
только затем, чтобы еще раз скатиться к дряхлости. А кристалл позволял
сколько угодно раз возвращаться, допустим, к двадцати пяти или двадцати
годам и вообще свободно перемещать себя по возрастной шкале. Я,
естественно, задумался о самом себе. Мои пятьдесят мне нравились, я бы
предпочел возле них и держаться. Но вот как?.. Однако ответ напрашивался
сам собой. Год в нашем мире, год в том, и в результате ты не стареешь и не
молодеешь. Но поскольку к тому времени у меня уже все перепуталось, и я
сам не знал, в каком мире в данный момент нахожусь, я решил сократить этот
срок до одного дня. Утречком являешься в институт, заглядываешь в подвал к
Копсу, идешь к себе в отдел, занимаешься там делами либо ничего не
делаешь, а на другое утро опять та же операция. Тем более что никакой
разницы не существовало, невозможно было определить, с антимирцами ты
сейчас или со своими. Неплохо придумано, да? Сутки там, сутки здесь? Вот
так прошло целых пять лет, в институте привыкли к феоназу, большинство о
нем забыло. Заказ на тот двухоктавный капиллятор Копс, конечно, так и не
выполнил, лаборатория получила то, что ей требовалось, из литейной
мастерской. Но на шестой год им опять потребовалась большая линза. Копс
взыграл духом и еще раз со своим дурацким упрямством приступил к феоназу.
Снова шаблоны, снова та же история. Само собой разумеется, ничего не
получалось да и не могло получиться. Тогда, обозлившись, этот осел берет
мощный лазер, становится против кристалла и бьет лучом прямо в центр -
помните, я вам говорил, что таким способом он расправлялся с испорченными
линзами. На его счастье, луч пролег как раз по оптической оси. Случись
иначе, ошибись Копс хотя бы на миллиметр, ему навстречу исторгся бы
обратный луч, отправив нашего коменданта к праотцам. Но тут два луча
встретились в серединке кумысного <нечто>, раздался взрыв, и по всему
зданию посыпалась штукатурка. И это было все. Кристалл перестал
существовать, и мы с Копсом оказались на грани катастрофы.
Краснолицый умолк, вздохнул и допил остаток <лунной> в кружке.
- То есть как он перестал существовать? Вообще исчез, что ли?
Краснолицый покачал головой.
- Распался на кристаллики. Но такие, что с ними ничего нельзя было
сделать. Понимаете, сбегается народ. Копс стоит обалделый, с лазером в
руке, а феоназа нет. На станке пусто, внизу, на полу, сверкающая груда. В
момент взрыва это снова стало материальным телом, минералом. Но
рассыпалось на маленькие кусочки, на кристаллики - эти самые додекаэдрики.
К сожалению, не простые, а обладающие свойством рассыпаться дальше. Я
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг