Север ГАНСОВСКИЙ
ВИНСЕНТ ВАН ГОГ
Повесть
Нравится, да?.. Ну правильно, конечно. Не просто нравится, а открывает
какой-то другой мир, позволяет увидеть все вокруг свежими глазами. Материя
живет, чувствуешь, как в ней кипят атомы и частицы. Предметы, явления
раскрывают свою суть, все связывается со всем, начинают просвечивать грани
иных измерений. Не правда ли, один из первых живописцев Голландии не
уступает тем старинным, вроде Рубенса или Ван Дейка. Я с ним, между
прочим, был довольно хорошо знаком. Встречался в разные периоды его жизни,
нырял к нему, знаете ли, из последнего десятилетия нашего XX в
предпоследнее десятилетие XIX века. Вся штука началась после того, как
прошли эти Законы насчет путешествий во времени, помните?.. Хотя откуда
вам помнить, вы этого вообще не знаете. Да вы садитесь, садитесь вот здесь
- на этот стул можно, он не музейный. Просто я его приношу с собой, чтоб
кто-нибудь мог отдохнуть.
Так о чем мы начали - о путешествиях во времени? Понимаете, когда
политические деятели сообразили, что прошлое лучше не ворошить, и
отступились, в Камеры, во Временные эти Петли, хлынул другой народ.
Ученые, художники, коммерсанты, вообще черт знает кто. Публика ринулась во
все века, в самые отдаленные эры, вплоть до каменноугольного периода.
Везде суетятся, путаются под ногами, лезут с советами. Запакостили всю
историю, житья никому нет. Особенно везде приелся тип всезнайки - бывают
такие дурачки, которые, если смотрят в кинотеатре детектив второй раз,
никак не могут удержаться, чтоб не испортить окружающим удовольствие,
подсказывая, что дальше будет.
Приходит, например, в Италию 1455 года к великому Клаудио Мадеруцци
этакий самодовольный дуб и сообщает: так, видите ли, и так, умирать вам
все равно в нищете. Клаудио, натурально, расстроен, лепить, рисовать
бросает. Пошел по кабакам - и на тебе, итальянское Возрожденье уже не
имеет Мадеруцци, а только одного Леонардо да Винчи, который в прежнем-то
варианте был названным братом Клаудио и с ним вдвоем даже написал
несколько картин... При этом не только прошлое стало страдать, а и наш
1995 год, потому что сюда тоже зачастили из более отдаленных будущих.
Только начнешь что-нибудь делать, тебе такого наговорят, что руки
опускаются. И вот, когда всем уже стало невмоготу, собрались правительства
стран, имеющих Временную Петлю, установили связь с путешественниками из
других будущих веков и вынесли решение, чтоб все эти номера прекратить.
Хочешь смотреть прошлое, смотри, но не вмешивайся. Издали Временный Закон
об Охране Прошлого - пускать только таких, кто, хоть умри, не признается,
что он из будущего, и тем более мешать никому не станет. Все эту конвенцию
подписали, а перед тем как разъехаться, сдернули некоторые самые вопиющие
завитки. Восстановили, например, Колумба, потому что был уже такой
вариант, когда совсем не Колумб открыл Америку. К нему тоже, знаете,
явился какой-то болван и с планом в руках доказал, что, следуя через
Атлантику на запад, в Индию тот не попадет. "Ах, не попаду, - говорит
тогда Колумб, - ну и пусть, не стану мучиться". В результате Америка так и
осталась, и открыли ее только еще через сто пятьдесят лет, когда просто
стыдно было не открыть...
Что вы сказали, "Будущее уже существует"?.. Да, естественно, существует.
Вместе со всей суммой времен от первого мига в бесконечность. И прошлое
и будущее - все существует одновременно и при этом каждое мгновенье
меняется.
Как раз поэтому у нас нет настоящего, которое было бы статикой,
неподвижностью. Верно же, нету? Куда ни посмотришь, все либо уже прошлое,
либо еще будущее... Впрочем, это философские вопросы, в которые я
забираться не стану. Вернемся к тому, с чего мы начали, то есть к Винсенту
Ван Гогу.
Если хотите знать, только благодаря мне вы и можете видеть тут в Лувре
его произведения. Не пожалей я в свое время этих картин...
Короче говоря, с 1995 года эти поездки поставили под строжайший
контроль.
Каждый кандидат проходит двадцать всевозможных комиссий, представляет
характеристики о нравственной устойчивости, начиная чуть ли не с ясель. Да
еще докажи, что действительно надо, продемонстрируй, как будет достигнута
полная незатронутость. В Лондоне, например, целый год готовились, чтобы
сделать коротенький телефильм о Генрихе VIII, и им разрешили снять с
воздуха пир рыцарей, только когда было доказано, что эти аристократы
никогда не смотрели вверх, в небо -бывают ведь такие люди, что с
определенного возраста всю остальную жизнь уже никогда не поднимают
голову, чтобы глянуть на облака, синеву или звезды. Таких, в общем,
наставили рогаток, что пробиться никто не мог, и эти Временные Петли чуть
ли не постоянно бездействовали.
Но как вы знаете, закон на то и закон, чтоб его обходить. Свои подписи
на торжественном документе поставили полномочные представители нескольких
государств, но отнюдь не всякие там сторожа, техники и мелкие
администраторы, работающие при этих Камерах. Одним из таких техников
оказался в 96 году некий мой знакомый с детства. Подчеркиваю, именно
знакомый, а не друг - друзей я в ту пору вообще не заводил, потому что и
один себя прекрасно чувствовал. Все мое было при мне. Два метра росту,
широкие плечи, острый взгляд и быстрая реакция. Мне тогда как раз
исполнилось двадцать пять. В небо я с младенчества не смотрел, находя на
земле все, что мне нравится. И вот однажды, под осень, попадается мне
возле Ипподрома этот Кабюс и сообщает, что работает при Временной Петле.
Глаза у меня сразу загорелись, спрашиваю, неужели все-таки кто-нибудь
ездит потихонечку в прошлое. Он отвечает, что ездят, почему бы не ездить,
если с умом, но требуется большая затрата энергии, которую, чтоб в
Институте ничего не заметили, нужно покупать где-то на стороне и
перекачивать. Я выражаю согласие вложить капитал, и мы задумываемся, что
же, собственно, привезти из прошлого. Золото или там драгоценные камни
отпадают, поскольку и то и другое изготовляется синтетически. Остаются
произведения искусства и, в частности, произведения выдающихся художников.
Начинаю наводить справки и узнаю, что один из самых ценимых живописцев
минувшего столетья - Ван Гог. Иду в Национальную библиотеку, поднимаю
материал и убеждаюсь, что нескольких лет не хватило бы, чтоб прочесть все
о нем. Винсент Биллем Ван Гог родился в 1853 году, то есть почти за
полтора века до нашего времени. Любил и был отвергнут. Отдался искусству.
Живя в нищете, написал около семисот картин.
Измученный бедностью и непризнанием, сошел с ума и в возрасте тридцати
семи лет покончил самоубийством, выстрелив себе в грудь. Слава пришла к
нему только после смерти, когда была опубликована его переписка с братом
Теодором и другими людьми... Ну что же, все это мне очень нравится -
типичная биография для гения, лучшего и желать нельзя. Для последней
проверки отправляюсь в лучший художественный магазин в Париже на бульваре
Сен-Мари.
Останавливаю первого попавшегося сотрудника и говорю, что хотел бы
предложить подлинник Ван Гога. В зале сразу воцаряется тишина.
- Ван Гога?.. Подлинник?
- Да, именно.
Посетители смотрят на меня. Продавец просит обождать, уходит,
возвращается и предлагает пройти к владельцу салона. Поднимаюсь на
антресоли. Лысый элегантный господин здоровается, ставит на стол чашечку
кофе. Он взволнован, но старается этого не показать. Спрашивает, что у
меня есть. Говорю, что рисунок. "Какой именно?" Да так, отвечаю, мелочь -
пастух с овцами. Господин нажимает кнопку звонка, в кабинет входит
согнутый старик с седыми усами, как две сабли. Владелец салона вводит его
в суть разговора, старик выпрямляется, усы вскакивают торчком. Какой
пастух - палку он держит в правой или левой руке? Что за местность кругом
- деревья или голое поле? Темное ли небо, и есть ли на заднем плане башня?
Вижу, что передо мной их главный специалист по Ван Гогу. Отвечаю наобум,
что пастух вообще без палки, нет ни поля, ни деревьев, а небо не темное,
не светлое, а серое с белой дыркой посредине.
Старик закусывает губу, нахмуривается, а затем начинает шпарить, как по
писанному: дрентский период, рисунок задуман тогда-то, сделан тогда-то.
Мне все это неинтересно, я затыкаю фонтан, напрямик спрашиваю, сколько
можно за такую вещь получить. Элегантный господин думает, затем осторожно
говорит, что средне сохранившийся рисунок Ван Гога идет, мол, сейчас по
одной, а хорошо сохранившийся - по две тысячи ЕОЭнов при условии проверки
на молекулярном уровне. Чтоб было понятно, скажу, что, располагая и 1996
году сотней, например, тысяч Единиц Организованной Энергии, вы могли
воздвигнуть себе небольшой индивидуальный остров в Средиземном море - даже
в глубоком месте насыпать соответствующее количество земли, насадить парк,
построить дом и провести дороги... Очень хорошо, очень приятно. На этом я
удаляюсь, рассказываю все Кабюсу, и мы решаем, что, если такое дело, надо
брать из прошлого побольше. Я предлагаю спуститься в Париж столетней
давности, то есть в 1895 год, когда художник уже умер, а его картины, пока
еще ничего не стоящие, хранятся у вдовы брата - Иоганны.
Начинаем готовиться. Кабюс берет у меня пятнадцать тысяч ЕОЭнов и
добавляет пять своих. Я приобретаю у нумизматов деньги той эпохи.
Заказываю себе костюм - мешковатые длинные брюки в полоску, пиджак без
плеч, черный цилиндр с мягкими, изгибающимися полями. Проходит две недели,
приготовления закончены, погожим вечерком мы отправляемся в Институт на
Клиши. Сонному охраннику Кабюс объясняет, что я приглашенный на ночь
хроноспециалист.
Коридоры, повороты, коридоры, нигде ни души. Кабюс открывает своим
ключом дверь во Временную Камеру. Техника была такая: указатель ставится
на нужный год, месяц, число и час. Затем включение на полсекунды, чтоб
бросить взгляд вокруг, еще одно, на две секунды, для более детального
осмотра, и окончательный перенос. Эти предварительные включения начали
практиковать после того, как одного знаменитого палеонтолога
перематериализовали за сто тысяч лет назад в каменный век прямо перед
разинутой пастью пещерного льва.
У меня все прошло нормально. Оглянулся один раз, огляделся другой, и
вот я уже в Париже 10 мая 1895 года в полдень воскресенья.
Забавная, скажу вам, штука - попадать в чужое время. Первое, что всегда
поражает, - тишина. Если взять город моей современности или, к примеру,
вот этой, 1970 года, то, несмотря на борьбу с шумом, дай бог услышать, что
в двух шагах от тебя делается. У нас ближние звуки забивают все дальние. А
тут явственно раздавались не только шаги прохожего неподалеку, но стук
кареты за углом и даже слабенький звоночек конки квартала за три. Ну
потом, конечно, отсутствие автомобилей, чистое небо, свежий воздух, из-за
чего создавалось впечатление, будто все обитатели этого мира прохлаждаются
на курорте.
Возник я тут же, на старом бульваре Клиши - собственно на том месте,
где была Камера. Ну и побрел - приличный молодой человек, хорошо одетый, с
тростью и большим саквояжем. Должен признаться, что меня одолевала
странная, сумасшедшая радость. С трудом сдерживался, чтоб не выкинуть
какую-нибудь штуку - разбить, скажем, стекло в витрине, перевернуть карету
или дернуть за нос разряженного щеголя, важно шествующего навстречу. Мой
рост по сравнению с другими прохожими делал меня просто гигантом, я
чувствовал, что при любой выходке могу остаться безнаказанным. Тут ведь
еще не слыхали о том, что стометровку можно пробегать за восемь с
половиной, а в длину прыгать на девять и восемь.
Посмеиваясь про себя, прошагал одной улочкой, другой, миновал небольшое
кладбище, подъехал одну остановку конкой, плутал некоторое время в
переулках и добрался до номера 8 по улице Донасьон.
Домик, крылечко, садик, клумбочки с цветами - все маленькое,
игрушечное, дробное, не такое, как в нашем или в вашем времени. Дергаю
ручку проволочного устройства со звоночком - тишина, только пчелы колдуют
над желтыми лилиями. Дергаю снова, внутри в домике какое-то шевеление, и
на крыльцо наконец выходит женщина средних лет - глаза чуть навыкате,
выражение лица испуганное. За ней старушка служанка. Здороваюсь через
забор и объясняю, что я иностранец, слышал о произведениях Винсента Ван
Гога, которые здесь хранятся, хотел бы их посмотреть.
Хозяйка, эта самая Иоганна, несколько успокаивается. Старушонка
отворяет калитку, поднимаюсь на крыльцо. Дом состоит из трех комнаток. В
первой что-то вроде гостиной, вторая вся завалена папками и бумагами,
третья, как я догадываюсь, служит спальней для мадам и для служанки.
Обстановочка в целом бедная. Хозяйка спрашивает, от кого я слышал о
картинах Винсента, я называю какие-то вычитанные в справочниках и
монографиях имена. Она удовлетворена, на лице появляются оживленье и даже
сдержанная скромная радость. Ведет меня на второй этаж в мезонин или,
вернее сказать, на чердак. Темновато, тесно, и здесь на грубых стеллажах
расположены работы Винсента Ван Гога.
Подлинники.
Берусь их просматривать, и вдруг мною овладевает глубокое недоумение.
Почему он считается великим художником? В чем его гениальность? Понимаете,
когда я смотрел репродукции в роскошно изданных альбомах и читал
всевозможные славословия, это было одно. Но теперь картины передо мной на
чердаке, у меня есть возможность увидеть их напрямую, а не через
облагораживающую призму времени, и становится ясно, отчего ему удалось за
всю жизнь продать только одно-единственное произведение. На пейзажах
деревья - двумя-тремя мазками, дома - грубыми пятнами. Если он делает,
например, огород, то не разберешь, что там посажено - капуста или салат.
Нигде нет отделки, этакой, знаете, старательности, повсюду поспешность,
торопливость, небрежность. Впечатление, будто все, что он видел, ему
хотелось огрубить, исказить, искорежить. Я начинаю догадываться, что слава
большинства знаменитых художников, а может быть, и поэтов - не столько их
заслуга, сколько результат шумихи, которую позже поднимают всякие критики
и искусствоведы. Каждому из нас с детства попросту вколачивают в голову,
что, скажем, Шекспир и Микеланджело - это гении, а без такого вколачивания
мы бы их ни читать, ни смотреть не стали.
Все это проносится у меня в мыслях, но вида я, естественно, не подаю и
говорю себе, что мое дело маленькое, раз за Ван Гога будут платить такие
ЕОЭны.
Повертел в руках одну вещь, вторую, обращаюсь к хозяйке дома - служанка
торчит здесь же в дверях - и говорю, что мог бы купить, если не все, то
хотя бы главное. Холстов этак двести. Иоганна Ван Гог поднимает на меня
свои бледные глаза. "Купить?" Да, именно купить и заплатить наличными
любую цену, которую она назначит. При этих словах вынимаю из кармана пачку
тысячефранковых билетов, развертывая их веером. И что же я получаю в ответ?
Предсгавьте себе, что глаза выкатываются еще больше, увядшая дама
склоняет голову и тихим, но твердым голосом сообщает мне, что картины
непродажные.
Она, видите ли, уверена, что брат ее покойного мужа Винсент Ван Гог
сделал очень много для искусства, в будущем он должен принадлежать
человечеству, и поэтому она не считает себя вправе продать его
произведения частному лицу.
Она намерена издать его переписку - та самая комната, заваленная
бумагами, - и надеется, что после этого люди поймут, каким прекрасным
человеком и гениальным художником Винсент был. Продать она ничего не
может, но, поскольку мне нравятся его вещи, она готова подарить несколько
рисунков.
Я выслушиваю все это вежливо, притворяюсь, будто обиделся, и говорю,
что либо все, либо ничего.
Штука-то в том, что мной был учтен и этот вариант. За день до отъезда я
заглянул к знакомому аптекарю и выудил у него особый пузырек, который в
нашей эпохе употреблялся для перевода диких зверей из одного заповедника в
другой. Вы надавливаете кнопку, задерживая при этом дыхание секунд на
сорок, а все живое в тридцатиметровом радиусе погружается в глубокий сон.
Пожимаю плечами, сую деньги в карман и нащупываю там пузырек. Обе женщины
тотчас начинают зевать, тереть глаза и через полминуты опускаются там, где
стояли.
Я же извлекаю из саквояжа второй, поменьше и неторопливо принимаюсь
отбирать картины. Помню, что взял "Башню Нюэнен", "Подсолнухи", "Кафе в
Арле" - около двух сотен холстов и картонов. Заглянул еще в комнату на
втором этаже и прихватил две папки с письмами. Набил, короче говоря, до
отказа обе свои емкости, вышел, нанял карету и спокойненько доехал на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг