парламентом, извлекли частицы праха из могилы гения и, в-третьих, учли
биопсихологические характеристики живущих в настоящее время отдаленных
родственников материализуемого лица. На основе всего этого возникает живой
биологический аналог Бетховена: возрожденный к новой, хотя и
недолговечной, жизни человек прошлого века. Вместе с тем, оживший автор
"Девятой симфонии" явится перед нами, господа, как материализованное
представление о нем. В этом смысле он будет более правильным Бетховеном,
чем даже тот, которого знало девятнадцатое столетие. Наш экземпляр...
Простите, что вы сказали?
- Ничего, - ответила Лин Лякомб. - У меня погасла сигарета.
Продолжайте.
- Наш экземпляр освобождается от мелочей быта и от не учитываемых
наукой случайностей. При этом, строго говоря, Бетховен будет Бетховеном
только первые полчаса. Далее начинается неизбежный процесс приспособления
к нашему веку и нашему окружению, что повлечет за собой выработку у
личности некоторых новых качеств при утере некоторых старых. Принимая во
внимание, что действие квадрового по... Извините, что вы хотели?
- Я схожу позвоню Виксам. Может быть, они придут.
- Да, конечно.
Лин Лякомб вышла.
Несколько секунд было тихо, потом Лех и Скрунт одновременно издали
какой-то горловой звук. И тотчас повернулись друг к другу.
- Простите, вы, кажется, что-то хотели сказать.
- Я ничего. Это вы хотели что-то сказать.
- Я тоже ничего.
Еще помолчали.
Хозяйка вернулась.
- Альфред говорит, что они у Иды Элвич. Но Иде я звонить не буду. - Она
уселась. - Давайте приступать.
Пмоис кивнул.
- Сейчас.
- А разговаривать с ним можно будет?
- Естественно. Только не входите в границы квадрового поля. - Он задрал
голову. - Эй, у вас все готово?
- Ага! - донеслось сверху.
- А у вас?
- Да.
- Включайте.
Прозвенел длинный тревожащий звонок. Что-то загудело. Томление нависало
в зале, запахло электричеством. За канатами на площадке возникло
светящееся пятно с темной областью в центре. Оно уплотнялось.
- Бетховен, - прошептала Лин и облизала губы.
Серое пятно еще уплотнилось, образуя формы сидящего на стуле человека в
темном камзоле с темным галстуком поверх кружевного жабо. Голова и руки
сначала были почти прозрачными, потом загустели. Лицо покраснело. Черные
растрепанные волосы над выпуклым лбом вихрами торчали в разные стороны.
Кто-то из сидящих громко сглотнул.
Человек у рояля глубоко вздохнул, выпрямился, поднял голову, невидящим
взглядом скользнул по физиономиям хозяйки и ее гостей. На лице его
выразилось страдание. Он повел рукой возле уха, как бы отгоняя что-то.
- Какой маленький, - прошептала Лин Лякомб.
- Бетховен и был небольшого роста, - сказал Чисон.
- Тише, - попросил представитель фирмы. - Материализация совершилась.
Вы хотели послушать "Лунную"?
- Да-да, "Лунную". - Лин заложила ногу на ногу и откинулась на спинку
кресла.
Пмоис сделал знак механикам.
- Выключите.
- Угу.
Гудение смолкло.
- Сосредоточьте его на "Лунной". Опус двадцать седьмой. Притормозите
все остальное.
- Сосредоточили.
- Ну, давайте, - сказала Лин Лякомб. Она склонила голову набок и
полуприкрыла глаза. - Давайте.
Человек у рояля закусил губу и помотал головой. Он задумался. Потом
положил руки на клавиши и стал играть.
С минуту все слушали. Затем Лин недоуменно посмотрела на представителя
фирмы.
- Что-то не то.
Плечистый пожал плечами.
- Да, почему-то сразу вторая часть. Аллегретто.
- Зато он освобожден от мелочей быта, - сказал Чисон. Какое-то смутное
раздражение нарастало в нем. Он не мог его подавить.
- Что? - Лин повернулась к нему.
- Я говорю, он освобожден от мелочей быта. От случайностей.
Пмоис мельком взглянул на Чисона. Потом он встал и задрал голову.
- Эй! Остановите его и дайте сильное торможение. Пусть начнет сначала.
Наверху завозились. Щелкнул какой-то переключатель.
Человек в камзоле опять помахал рукой возле уха. Что-то боролось в нем.
Он положил руки на клавиши, затем снял их. Потом придвинулся ближе к роялю
и сыграл "Лунную сонату" от начала и до конца.
Умолкли последние аккорды.
- Блеск! - воскликнула Лин. Глаза у нее сияли. Она схватила руку Леха и
приложила к своей щеке. - Чувствуете? Я вся горю. - Она повернулась к
Пмоису. - Теперь можно с ним поговорить, да?
- Пожалуйста. Только имейте в виду, что скоро начнется приспособление и
надо будет все прекратить.
Хозяйка подалась вперед.
- Алло! Как вы себя чувствуете?
Молчание.
- Он же не понимает, - сказал представитель фирмы. - С ним нужно
говорить по-немецки.
- Ах, верно! Действительно, по-немецки. Я как-то упустила из виду...
Кто-нибудь знает немецкий?.. Вы, случайно, не знаете?
Чисон пожал плечами.
- Как-то глупо получилось, - сказала Лин. - Нельзя тогда быстро
переделать его в Байрона, например?.. Нет, нельзя?.. Тогда для чего мы все
это предприняли?.. - Затем ее лицо вдруг просияло. - Постойте, я сама
вспомнила.
Она вскочила, подошла к самым канатам и, вытянув шею, прокричала:
- Sprechen Sie deutsch?
И с торжеством оглянулась на гостей.
Человек в камзоле что-то брезгливо пробормотал. Разобрать можно было
только "...onnerwetter".
- Время истекает, - сказал Пмоис. - Надо начинать дематериализацию.
Он поднялся, сделал несколько распоряжений. Все пошло обратным
порядком. Раздалось гуденье. Сильнее запахло электричеством. Человек на
стенде делался прозрачным. Через несколько секунд все было кончено,
установку выключили.
- Я сейчас приду. - Лин Лякомб сорвалась с места, стуча каблуками.
Мужчины закурили.
Скрунт откашлялся.
- Как будто бы собирается дождь...
- Что вы говорите? - Лех посмотрел в окно. - Да нет, вроде
рассеивается.
Хозяйка явилась разгневанная.
- Слушайте, я все-таки позвонила Иде Элвич, и, оказывается, они тоже
воссоздавали Бетховена. Разве так можно? (Представитель фирмы развел
руками.) Хотя с другой стороны, это даже интересно. - Лин задумалась на
миг, глаза ее зажглись. - Действительно, получилось бы очень здорово.
Сделать двух Бетховенов, а между ними поставить эту, как ее, которой он
посвятил "Лунную".
- Джульетту Гвиччарди, - сказал Пмоис.
- Да-да. Или даже составить целый оркестр из одних Бетховенов. Вот была
бы штука! А рядом более современный оркестр - например, из Равелей. И
послушать, что лучше. - Она резко повернулась к Чисону. - Что же, идемте
обедать. У нас сегодня рябчики "по-русски". А после мы покажем, как Скрунт
рисует, - его тоже научили под гипнозом... Пошли!
Чисон посмотрел на Леха.
- Обедать. Я сегодня... - Он замялся. - Пожалуй, у меня сегодня не
выйдет. В другой раз. Большое спасибо.
Хозяйка согласилась с птичьей легкостью.
- Ну, как хотите. Давайте тогда еще раз взглянем на Рембрандта.
Никто не возражал, и они поднялись снова в светелку на третьем этаже.
Постояли перед "Отречением".
- Удивительно! - с фальшивым восторгом сказал Чисон. Он протянул руку и
дотронулся до картины. - Совершенно подлинная трещинка.
Хозяйка смотрела на "Отречение святого Петра" каким-то странным
взглядом. Губы ее были плотно сжаты.
- Черт возьми, я была абсолютно убеждена, что эта служанка - Саския. -
В ее голосе звучало разочарование. - Или, на худой конец, Хендрикье. - Она
злобно взглянула на Пмоиса. - Почему вы меня раньше не предупредили?
В вестибюле она сказала Чисону с Лехом:
- Так вы приходите еще через неделю, у нас приемные дни по вторникам.
Меня как раз осенила блестящая мысль. Знаете, что мне пришло в голову - мы
воссоздадим Фидия, и он сделает мой скульптурный портрет. При нас же, на
место. И, кроме того, Скрунт прочтет лекцию о направлениях в современной
физике. Он у нас скоро будет выдающимся теоретиком. Фирма "Доступная
наука". Они из любого берутся сделать Эйнштейна.
Лех и Чисон молча пошли.
Дождь действительно так и не собрался. Развеялось.
Отовсюду неслась музыка. Хозяева особняков пели почти как Карузо.
Играли на рояле почти как Рахманинов. Наверное, они еще писали картины
почти как Ренуар и Репин. Благодаря новым методам можно было стать чуть ли
не гением в какой угодно области искусства и в любой отрасли науки - и без
всякого труда.
Лех и Чисон вступили на мостик через канал, когда позади раздался скрип
тормозов.
- Эй!
Они обернулись.
Из-за руля желтого лимузина Скрунтов выглядывал лакей Ульрих. Он
поспешно выбрался из машины, держи в руках здоровенный пакет.
- Мистер Лех...
- Ну?
- Лин Лякомб дарит вам картину "Отречение святого Петра". Подлинник.
Лех неуверенно взял картину. Лакей Ульрих влез в лимузин. Автомобиль
дал задний ход, съехал с моста, развернулся и укатил.
Лех смотрел на пакет, затем он глянул на Чисона. Внезапно его прорвало:
- Никакой это не Рембрандт. Все собачья ерунда. Ту картину
действительно Рембрандт писал. И мучился, переживал с ней. А это...
Он размахнулся и швырнул второй подлинник в черную тяжелую воду капала.
Отряхнул руки и повернулся к приятелю.
- И Бетховен - это тоже не Бетховен.
Они пошли дальше и, не сговариваясь, остановились у большого дома. У
подвального окна.
Все так же доносились звуки разбитого рояля.
Женский голос сказал:
- Подожди. Вот опять неправильно. Как ты берешь педаль?.. Педаль должна
быть, как лунный свет... И потом - вот тут у тебя легато... Ну, начни еще
раз.
И голос девочки ответил:
- Сейчас, мама.
Друзья слушали, потом Чисон поднял руку.
- Вот это настоящий Бетховен.
И они зашагали дальше.
(На самом-то деле это был не Бетховен, а Мендельсон: "Песня без слов".
Но все равно Чисон был прав.).
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 08.11.2001 13:15
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг