настоящая цель.
Вдруг тревога пронзила. Вскочил, побежал, ведя рукой по стенке коридора.
Мокрая. Воздух здесь влажный, в нем тонны и тонны воды. К позднему утру
туман конденсируется каплями. Если одной рукой сгребать в другую, стакана
два-три буду получать. Ура!
Теперь насчет цели. Не имею права умирать, потому что с этим островом
вовлек горожан в кризис. Пока неизвестно, благодетелен он или пет. Если
город останется жить - первое.
Конечно, оно не так-то просто - полгода не есть. Тем более что третья
голодовка за сравнительно короткое время. Главное - тут в коридоре делать
совершенно нечего. Но раз нельзя работать телу, остается сознание. Надо с
утра придумывать, о чем весь день думать, и строго выполнять задуманное.
Если пущу мысли вразброд, конец мне.
Лег, положил руки за голову. Задача - не сойти с ума. Начнем. Попытаемся,
например, составить нравственную историю Иакаты...
Хотя нет! Сначала два постулата. Во-первых, считаю, что город не погибнет
- не решатся видящие прибегнуть к крайней мере, ведь кто-то уже наказан.
Во-вторых, не думаю о Вьюре.
...На первый взгляд нравственная история - нелепость. Говоря о прошлом,
всегда имеет в виду череду событий, обусловленных экономикой, классовой
борьбой. Однако, если мера всех вещей - человек, то, скажем, положение,
когда его слово стоит копейку, и в обществе ни на кого нельзя ни в чем
положиться, точнее характеризует эпоху, чем зримые успехи в области
технологии или объявленные - в сфере культуры. Потому что в конечном счете
человек живет другим. Сердцем и головой, чувствами и понятиями. Существенно
при этом, что он (как, вероятно, все живое в природе) более приспособлен для
наслаждения, чем для страдания. В отношении семь к одному! Ставшая крылатой
мысль Чехова "создан для счастья" экспериментально доказывается устройством
мозга. Шестьдесят процентов его массы заняты физиологией, так сказать
"техническим обслуживанием" организма. Но из оставшихся сорока процентов на
раздражение электрическим током тридцать пять реагируют чувствами
удовольствия, подъема и только пять - тоской, болью, тревогой, страхом. Как
правило, жизнь делят на общественную и личную - при этом последняя
понимается как отношения полов и быт. На самом же деле общественное и личное
интегрированы, входят одно в другое. Не только дома, но и на работе человеку
может быть хорошо или плохо, там и здесь он испытывает либо вдохновение,
либо тоскливую скуку. Чувствует. Эти чувства неподконтрольны никому, ничему,
и от них именно зависит его поведение хоть на заводе, в институте, на поле,
хоть дома. Забвение власть имущими указанного обстоятельства приводит к
неминуемому провалу их собственных планов, так как ход истории в данной
стране (на данной планете) определяется как раз уровнем народной
нравственности или безнравственности. Конечно, сама она зависит от многих
факторов социально-экономического толка, но взятых обязательно в их
конкретном жизненном проявлении, не в абстрактно-лозунговом плане.
Назвать-то можно все как угодно, а важна только фактическая ситуация...
Однако, может быть, Вьюра...
Сбился, затем опять подхватил ускользающую мысль.
...В этой зависимости всего происходящего в мире от индивидуальных чувств
и понятий есть что-то принципиально утешительное. Самое важное везде зависит
от нравственности, а она является прерогативой каждого сознающего себя
личностью...
С этими соображениями заснул и проспал больше суток.
Казалось бы, в моем положении неожиданности исключены. Но они были.
Проснулся. Неторопливо - энергию надо беречь - подошел к шуршащей ленте и
как раз застал феномен. Справа на моих глазах молочный туман прорезался
солнечным лучом. Получалось, в центре машинного зала тоже наверху труба, а
солнце в зените как раз проходит над ней.
Вообще же дни потекли одинаковые. Приучился спать по восемнадцать часов
подряд - только с боку на бок переворачиваешься. Прогулка взад-вперед по
коридорчику, легкая гимнастика, размышления, сон.
Додумал про иакатское общество, взялся за машину. До каких пределов можно
вообще развивать технологию? У нас на Земле, две тысячи шестой год, наиболее
изощренные и быстродействующие компьютеры могут быть сконструированы лишь
самими компьютерами с незначительной только помощью человека - Завтра уже
вовсе без помощи. Но в результате уже начинает ускользать возможность
приведения к человеческому смыслу научных и технологических истин. Их можно
доказывать уже только математически. Новые мыслящие машины создаются и
действуют, однако их устройство и функции не соответствуют нашему жизненному
опыту, не выражаются словом. Этим мы как бы выпускаем вожжи из рук, отдаемся
на милость технологии, будучи не в состоянии понять того, что в состоянии
сделать. Наша сила обгоняет нашу мудрость. Вот создали здесь на Иакате
кормящую машину, получилась унылая серая жизнь. А если бы такую придумали,
что как раз предполагала бы неимоверные усилия для добычи пищи из нее? Какие
поколения выросли бы - толпы гениев!..
Вообще дисциплина ума много сложнее дисциплины тела и поведения. Трудно
удерживать мысль постоянно в должном направлении. Но старался. Распределил.
С утра первая порция размышлений: социология, философия. Это легко
проходило, потому что впереди главный в сутках момент - пью воду. Второй
этап самый длинный. Перечитывание на память стихов, драм. В эти часы тоже
была приманка - гимнастику сделаю. И на третье, "на сладкое", воспоминания.
Удивляло даже, сколько можно извлечь из памяти, если сосредоточиться. А на
самом заднем плане сознания все равно Вьюра. "И жалею, и зову, и плачу".
За месяц один раз слышал донесшийся откуда-то стон металла, с ним дрожь
прошла по коридору.
Заметно похудел, начал ощущать приступы слабости. Но знал, что пройдут.
Не испугался.
Однажды в полдень подошел к ленте, чтобы взглянуть на солнечный луч. Он
появился, но не исчез, как ему полагалось, только потускнел.
Что это? Солнце, что ли, остановилось, Иаката перестала вращаться?
Всмотрелся, Длинная палка висит. Шест... Нет, не шест, а веревка,
спущенная сверху из трубы. Ее конец - свободно в воздухе. Метрах в десяти от
обрывающейся ленты конвейера.
Кто?.. Парень с ножом, Бдхва?
Сначала смотрел, будто меня не касается. Потом заколотилось сердце.
Вызов! Не в смысле, что меня оттуда зовут (хотя и это тоже). Прежде всего
вызов моей решимости. Прыгну или нет?
А если не прыгать, то тихая смерть на металлическом полу. Я же напрасно
себя утешаю насчет прилета с Лепестка. Ребята появятся, несомненно. Но как
искать в машине, которая размером в целый город? Которая, возможно, и не
пустит внутрь?
Итак, должен быть прыжок туда, в центр зала. Когда?.. Прежде всего
раскрепостить закоченевшие суставы. Рассчитав длину ленты, потренироваться в
коридоре так, чтобы толчковая нога пришлась точно на тот вал, с которого
лента уходит вниз.
Пять дней на подготовку.
С этими мыслями неожиданно для себя вскочил на конвейер.
Рвануло... Едва удержался на ногах... Несет... Побежал... Прыжок...
Лечу... Ударяюсь лицом о веревку. Схватился... Боже мой, валюсь в пропасть
вместе с веревкой - не выдержала!.. С силой дернуло ее из рук. Ладони в
огне. В самый последний момент удержал конец.
Завис в воздухе. Внизу туман. Громче рокот каких-то механизмов.
Теперь мог бы, раскачавшись, прыгнуть обратно на конвейер. Но не
удержаться. Лента сразу ударит, отбросит. Назад пути нет. Либо пролезу туда,
откуда веревка свисает, либо... В ближайшие пять минут все решится.
Подлез под самый потолок. Над головой в дыре медленно вращается
крупномодульный червячный вал. Канава с ребристой поверхностью. Что у нее
больше - ширина или глубина?.. Если влезу туда, само будет дальше
затаскивать. Уже не вырвешься... Раздавит или нет?.. А, ладно! Одной рукой
за веревку, другую к животу. Втиснулся. Захватило, протаскивает. Кости
трещат, трещат. Не понимаю, почему бедро сжало - плечи-то шире. Кажется, что
самого из собственного тела выдавливает... Умираю... Из ушей, из носа
кровь... Выкинуло наверх.
Вот он, край трубы. Перевалился.
Минут пять сидел на мостовой, весь дрожа от напряжения. И ликуя! Чудо. Я
на поверхности земли. Кое-как вытер кровь с лица, с шеи. На улице пусто.
Веревка тут же рядом уходит в окно подвала. Полез туда. Низко, стоять можно
только на корточках. В песке на полу женщина. К ступне привязан конец
веревки, которая дальше через щель в кирпичах идет наружу. Перед щелью узел
- он-то и остановил веревку, когда я там внизу прыгнул. Если иначе, оторвало
бы женщине ногу. В полумраке не понять, кто именно лежит. Тронул за плечо.
Она приподнялась, что-то тихо сказала, опять легла. Снова приподнялась, села.
Вьюра!..
Онемел, не знаю, что говорить.
Она вдруг заплакала. Смахнула слезы, улыбнулась. Полезла куда-то в глубь
подвала, вытащила оттуда узел, подала.
- Вот, переоденьтесь.
- Зачем?
- Надо. Посидите здесь, я через минуту приду. - Отвязала от ноги веревку,
смотала, бросила на песок. - Без меня на улицу не выходите.
Ждал ее весь день до ночи. Вышел, побрел к башне. По пути выкупался, смыл
с тела кровь. Ярко светили звезды, на улицах никого, как раньше, до острова.
Возле башни тоже пусто. Пошел было к нашему общежитию. Откуда-то сзади
негромкий голос:
- Кто это?.. Вы, Сергей?
Подошел. Доброволица Тайат.
- Так мы все обрадовались, Сергей, представить себе не можете. Когда
Вьюра рассказала, что вы уже наверху... А она где?
- Кто? Вьюра?
- Ну да! Она ведь за вами пошла. Рассказала, как вы по веревке, и пошла.
(Сказать или не говорить про Вьюру?) - Днем еще пошла?
- Днем. И напрасно. Могли схватить. Ее же все знают.
- "Сыновья"? (Сказать или не сказать?)
- Какие "сыновья". Их давно нет. Ушли. Ах, да, вы же ничего не знаете!
Увидел, что на месте той дыры, которая осталась от кратера, извергавшего
шарики, теперь высится большая дюна. И идем мы с Тайат не в общежитие, а
дальше.
- А как получилось с "братьями"?
- Давайте посидим.
Сели. Она начала рассказывать. Оказалось, что в первый день, кроме меня и
Крджа, было захвачено несколько членов Совета. Крдж умер под пытками -
хотели дознаться у него, где комплект с чертежами машины. Саму доброволицу
тоже истязали. Все это было в столовой возле тюрьмы. Вдруг к ним туда
ворвался один из "братьев", зарубил мечом Глгла и еще двух палачей. Было
побоище, его в конце концов убили. Потом два дня прошли спокойно, больше
никого не терзали. "Братья" - всего около двухсот человек - жили тогда в
домах около тюрьмы. И вдруг там крики, шум. Синие выкатились на улицу. В
домах напротив жители дрожали, думали, началось истребление горожан. Потом,
кто посмелее, стали выглядывать в окна, поняли, что "братья" между собой.
Крови пролилось много. Та группа, что побольше, изгнала меньшую из города.
Победители остались еще на два дня, похоронили все трупы. Один стучал в
двери башни, сказал, что снимают осаду и уходят. Навсегда.
- Была осада башни?
- В первый день напали. Но не вошли. Наверху там обнаружилось оружие -
мечи, пики. Мужчины вооружились, не пустили - лестница-то узкая... Тогда
осада. В башне три дня были без воды. Не знали уже, что делать, ведь там еще
и дети. Вьюра потребовала, чтобы ее ночью спустили на веревках с третьего
этажа. Мужчины сами хотели, но из них никто не мог пролезть в окошко - те,
которые на пустыню выходят, совсем узкие. Этой же ночью она вернулась,
подала сигнал, чтобы подняли. Подслушала разговор синих, что в подвале башни
колодец. Нашли, пили воду.
- А вы где были, Тайат? Тоже в башне?
- Не сразу, попозже. Меня отпустили после первого убийства в столовой. И
в башню разрешили войти. Вообще стража была не строгая... Ну, пойдемте.
Пошли по натоптанной тропинке вдоль домов. Спросил, откуда взялась дюна.
- Дюна? - Остановилась. - Да, это уже не при вас было Машина стала
кричать. Страшно. Такие металлические вопли.
Снова сели. Над пустыней взошла луна, теперь ясно видел исхудавшее лицо
Тайат. Рассказала, что первый крик раздался вскоре после того, как ушли
"братья". Народ уже осмелел, повыходил из домов, все заглядывали в люки, в
столовые, но букуна не было. А трактористы возили анлах к трубам, совали
туда.
Помолчала.
- Трактористы были за нас. - Вдруг отвернулась, всхлипнув. - Такая
чувствительная сделалась, извините, Сергей. Плохое вспоминаю, не плачу. А
как что-нибудь хорошее - слезы. - Вытерла глаза. - Они всегда были за нас.
Стала рассказывать, что из-за этих криков всем пришлось переселиться в
восточную часть города. Невозможно было выдержать. Некоторые смотрели издали
- близко подойти нельзя было. Какой-то механизм вылез из-под земли. Или
часть его. Что-то делал, непрерывно издавая вопли - может быть, как раз
затем, чтобы не подходили, не испортили его, не помешали. И вот нагреб эту
дюну... Одним словом, переселились. Особенно трудно пришлось членам СОДа.
Целые дни таскали из башни на восток оставшиеся мешки сахарной пыли.
Смотрел на нее. Раньше была очень ладная молодая женщина. А теперь еле
идет.
Остановилась.
- Посидим еще.
- А далеко? Давайте понесу вас.
- Да нет, ни в коем случае! Что вы?
Все-таки взял ее на руки - весу-то килограммов двадцать пять. Видимо,
сильно мучили во время допросов. А она-то, пожалуй, и не знала, где спрятан
комплект. Вьюра, наверное, скрыла от членов Совета, надеясь, что сам я об
этом не буду говорить.
Понес вверх по песку, потом вниз, но уже в направлении города. Понятно
было, что с СОДом что-то случилось. Иначе зачем такие предосторожности - от
города, к городу. Созвездие Лепестка стояло прямо над головой. Может быть,
оттуда как раз радиосигнал летит сквозь черный космос, регистрируется в
"Аварийце". Ребята не знают, что со мной. Должен был, конечно, связаться, но
не хотел докапываться до корабля. Узнают видящие, что в нем побывал, спрячут
снова, да так, что никогда не найдешь.
А вообще наслаждение было после мучительных недель в душном коридорчике
идти в пустыне ночью. И казалось, что в целом на Иакате стало лучше. Про
голод Тайат ни слова, значит, горожане как-то выкрутились.
- Ну давайте, я пойду. Отдохнула.
- Да ничего.
- Тогда вот сюда влево вниз.
Мы были теперь на бархане, где я когда-то трудился. На улице, в которую
он уже вступил. Стали спускаться к засыпанному до третьего этажа дому. Из
окна один кто-то выходит, второй. Третий, кажется, Втв.
- Сергей! Ты? - Распростер объятья.
Поставил Тайат на ноги.
Вдруг боль пронзила всего сразу. Упал на спину. Потерял сознание.
Потом оказалось, что трещина в шейке левого бедренного сустава,
надломлена лучевая кость предплечья, сломано четыре ребра, - все, когда
протаскивало через червячный вал. Но ведь не чувствовал, вылезая из трубы.
Весь поломанный забирался в подвал, вылезал оттуда, шел один и с Тайат по
улице, садился, вставал в пустыне, нес молодую женщину, донес до места и
только тогда рухнул. Держали счастье, что вырвался из машины, подъем,
который испытал, увидев Вьюру, нетерпение, с каким ждал ее, встреча с Тайат
и радость вдыхать воздух с моря.
Только к середине следующего дня пришел в себя. Темная комната, а в
длинной узенькой щели между массой песка и верхним обрезом оконного проема
солнечно. Лежу на полу. Рядом Тайат со здоровенной миской свежего букуна.
Умял все, заснул, даже не спросив подтверждения, что букун наконец пошел в
столовых. Так дней десять - разбудили, поел и обратно в полусон-полубред.
Помню, что на импровизированных носилках пять раз переносили с одного места
на другое, то вверх через какие-то дыры протаскивали, то вниз спускали.
Однажды, когда поспешно уносили, слышал за стеной крики и шум толпы. Потом
лежал в каком-то подвале на окраине вечером, и через два окошка туда били
лучи заходящего солнца. Нежился в них. Прозвучали с улицы приближающиеся
шаги, несколько человек остановилось рядом. Один нагнулся, заглянул в
подвал. Староста! Встретились взглядами, некоторое время смотрели друг на
друга. Потом его лицо исчезло, услышал снаружи равнодушное: "Никого нет".
Вот тебе и староста Рхр.
Поправлялся удивительно быстро. И Тайат тоже. Букун, как выяснилось,
пошел, когда я еще в машине сидел. В нем, видимо, изначально были заложены
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг