- Что это у тебя? - Он показал не на книгу, на рукоятку ножа.
- Нож.
- Покажи.
Я подал нож. В отличие от Вьюры мужчина знал, что это такое. Вынул из
ножен, осмотрел, попробовал остроту. Отсосал выступившую на пальце большую
каплю крови, уважительно покивал.
- Хорошая вещь. Дай мне.
- Возьми.
Он подумал миг.
- Провожу.
Срезал несколько стеблей анлаха. Пошли прямо по песчаной целине в
сторону, противоположную морю. Справа вдали я увидел деревню - с десяток
серых низких строений. Кажется, глинобитных, без труб и окон. Потом еще одну
и третью. Они мне не попадались, когда шел от корабля по шоссе, потому что
стояли далеко от берега.
Спустились с мужчиной в большую каменистую впадину, по дну засыпанную
нетронутым чистым песком. Мой спутник указал на тропинку впереди. Начиналась
она как бы ни от чего, на голом месте.
- Туда.
Я глянул на него.
- А ты откуда шел? Почему нет твоего следа? Он нагнулся, пучком анлаха,
пятясь, стал заметать наши следы.
- Ночью ветер все сровняет. Ты иди,
Раскинувшаяся передо мной пустыня была каменной - "хаммада", как в Сахаре
называют такую. Плоская, она заметно поднималась в направлении моего пути.
Из-за крутого подъема горизонт все время был рядом, впечатление, что идешь
прямо в небо.
Вышел на гребень и ахнул.
Гигантский амфитеатр. Чаша в десятки километров диаметром и целых два,
может быть, глубиной. Желтые, рыжие, красные, кое-где обрывистые стены.
Долина, со дна которой до уровня, где я находился, циклопическими столбами
стояли разнообразных очертаний скалы. Словно мертвый город великанов.
Захватывающее зрелище. Солнце еще не достигло зенита, и то, что дыбилось
ко мне снизу, пестрело тенями: синими, фиолетовыми, даже черными в самой
глубине. Это вблизи, по горизонтали. А вдаль уходило легким сине-зеленым
маревом. Казалось, до ближайшей черной скалы-столба можно рукой дотянуться.
Я-то думал, что Иаката совсем старая планета со сглаженной поверхностью.
Такие просторы притягивают. Можно смотреть бесконечно. Они возвышают и
требуют.
Сначала тропинка шла полого вбок, потом круче вниз.
- Эй!
Еще раз мой новый знакомый.
Он спустился легко, как прирожденный горец, протянул нож.
- На. Я просто так. Хотел испытать. Если потеряешь тропинку, ищи не под
ногами, а впереди. Она мелькнет. Воду внизу можно пить. Что будешь делать,
делай быстро. В темноте ты здесь не пройдешь.
- А кто ее пробил?
- Я. - Для чего?
- От скуки. Я мальчишкой три раза убегал. Возвращали.
- В пустыню убегал? Зачем?
- За смертью. Многие так уходят, когда маленькие Мы постояли, глядя на
панораму перед нами.
- Я знаю, кто ты. - Повернулся, стал быстро подниматься, гибкий, со
свободными движениями.
Из "видящих", конечно. Выходит, и такие среди них есть.
Спускаться было нетрудно, но не прогулка. Иногда терял тропинку. Потом
она мелькала внизу, и, начав с увиденного места, ее можно было проследить до
самых своих башмаков. Порой вела к большим глыбам, между которыми еле
протиснешься, порой по каменным осыпям, где жутко неудобно было ставить
ногу. В одном месте зашел в тень и здесь только почувствовал, какая же стоит
жарища. Снял куртку, преобразовал в вещмешок, сунул туда комплект и брюки,
проделся в лямки.
Стена, по которой спускаюсь, - геологическая карта. Но для меня почти
немая - не знаю многих минералов.
Недалекие через пространство воздуха скалы, что поднимались со дна
долины, задавали загадку. Эоловый (кажущийся творением рук человеческих, а
на самом деле произведение природы) или настоящий город? Иногда по четкости
ровного вертикального профиля уверен был - впереди взметнувшееся из глубины
строение. Но тропинка подводила ближе, и выяснялось, что тот же отшелушенный
дикий камень, древний, неровный, в бороздах и трещинах, изъеденный
кислотами, покрытый солью - старания жары и холода, воды и ветра.
Теперь тропинка стала ясной. Заторопился. Новый крутой спуск, еще.
Неожиданно длинной была эта дорога. Показавшийся небрежно ленивым парень
годы, может быть, ей отдал.
Внизу стало прохладно. Ветер. Тропинка виляла между ямами-колодцами. Вода
держалась в них высоко у края. Ее обилие говорило, что я на самом дне
долины. Скалы уходили от меня на высоту - до упора приходилось закидывать
голову, чтобы посмотреть на вершины. Солнечный свет не доходил сюда - только
в самый полдень. Царство мрака и холода.
Через километр тропинка наконец повела наверх, оставляя в стороне эоловый
город. Чем дальше от него, тем более он напоминал настоящий мегаполис -
средоточие небоскребов. Тем красивее становился, тем легче было думать о
нем, как о наполненном борьбой, мечтами, отчаянием, радостью, жизнью. Только
чистое небо, прозрачный океан воздуха над уходящим назад виденьем своей
хрустальной нетронутостью не соглашались, отрицали.
Здесь тропинка, вырубленная в отвесной, порой даже нависающей стене,
свидетельствовала о большом упорном труде того, кто сначала просил, потом
вернул нож. Вызывала уважение даже своей бесполезностью - понятно было, что,
поскольку есть шоссе, здесь, кроме самого создателя, никто не ходит.
Не тропу, сам себя он строил.
На пологом месте сделалось тепло. Посмотрел наверх - не так уж далеко до
обрыва. Удивился, что оттуда выглядывает густая зелень - приятель-то
говорил, что пустыня. Скоро тропинка вывела под обрыв, так что до деревьев,
торчащих на фоне неба кончиками ветвей, оставалось метров десять. Манило
посмотреть, откуда же тут взялась роща. Бросив тропинку, по трещинам, по
неровностям начал взбираться. С обрыва толстым ковром свисал дерн, трудным
оказалось перевалить через самый край. Одной рукой держась за выступ стены,
другой долго шарил в дерне. Комочки сухой земли сыпались на голову, летели в
бездну. Под пальцы наконец попала петля одеревеневшего корня. Подтянулся,
втащил себя наверх на траву.
Мама родная! Версаль, Петергоф и Сан-Суси!
Вдоль обрыва в обе стороны ограда из колючей проволоки. А за ней
великолепный парк. Словно с картин Ларжильера, с "Версальской серии" Бенуа.
Подстриженные лужайки и деревья, боскеты, аллеи, посыпанные красным песком,
горбатый мостик через пруд, выглядывающий из зелени угол белого дома с
террасой.
Казалось, вот-вот из-за трельяжа выйдет надменная дама в кринолине.
Оттягивая струны колючки, пролез под оградой, пошел, пригнувшись за
стенкой подстриженных кустов Парк выставлял свои красоты. За первым
дворцом-особняком второй, озерцо с каменными ступенями к воде, эспланада,
предназначенная, вероятно, для игр, снова каменный особняк с огромными
окнами, с балконами. Одетый ровно выкошенной травой холм, на вершине
которого балюстрада - оттуда обитатели этого убежища любуются, вероятно,
величественной панорамой долины.
Сзади возник негромкий скрежет, я нырнул в кусты.
Мужчина в просторном пестром балахоне и коротких штанах катил нагруженную
садовым мусором тачку - металлический обод поскрипывал на песке.
Пропустил его, сам повернул внутрь парка, в аллею. Пустынно, ни души.
Открылся небольшой желтый дворец. На террасе второго этажа стояли,
разговаривая, четыре женщины в открытых платьях и шляпах с большими полями.
В глубине играли дети, перебрасываясь легким, напоминающим этажерку
предметом, который в полете менял направление. Этажерка как раз улетела на
лужайку, но никто не стал за ней спускаться. Одна из дам перегнулась через
каменные перила, кого-то позвала. Голос ее был мелодичный. Из той части
дома, что мне не была видна, вышел мужчина в балахоне, взял этажерку, стал
подниматься по лестнице. Слуга.
Вдруг я увидел идущих ко мне двух женщин, заметался. Кустарник жидкий, но
рядом трельяж. Сунулся туда. То было сооружение из тоненьких жердочек,
сплошь увитых растением с большими шершавыми листьями. При каждом моем
движении они оглушительно шуршали.
Приближаются две девушки. Высокие, прямые, в платьях, обнажающих плечи и
почти всю грудь. Одна, в голубом, красавица, со спокойной полуулыбкой как бы
прислушивается к своему существованию, нежная, словно цветок, словно часть
ухоженной природы странного оазиса в пустыне. Подумалось, что по отношению к
такой любовь - преклонение и защита. Другая, в белом платье, энергичная, с
гордо откинутой назад головой, с надменным, циничным выражением тоже
красивого лица. Обе аристократки, обе плод тысячелетнего, может быть,
барства, принадлежащие к совсем другому миру, чем горожане на берегу моря.
Белая старается убедить собеседницу.
- Скажи ей, чтобы посоветовала отозвать Рхра. Она тебя послушает. Рхр
мужлан, выскочка. Тупой и грубый. Все испортит. А с городом надо решать
окончательно. Их же десятки тысяч.
- Тебе не жаль?
- Нет! - воскликнула белая. - Пусть невольные, но враги. Как можно этого
не понимать? Я кожей чувствую. И всегда - во все мгновенья жизни. Никого не
отпускает эта тяжесть, кроме таких, как ты.
Они уходили, оставляя меня в полной растерянности.
Уходили, такие разные и при том обе сгармонированные с роскошью этого
места. Особенно голубая - сама, как музыка, и погруженная в мелодию этих
аллей, подстриженных деревьев, причудливых павильонов.
Весь парк - какая-то невероятность. Человеческий мир Иакаты вдруг
раздвинулся, из плоского стал рельефным с вершинами и провалами.
Прошел-прокрался дальше на юг. Людей мало, только женщины и дети на
террасах, на лужайках. Атмосфера покоя, довольства, ощущение гармонии
воспитанного, внутренне дисциплинированного человека с ухоженной
цивилизованной природой. Но при этом господа и слуги.
Парк к югу кончился. Опять колючая проволока, за ней пустые безжизненные
желтые каменные холмы.
Вернулся на тропинку, сел в тени под уступом.
Что это такое? Другая нация, другая культура или, может быть, пришельцы,
потомки пришельцев, почему-то обосновавшихся здесь? Ведь человеческий тип
тот же. Правда, судя по женщинам, жители оазиса повыше, поизящнее. Впрочем,
и среди знакомых иакатов есть высокие - Вьюра, например, Глгл.
С открытием усадьбы сам город приобретает другое содержание и значение.
То ли он предполагаемая жертва, то ли угроза обитателям здешних особняков.
Да как же получилось, что горожане вообще не знают о существовании этой
общины? Если б иначе, Вьюра сказала бы, и на заседании СОДа в комнате
старика обязательно зашел бы разговор. Не знают. То ли из города никогда не
выходят, то ли не могут видеть усадьбу, как не видели острова. Однако она
существует. А раз так, получается, что староста и "ясновидящий" Глгл вовсе
не злобные одиночки, набросившиеся на чужака, а представители. За ними сила,
общественная система. Иными словами, на планете имеются те самые "внутренние
дела", вмешиваться в которые строжайше запрещено.
Сложное положение. Насчет зеленого оазиса ни единого слова не смею никому
в городе. Ни в коем случае не быть благодетелем для горожан - вот чего
должен остерегаться. А я уже успел: остров показал, тем самым встав в позу
вершителя судеб. Из-за этого, наверное, Вьюра меня и возненавидела... Ну а
если городу грозит опасность, что мне делать? Предоставить его самому себе?
Тропинка шла теперь вдоль пологого склона, давая возможность поразмышлять.
Город, усадьба, машина - как все это связывается? Жители оазиса не
эксплуатируют горожан. Это и невозможно, поскольку последние ничего не
производят. Но чем тогда живут владельцы дворцов? Теми же хлебцами, что я
видел у земледельцев?.. А знают ли крестьяне об усадьбе - это хорошо бы
установить...
Я и не заметил, как очутился в ущелье. Эоловый город остался позади за
стеной камня. Шагалось легко.
В мыслях мелькало то, что набралось за мои четыре дня здесь на Иакате.
Во-первых, горожане. Одни видят все, другие нет. Феномен не
биологический, а из области социальной психологии. Во-вторых, заложенная
кирпичом библиотека, спрятанные в подвал настоящие произведения искусства -
признак того, что когда-то был запрет на информацию. Затем этот райский
уголок, со всех сторон окруженный холмами. Но главное - скрытая под землей
машина, что кормит горожан, определяя их образ жизни. Такое устройство может
быть обязано своим появлением разным причинам. Как некий экстравагантный
излишек мощного научно-технологического потенциала, созданный обществом,
которое уже не находит, чем заняться. Правда, больше похоже на утрату веры в
человека, на попытку предотвратить катастрофу...
Дунул ветер. Из ущелья я ступил в пустыню. Мокрый, с прилипшим к спине
вещмешком стою у подножия высокой дюны. Начинаясь возле выхода из ущелья,
длинным языком она косо легла до самого блеснувшего впереди моря. Мимо такой
я в день прилета не проходил, двигаясь к городу. Значит, корабль должен быть
справа.
Лезу наверх.
К западу "Аварийца" нет.
Удивился, потом сообразил, что если, впервые осматриваясь в компании
недружелюбных земледельцев, я не увидел на горизонте песчаного вала, то
отсюда и корабль не должен просматриваться.
На первый взгляд показалось, с обеих сторон безлюдно. Потом справа у моря
заметил темную точку.
Бегом у самого берега по влажному песку. Точка росла, превратилась в
старика, сидящего у воды. Поздоровался, спросил, известно ли ему, что лежит
за холмами в каменной пустыне. Мой собеседник стал подниматься. Он был очень
стар, ослаб. Я поспешил помочь ему, но не сразу смог утвердить дрожащее
высохшее тело в стоячем положении. Выгоревшие и вместе с тем по-детски
наивные глаза смотрели на меня со страхом.
- За холмами?.. Не знаю.
- Нет?
- Нет.
- Ну и хорошо.
Я ему не поверил. Как раз из-за этого испуга. Знает, но боится это
признать. Мне уже следовало торопиться, однако нельзя было оставлять его,
такого слабого, одного, на ногах. Сказал, что помогу сесть, но старик
перехватил мою руку тонкими твердыми пальцами.
- Подождите! Я сяду, сяду... Почему вы спросили, не знаю ли я, что там?
- Просто так. - Я пытался его усадить, но он сопротивлялся.
- Но я-то не знаю.
- Понял.
- Может быть, кто-то вам сказал, что мне что-то известно?
- Никто.
- А почему вы спросили именно меня?
- Больше некого - пусто же кругом. Поэтому и спросил.
Старик огляделся, но не успокоился. Еле-еле удалось его усадить, и я
побежал дальше. Получалось, были когда-то здесь на Иакате запретные
территории - или даже сейчас есть. Не только приближаться к ним, но даже
знать об их существовании считалось преступным.
Справа поля, слева море. Длинными полосами лежали выкинутые на песок
водоросли. Пахло гниением, солью. Берег постепенно повышался. Чтобы не
терять из виду окружающее, я перешел с прочной кромки подсыхающего песка
ближе к посевам анлаха. Там по-прежнему не было людей. Видимо, мужчины
проходят военное обучение возле города, женщины с детьми остались по домам.
Местность опять понизилась, берег стал пляжем. Оглянувшись, я уже не
увидел дюны.
Потом задело за сердце - что-то важное пропустил. Остановился. Прошел
несколько шагов назад.
Так и есть. Двойной, "двуствольный", как я его для себя назвал, песчаный
мыс. Две полосы параллельно уходят на глубину, узкий канал между ними, и
дальше на воде пятно белой пены - признак близко стоящих у поверхности
камней. Видел все это раньше - тогда, в первый день, от гнавшихся за мной
крестьян сначала именно сюда прибежал.
Вот он, заброшенный клин, остановивший моих преследователей. Вон с той
стороны женщина тогда несла хлебцы и вон туда пошла звать Рхра.
Все, как было.
Только без корабля.
Несколько секунд стоял, выпучив глаза. Тупо шарил взглядом по кустам
анлаха и кочкам на клину, будто лишь слабость зрения не позволяла мне
увидеть "Аварийца". Сознание отказывалось признать факт.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг