какие-то целебные вещества. Ребра мои, лучевая кость срослись за неделю, на
второй уже начал потихонечку вставать. Только левая ключица (позже понял,
что еще и ключица) срослась с маленьким смещением. Остальное же, как ничего
не было. Ночью уже ходил и бегал в пустыне.
Постепенно выяснил положение в городе. Иакаты против Совета. Кроме детей
и молодежи от пятнадцати до двадцати. Власть держит Народная Партия при
полном согласии всех взрослых. На "митинги" приходят с лозунгами "ДОЛОЙ
РАЗУМ, ДА ЗДРАВСТВУЕТ ИНСТИНКТ!". Возобновилось прежнее повторяющееся
издание. "Ни в коем случае...", в картинной галерее по стенам только
Попечитель, от острова отреклись, в газете было официально объявлено, что
его никогда не было и нет. Все без какого-либо давления со стороны видящих.
Сами. "Тинэйджерам", подросткам и молодежи, строжайше запретили гулять по
ночам, собираться группами больше трех человек.
Члены СОДа скрываются в полузасыпанных домах северной части города. Днем
показываться на улице им опасно. Втва однажды узнали возле столовой,
окружили, кричали, замахивались на него. До побоев дело, правда, не дошло -
не хватило решительности. И приказ Комитета Народной Партии арестовывать
активистов Совета, вести в тюрьму, тоже не был выполнен. Так же около сквера
получилось с Вьюрой Кто то, схватив ее за руку, хотел тащить куда
полагается, но вступился человек, заявивший, что Вьюра спасла от голода его
дочь. Двое стали лицом к лицу, толкая друг друга выпяченными животами и
переругиваясь, а Вьюра ушла Разговор о ней поднимался всякий раз, когда
упоминалось ее имя. Вспоминали, рассказывали разные связанные с ней случаи.
Узнал, что после ухода "братьев" ночевала только в подвалах центра, привязав
к ноге веревку, другой конец которой уходил в ближайшую трубу. На Совете
думали, гадали, где она, как спасти. А я так и не сказал никому, что видел
ее в компании синих
При всем том, единственной персоной, которую всерьез искали и всерьез
ненавидели в городе, был я. На меня, чужого, а не на "видящих" валили
"распущенность" молодежи, остановку машины, голод, черное небо и устрашающее
огромное солнце, гибель Змтта. Те, кто по ночам тайно приносил нам букун,
пересказывали беседы иакатов на пляже Там хвастают один перед другим, кто
сколько мисок букуна съел за день соглашаются, что теперь для настоящей
жизни опять есть все превосходная еда, солнечный пляж (- А на что нам этот
остров сдался, если он вообще есть? Я, например, его не вижу, а ты? -
Конечно, нет. А как увидишь, если его просто не существует?), газета и музей
для удовлетворения культурных потребностей - то, что чистки постоянно
одинаковые, а картина по всем залам одна и та же, вовсе не мешает, поскольку
ко времени, когда получаешь свежую, позавчерашняя уже забыта, а портрет
Попечителя лучше запомнишь именно из за повторения. И тут же дружно
проклинают Совет, особенно меня, за уничтожение статуи, так украшавшей сквер
и город. Никого из взрослых не уговоришь в библиотеку, на ремонт городских
зданий, откидку песка, который уже захватил восточный район и языками даже
вторгается в центр. То есть берут лопаты, только когда букун посылает, но
лишь "от сих до сих", ни мгновением больше. Понятно было, почему. Какие уж
теперь из взрослых горожан работники? Пять-шесть поколений полного
иждивенчества сделали свое, лень и безответственность одолели, мысль о том,
чтобы работать, преодолевать первые трудности перехода на самообеспечение
ужасает, и никто не думает о завтрашнем дне.
Понятно и... горько. Такие планеты, как Иаката, редки в этой местной
звездной системе. Огромная, щедро одаренная природой - не то, чтобы
какая-нибудь невеличка без атмосферы, без жизни. Позади расцвет флоры и
фауны, цивилизации, культуры. Все еще можно вернуть, дать развиваться и
самим развивать дальше. Пусть кругом пустыня, но небо сияет голубизной,
водоросли океана дают кислород. Несколько десятков тысяч разумов в городе -
огромное богатство. Но не хотят. Как в прошлом у нас па Земле алкоголики и
наркоманы, так и здесь взрослые и пожилые иакаты, не думая о самих себе, о
будущем, о потомках, предпочитают медленно вымирать.
Отгремело. Была попытка и сорвалась. Но по ночам где- нибудь во второй,
третьей комнате пустой квартиры, куда пролезть-то можно лишь сквозь
полузасыпанное песком окно, горит свечка. Свет ее не виден с улицы, а вокруг
тесно сидят оставшиеся в живых члены СОДа и активисты.
Долгие обсуждения и споры.
- Горожанам нужна ясная и близкая цель. Лозунг!
- Лозунги ничего не дают. Человека учит только сама жизнь.
- Взрослых она уже выучила. Их не перевоспитаешь. Только молодежь за нас.
- Нет! Наша надежда на всех тех, кто еще не потерял надежды. Даже на
стариков. Помните, каким был тот старый маляр?
- Молодежь нужно постепенно отделять от машины.
- Отделить от нее сначала самих себя. А мы сидим здесь и ждем, когда
принесут букун.
- Для начала хотя бы медленное движение.
- Как раз немедленное, а не так, что... Необходим прорыв. Например,
вывести молодежь из города.
- Куда?.. Если б мы знали, что сейчас в усадьбе делается. Может быть,
слуги восстали против господ. Вот там бы начать хозяйствовать. Оттуда не
побегаешь на завтрак, обед и ужин.
Все чаще звучало слово "лес". Бдхва сказал мне. После того, как я вышел
из машины, узнал Совет. От него слухи пошли дальше по городу.
В общем, пошел я. То есть не сразу пошел искать лес, а собирали, сушили
сухари в дорогу, отыскали где-то пластиковый мешок для воды па случай, если
придется отойти от моря. А кого еще было посылать, если все мои друзья за
всю жизнь из города ни разу не выходили, даже по звездам и солнцу
ориентироваться не умеют, гор никогда не видели, в трех соснах заблудятся?
Неописуемое наслаждение было - шагать вот так одному, имея ясную и в
принципе достижимую цель, оставив позади личностные и другие неразрешимые
проблемы. Пустился в путь в середине ночи, чтобы к рассвету оставить далеко
позади поля анлаха, деревеньки, усадьбу и большую дюну. Отъевшемуся наконец,
отдохнувшему, здоровому шагалось удивительно легко, вольно - при каждом шаге
остается еще запас играющей в теле энергии. Смотрел на звезды, на пустыню,
которая, как правило, больше обещает ночью, чем предлагает при свете дня. В
густо заросшем зеленью море изловил десяток рыбешек, проглотил, закусил
сухарем и со счастливым ощущением физической и внутренней собранности - все
мое со мной - лег спать на отмели, наполовину погрузившись в теплую воду и
накрыв голову пучком влажных водорослей. Выспался, снова берегом. Путь вовсе
не тяготил. Справа море, насчет которого не возникает никаких вопросов - оно
затем, чтобы по нему плавать на своих судах человеку, а в его глубине
радостно существовать разнообразнейшей живности. О пустыне же можно думать
часами. Бесконечная, протянувшаяся до горизонта, порой каменная "хаммада",
как на Земле называют ее арабы, порой песчаная, она не отвечает на твое
недоумение - "Зачем?". Сама для себя? Странно, что на безжизненных планетах
о таком вообще не думаешь, бесконечные голые ровные поверхности и хребты
высоких гор кажутся там совершенно естественными. А здесь нет, здесь пустыня
- вызов человечеству. Подозреваешь в ней непонятную чужую душу. Камни и
камешки покрывают каменное же ложе, и можно часами спрашивать себя, почему
именно этот именно здесь. Берешь камень, бросаешь его, и он ложится,
решительно ничего не меняя в облике окружающего, будто от века был там.
Крикнешь, крик падает тут же у твоих ног. Нет жизни, и вместе с тем она
есть, но к ней не подступишься, ее не встревожишь, потому что ее бытие - вся
бескрайняя равнина до той едва заметной линии, где уже голубовато- серая она
сходится с горизонтом. Чудится тайный смысл, проникнуть в который тебе не
позволяют. Идешь, идешь, и только изгибы береговой линии - мысы, бухточки,
отмели, убеждают, что движешься. Сон, отдых, снова в путь.
На второй день, купаясь, случайно глянул назад и увидел вдали, километра,
может быть, за два от меня, человека. Его фигуру иногда размывало горячими
потоками воздуха, которые поднимались от по-разному разогретой поверхности
пустыни, а в другие моменты фигура становилась четкой - рослый, широкоплечий
мужчина.
Возможно, кто-то из Совета решил все-таки присоединиться ко мне. Не
исключено также, что догнать меня с намерениями недружелюбными хочет кто-то
другой.
Вышел из воды, остановился.
Остановился и тот человек.
Пошел ему навстречу. Он стал отходить назад.
Еще раз остановился. И незнакомец сделал то же самое.
Побежал к нему, и он стал убегать с похвальной быстротой.
Что за дурацкая игра? Или кому-то из усадьбы поручено следить за мной? Но
спрятаться тут негде.
Пошагали дальше - он в двух, иногда трех километрах от меня.
Побежал в сторону от моря, и мой преследователь, сохраняя дистанцию,
последовал за мной.
Ладно, я тебе устрою штуку. Вернулся к берегу, всю вторую половину дня
бежал, надеясь, что он устанет и отстанет.
Не устал, не отстал. Это уже становилось интересным. Опасаться мне было
нечего - на Иакате нет таких, с кем не справился бы один на один и кто
застал бы меня сонного врасплох.
Садилось солнце за спиной. Повернулся, полюбовался. После того, что было,
такими непривычно прекрасными стали закаты, восходы, долгий путь светила над
головой. По-новому оценили. Может быть, как у нас древние египтяне, - бог!
И там на фоне пурпурной полосы он, мой преследователь.
Стемнело. Бежал и шел еще несколько часов. Спустился в воду, - сухари
тоже в пластиковом мешке - отплыл, лег на спину, стал засыпать. Будет
кто-нибудь приближаться, уши в воде - наверняка услышу, проснусь.
Никто не тревожил до утра. Поел, оглянулся. На том же расстоянии в два с
половиной - три километра тот же наглый сопровождающий. Ну что ж, поспорим,
посостязаемся. Даже весело стало, минуты и часы резвее покатились. Уже
понял, что он не из горожан, поскольку там на такое никто не способен.
Припустил. Пустыня в этом месте песчаная, вся в мелких дюнах. Бегу вдоль
берега по сырой полоске вблизи воды.
Передо мной уходящий порядочно-таки в море широкий, длинный мыс. Решил
пересечь по прямой. Песок здесь несколько странный - не шелковистые сухие
дюны, а как бы взвихренный небольшими частыми кучками - по верхушечкам
песчинки желто- белого цвета, подсохшие, внизу влажные, коричневые.
Вдруг тяжело стало бежать. Сразу тяжело. Не успел задуматься об этом, на
четвертом шаге проваливаюсь по колени. Огляделся, закусил губу.
Мама родная, зыбучий песок!
Подо мной либо сильный ручей, либо даже подземная речка.
Вытаскиваю одну ногу, вторая глубже уходит. И знаю, что если так вот
топтаться, только скорее засосет.
Мне, конечно, следовало обратить внимание на бросающуюся в глаза
разноцветность песка. Но был отвлечен соревнованием в марафоне. Впрочем, в
этой широте верхний слой песка часа через два-три подсох бы, весь сделавшись
белым, и уже не внушал бы мне опасений. Губительное свойство таких мест
объясняется тем, что вода силами капиллярного натяжения поднимается снизу от
какого-то источника, обволакивает песчинки, резко уменьшая сцепление между
ними. Будь это просто жидкость, я бы в ней не утонул, только вытеснил бы
такой объем песка, который по весу равен моему собственному. Но это, увы,
только почти жидкость, и закон Архимеда здесь не действует.
Все эти мысли промелькнули в сознании мгновенно. Кстати, вспомнился
читанный в детстве роман Уилки Коллинза "Лунный камень", где кто-то кончает
с собой, нарочно отправляясь в зыбучие пески. Но я-то теперь не хотел
умирать, хотя в машине была минута усталости и слабости, когда об этом
подумалось. Однако что же делать?
Поскольку ноги уже были плотно закреплены там, в глубине, повернул
корпус, шею и посмотрел, появился ли уже мой странный спутник. Если друг (на
что надежды не было), то поможет. Если враг, все равно приятнее умереть от
оружия, чем быть задушенным мокрым песком.
А он уже возник и на этот раз не остановился, подражая мне, как обычно, а
бодро двигался, приближаясь, и был теперь в километре от меня. Долго
сохранять положение, в котором я бы его видел, было невозможно.
Откинуться, что ли, назад и попробовать вытащить сначала хотя бы одну
ногу, хоть на немного...
Лежу на спине. Нога несколько вытащилась, но силы прямой и широкой мышц
мало, чтобы совсем выдернуть ее из песчаного плена. Напрягаюсь что есть
мочи, не получается. А замечаю, что между тем и спину начинает понемногу
засасывать.
Выпрямился, опять оглядываюсь. Преследователь заметно ближе.
Ноги продолжают погружаться, теперь песок уже выше колен. Засасывает со
скоростью сантиметра три в минуту, полностью скроет минут через пятьдесят.
Под ступнями холоднее, чем наверху.
Оглядываюсь.
Пресвятая богородица! Не мужчина это, а женщина. Вьюра!
Мужчиной издали оттого казалась, что за плечами какой-то груз, делающий
их с виду гораздо шире.
Подошла.
- Во-первых, поведаю вам, что еле удерживалась от смеха, когда на Совете
при вашем участии говорили об усадьбе. "Феодальный строй", "господа",
"прислуга", "эксплуатация". Да, действительно, у нас господа и слуги. Первые
занимаются самообразованием, изящными видами спорта, музыкой, танцами и
другими искусствами. Вторые выращивают на полях урожай, снимают его,
сохраняют, готовят господам пищу, убирают в особняках и в саду. Но мы
меняемся ролями через год - вот что! - Сбросила со спины груз, вещевой мешок
с короткими саженцами какого-то растения, присела на песок (не на зыбучий,
конечно). - Хорошо, пусть горожанам, но вам-то как в голову не могло прийти,
что только такое общество приучает человека и повиноваться с достоинством, и
повелевать с уважением, расширяет его духовный кругозор, дает одним
неотъемлемую перспективу стать выше, чем они сейчас есть, остерегая вторых
от злоупотребления своими правами. По-вашему, может быть только так, что
высшие - постоянно высшие, а низшие вечно внизу, и единственная альтернатива
этому - равенство, при котором человек - ни то, ни другое, а нечто среднее,
не способное быть ни дисциплинированным, как часовой механизм, ни полностью
свободным в выборе, чем заняться?
За время этой речи я успел опуститься в песок сантиметра на четыре, и шея
моя задеревенела. Спросил Вьюру, не сможет ли она сесть так, чтобы мне не
надо было изгибаться, поворачиваясь к ней, и добавил, что место, на котором
я нахожусь, очень опасно, что его следует обойти далеко.
Она встала, оставив мешок на месте, с изящным поклоном поблагодарила меня
за своевременное предупреждение, обошла вокруг мыса по воде и села напротив
опять-таки на твердый песок. За две минуты, пока она это проделала, я
погрузился уже по пояс.
- Слушая вас на острове, - начала она, - я все ждала, когда же наконец вы
скажете о том, что лидеры и руководители в ваших странах время от времени
меняются местами со своими согражданами, которыми управляют. Но не дождалась.
У меня было что ответить на этот упрек, но, признаться, больше думал о
том, понимает ли она положение, в котором нахожусь. Могла бы бросить мне
одну из длинных лямок вещмешка, которую я привязал бы к лямке своего, могла
бы выкопать небольшую яму и, упершись в нее ногами, дать мне возможность
вытащить себя из западни. Гордость не позволяла мне ввиду наших достаточно
сложных отношений просить у нее помощи.
Я спросил, правильно ли мое предположение, что она принадлежит к видящим
и являлась в городе... (тут я замялся, поскольку не знал иакатского
эквивалента понятиям "шпион", "резидент", "тайный агент")...наблюдателем.
- Совершенно правильно. - Она кивнула. - Вы догадливы. Могу также открыть
вам, что участвовала в обсуждении плана, как остановить машину.
- Но если так... - На мгновение я даже забыл о том, что меня продолжает
засасывать. - Если так, зачем вы спасали детей и даже отчасти взрослых,
которых старались вытащить из домов, чтобы они шли на море за рыбой?
- А кто спас бы их? Кто? - В ее голосе был оттенок презрения. - В членах
нашего уважаемого Совета... О присутствующих не говорят, конечно. - Сидя,
она слегка поклонилась мне. - В членах Совета я не заметила особой
расторопности.
Я сказал, что тут нечему удивляться, учитывая те условия, которыми
горожане были воспитаны, и спросил, зачем она вообще затеяла всю историю с
островом, если ее конечной целью было погубить город.
- А вы не понимаете? - теперь в голосе была и жалость.
- Нет. - Мое погружение несколько замедлилось, так как уже не только
ноги, а более объемные части тела уходили вниз.
- Потому что по справедливости он должен принадлежать городу.
- Который вы, как и все видящие, ненавидели.
- Конечно.
- Где же логика? - Мне уже начало сжимать нижнюю часть груди, дышать
стало труднее. - Вы приберегали остров для себя и сами же отдали его
горожанам. Хотите, чтобы города вовсе не было, и сами же делаете все
возможное, чтобы выручить его из беды. Наконец, если мне будет позволено
перейти от общего к частному и незначительному, выказываете мне неодобрение
и недоверие, но, как я слышал, дежурили в подвалах центра с привязанной к
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг