Здесь я его поставил! Прямо передо мной, где сейчас стою. И нету.
Нечто оскорбительное было в том, что так неторжественно узнаю о его
отсутствии. Ни прочувствованных речей, ни оркестра. Нет, и только.
Растерялся. Потом взял себя в руки. Ну-ка подумай. Взлететь корабль не
мог. Без меня исключено. Конечно, на Лепестке хранится копия личного
электрохимического кода - "музыка". В аварийных случаях копию используют.
Однако для этого кому-то надо связаться с базой, как положено. Не крикнешь
ведь туда, ручкой не поманишь через черную космическую бездну. Пять недель
на долет сигнала, столько же по меньшей мере до появления спасателей. А я
здесь всего около ста шестидесяти часов.
Что же могло случиться? Разломали "Аварийца" на куски, взорвали и унесли
обломки? Но с местной техникой - той, какую я видел, - его даже не
оцарапаешь.
Сквозь землю провалился?.. Ближе к истине. Усилиями тех, кто живет в
усадьбе, могли выкопать яму рядом с треногой, как-то туда спустить корабль.
Бросился на клин.
Кочки как кочки. Раскидистая желтая трава, на которой третьего дня падал,
оскользаясь. Крупный черно-металлический песок, травяной мусор коричневыми
соринками. И ни единого следа посадки или взлета. Даже прожога, даже вмятин
от лап.
Позвольте, а как же я сюда попал?! Ангелы божьи перенесли с Лепестка?
Потоптался на том месте, где, насколько помнилось, поставил "Аварийца".
Отошел. С расстояния шагов в двадцать посмотрел.
Рассмеялся.
Тургора у травы нет. Упругости. Не стоит, поникла.
Все предусмотрели, замаскировали свою работу, а о том, что на жаре без
воды трава опустится, не подумали. Много было трудов. Прежде чем рыть
глубокую яму, осторожно снимали слой земли с дерном, относили в сторону,
чтобы таким же нетронутым после вернуть. А с кочками не получилось. Корни у
здешних растений длинные, не выкопаешь. Пообрывали. Сочли, что трава
оправится.
Вернулся к месту посадки. Теперь и сверху бросалось в глаза, какая трава
потревожена, какая не тронута. Четко выделялось место, где закопали корабль.
Кругом никого. Сел, посидел.
Итак, книга не спрятана, остается пока со мной. Но повезло, что именно
сегодня пришел. Через неделю трава окончательно поднялась бы, ищи-свищи
тогда... Ну и знакомство с парнем, каменная долина и - самое главное -
усадьба.
Той же дорогой обратно вниз, в каменную чашу, вглядываясь в эоловые
здания-скалы. Ближе ко дну долины остановился - вдруг заколотилось сердце. В
полукилометре от тропинки между черными кольями скал ясно видна освещенная
клонящимся от зенита солнцем желтая отвесная скала. И там на самом верху, у
неба, идеально ровная полоска пятен. Окна и ничто другое!
Может быть, все-таки не эоловый, а настоящий город? Но погибший, вернее,
тихо скончавшийся тысячелетие назад. Так захотелось оказаться рядом с окном,
вступить через подоконник в подробность той минувшей жизни. Но на это часы
нужны - только чтобы до стены добраться через завалы и пропасти. А там как
взлететь на сотню метров наверх?.. Побежал дальше.
В Иакату удалось войти лишь поздним вечером. Застава!
Когда знакомым плоскогорьем спустился к полям анлаха, издали увидел
вооруженных мотыгами крестьян - по двое ходили в посевах. А слева, ближе к
шоссе, от народу черно. "Видящие" организовали охрану полей в несколько
линий. Если горожане попробуют прорваться на поля, в нужное место сразу
можно бросить подкрепление.
Пошел сквозь анлах, согнувшись, потом пополз. Недалеко от города лег в
кустах, выжидая момент, чтобы без большой драки проскочить к окраине.
Солнце садилось за городской башней. Воздух стал прохладнее, земля была
теплой, почти горячей. Широкая полоса тени от ближних домов легла на посевы.
Двое крестьян молча прошли мимо, остановились шагах в десяти от меня, глядя
в сторону города. Наверху полог неба переходил от зеленого к синему,
сиреневому, пурпурному оттенками, цвета которых не выразишь словом. Сама
бесконечность таилась в глубине, прозрачности, тонкости этих оттенков - была
жажда смотреть и смотреть не отрываясь. Лист анлаха у самого лица заключал в
себе сокровенные загадки природы, которых нам никогда до конца не познать.
Море слева застывало разноцветными полосами, словно осторожно налитый в
гигантскую чашу расплавленный металл. Полная тишина. Мгновение остановилось
между прошлым и будущим, почти невыносимыми были красота и величие
окружающего. Вдруг забыл, кто я, где нахожусь и зачем.
Один из стражей неподалеку громко откашлялся - звук пролетел над полем,
как большая быстрая птица. Сказал другому:
- Здесь спелые. Завтра можно ломать.
Включилось время. Посыпались секунды.
Вскочил, помчался к стене домов. Из второй линии заставы трое бросились
навстречу. Проскочил. Сзади кинули мотыгу. Мимо. Вдоль границы посевов
набегало еще несколько человек, ожила, двинулась толпа у берега.
А у меня все рассчитано.
Окраина пуста. У сквера шумно и людно. И все молодежь, взрослых только
единицы. Доносится пиликанье какого-то инструмента, несколько пар танцуют.
Разговоры, споры. У памятника передают друг другу газету. Пристроился к
одной группе, дождался своей очереди.
На первой странице отчет о сегодняшнем дневном заседании СОДа. Начинается
цитатами из выступлений.
"Песок наступает на нас со скоростью тридцать три метра в год. Если так
дальше, через двести лет города не станет".
"Как представитель только что созданной Народной Партии требую для нее
места в газете".
"Самостоятельность или букун!"
Небольшой двухколонник с подписью "Доброволица Тайат", озаглавленный
"Давайте вспомним", призывал молодежь активно общаться с пожилыми,
выспрашивая их о прошлом, собирать по чердакам и подвалам старые вещи, нести
их для консультации в организованную для этого Музейную Комиссию. "Не зная,
откуда, - утверждала "доброволица", - не поймем, куда".
- Хотите пить? Это сок анлаха.
За локоть меня теребил мальчишка с бокалом из толстого стекла. Рядом
другой с помятым, но чистым чайником. Видимо, двое как раз обследовали
чердак - начало самостоятельной деятельности.
Взял бокал, но тут же сунул обратно. Невдалеке шла девушка, какая-то
отдаленная от царящего вокруг оживления. Поглядывала по сторонам.
Догнал
- Вьюра... Посмотрела на меня.
- Идемте. В городе полно видящих. Пошагали. От сквера повернули в узкую
пустынную улицу. Солнце уже село. Сделалось темно.
- Книга пропала. Я как раз придумала, куда спрятать. А ее унесли.
Взломали пол в вашей комнате... Вы, наверное, под пол спрятали, когда
уходили?
- Вот она. - Хлопнул себя по груди.
- Какое счастье! - Она протянула руки, как будто собираясь взять меня за
плечи, но опустила. - Тогда сейчас будем прятать. Идемте ко мне.
Заторопились. Она скороговоркой рассказывала:
- На Совете страшные споры. Уже четыре партии претендуют на руководство,
завтра будет десять. Народная Партия и Крестьянское Благополучие грозятся
создать свое правительство. - Резко повернула направо в переулок. - Все
серьезное заваливают криком. Это видящие или те, кто от них. - Быстро вошли
в какой-то двор, вышли через другие ворота. - Правда, начинаем обрастать
соратниками. Пришла женщина-экскурсовод из музея, готова помогать. Ее зовут
Оте... Разные люди что-то приносят, предлагают.
Снова повороты - налево, направо. Подумал, что возвращаемся к скверу. Но
в новом дворе девушка остановилась.
- Вот мы пришли. Это я оглядывалась, путала дорогу, потому что следят. Не
я им, конечно, нужна. За вами охотятся. Вы еще не все знаете. Того старика,
у которого мы вас вчера ждали, уже нет. Убили... Подождите меня минуту. Мать
с отцом уже легли.
Наверху в четырехугольнике неба мерцали звезды. Прогулялся уснувшим
двором, зашел в черноту подворотни.
Итак, моего старика уже нет на свете. Первая жертва перемен.
Выходит, были и есть подвижники на Иакате. Из поколения в поколение шло.
Была великая цивилизация - запасник музея и машина свидетельствуют, потом
тяжелейший кризис. В ту эпоху голодные ни о чем другом, кроме еды, не
думали. А кто-то все-таки гасил пожары в библиотеках, что-то старался
запомнить, умирая, сообщал сыну, дочери. Так, как старику его дед про
книгу-комплект. И пронесли сквозь безнадежные столетья. Когда думаешь о
таком, мурашки по спине.
С чем-то большим, светлым девушка появилась в дверях.
- Вот.
- Что это?
- Пожарный костюм. Одна женщина нашла у себя, принесла в редакцию. И
веревка.
- Зачем?
Оглянулась на темные окна.
- Давайте отойдем вот сюда. Пусть родители вас увидят. Сказала, что буду
не одна. Но они все равно смотрят, проверяют. Пожилые, беспокоятся за меня.
Я им еще не все рассказываю... По- моему, в таком костюме можно пробиться
сквозь звук.
- В машину?
- Да. И там спрятать книгу. - Подала мне сверток. - Видите, какой толстый
материал. Идемте... Наши сейчас на острове. Змтт тоже с ними. Организуют
охрану жуговой рощи. Прошлой ночью там кто- то срубил почти треть деревьев.
Шли переулками. Я рассказывал о своих приключениях. Кончил. После
молчанья она сказала:
- Выходит, что человек, который направил вас на тропинку, хотел, чтобы
усадьба была обнаружена.
- Может быть. Скорее всего так.
На знакомой мне улице у здания с колоннами длинная шумная очередь. Окна
главного корпуса освобождены от кирпичей, из библиотеки столбы света. Внутри
флигелей мелькают фигуры. Понял, что убирают "Попечителя", вешают картины из
запасника. Настоящий будет музей.
Вьюра хотела идти к подземному коридору кратчайшим путем. Я предложил
спуститься мимо башни на затоптанный пляж, пройти подальше вправо и уже
оттуда к зданию в пустыне. Чтобы от города не было следов.
Вода в море была такой теплой, что даже не чувствовалась. Через
полкилометра поднялись на берег, пошли невысокими барханами. Из моего
свертка выпал какой-то пакет, скатился по склону. Прыгнул вниз, подобрал.
Поднялся - девушка лежит на песке.
- Что с вами, Вьюра?
- Ничего. - Ясный голос.
- Вам плохо?
- Хорошо.
Через решетку ворот в кирпичной стене я осмотрел двор. Давние мои следы
заметены, после как будто никто не приходил. Повернулся к девушке. Она
ничком у моих ног. Тут меня наконец осенило. Она-то с самого острова без
сна. Я сегодня и вчера отсыпался, а у нее газета, СОД.
Сказал, чтобы полежала, пока обойду стену кругом.
- Ладно.
Пошел. Сзади шаги.
- Да вы лежите.
- Ладно.
Пошагал, она за мной.
И все-таки меня остановило. Даже костюм не помог. В белом зале
показалось, что страшный рев не снаружи идет, а во мне самом рождается,
накапливает ярость в клетках тела, грозя их все взорвать. Руки-ноги не мои,
хочется из себя выскочить. Упал на бок, так перекатился до самой двери,
рванул за ручку, вскочил, бросился внутрь. Шатнуло. Падаю... Очнулся. Вьюра,
спокойная, рядом, расстегивает на мне костюм. Ощущение, будто нас
обволакивает прозрачная, мягкая среда - не воздух, но нечто, позволяющее
дышать. Потом осознал - тишина.
Дверь в зал осталась открытой. Это и выключило звук, так что девушка,
увидев меня упавшего, свободно пробежала коридор и зал.
Пять дверей перед нами. Спросил Вьюру, нет ли у нее с собой какой-нибудь
маленькой вещицы. Дала карандашик. Подбросили его вертящимся к потолку,
упал, указывая заточенным концом на вторую дверь слева. Новый коридор
ветвился. Всякий раз бросали карандаш, чтобы только случайность определила,
куда дальше идти. Как только останавливались, девушка садилась спиной к
стене, сразу засыпала. Едва лишь я делал шаг вперед, в ней что-то
включалось, вставала, шла за мной. Понятно было, что пока мы только в
управляющей части системы. Огромной, которая включает машинные цеха,
трубопроводы и резервуары, атомные котлы, преобразующие неорганическую
материю в органику - подземный город, в десятки, пожалуй, раз, превышающий
тот, что над нами. Поля анлаха - лишь маленькая добавка к тому, что машина
сама создает.
Коридоры и коридоры. Открылся большой зал. Там несколькими рядами что-то
вроде стендов со стеклянными крышками. Как в музее выставка мелких предметов
искусства. Только стеклянные столешницы не на ножках, а на тумбах с ящиками.
Однако под стеклом ни камней, ни древних браслетов. Затейливо вырезанные
гладкие из синеватого металла пластины по десятку в каждом. Открыл
прозрачную крышку, взял одну. Тотчас все другие перестроились на матовой
поверхности. Вглубь и вширь зала покатился шелест - на всех столах
по-разному перемещались пластины. Положил свою обратно. Опять шелест. Всюду
восстановился прежний порядок. С помощью подброшенного карандаша выбрал ряд
и стол. Выдвинул у боковой тумбы ящик. Думал, чертежи, оказалось, что там
ноты. Во всяком случае, что-то напоминающее запись музыкального
произведения. Век будешь тут сидеть и не поймешь. Сунул под ноты книгу,
задвинул ящик. Вьюра спала, положив голову на колени, спиной к тумбе.
Расстелил у стены зала пожарный костюм, перенес девушку туда. В полусне, не
открывая глаз, она сказала:
- Пожалуйста, не трогайте меня. Я сама. В тетрадочке девушки схема нашего
пути в этот зал была уже сложной. Перерисовал ее еще на два листка, чтобы
отдать в Совет. Лег неподалеку от Вьюры.
Не спалось. Из кусочков стал складывать предполагаемое прошлое Иакаты.
Видимо, в некий исторический момент на планете свершилось отделение
производителей и потребителей от тех, кто распределяет. Не так, чтобы от
завода и с поля через скромную координирующую систему непосредственно туда,
где нуждаются, а сначала все целиком в распоряжение центрального аппарата.
Углы треугольника расходились все дальше. Распределяющие - они же
естественным путем стали управляющими - образовали особую касту, которая
постепенно приобрела полную власть над ресурсами Иакаты. Но при этом сами
стали деградировать. Свободные от контроля снизу, теряя связь с
производством и понимание реальной обстановки на планете, они стали
озабочиваться только увеличением собственных привилегий. Сверху к
производителям шел поток поспешных, необоснованных решений, губивших, может
быть, целые континенты - бурной деятельностью аппарат власти пытался
оправдать в глазах народа свою необходимость. (Черное пятно ночи на средней
широте северного полушария - один из неудачных глобальных экспериментов
регулировки климата.)
Внизу исполнители, потерявшие веру в чиновников, понимающие, что от них
самих ничего не зависит, уже кое-как, спустя рукава, осуществляли даже и
редкие разумные планы. В экономике, науке, искусстве прекратилось нормальное
состязание способностей - бездарный, вялый представитель наследственной
правящей элиты имел все преимущества перед талантливым и смелым выходцем из
народной массы, который как-то мог бы поправить то либо иное дело. От
десятилетия к десятилетию снижался уровень народного благосостояния. Чтобы
лишить управляемых возможности сравнивать гнетущее настоящее с
привлекательным прошлым, сжигались архивы, уничтожались библиотеки, музеи.
Правдивая вертикальная и горизонтальная информация исчезла. Верхи сами не
хотели узнавать ничего тревожащего, адресованные низам через средства связи
сообщения ограничивались бессмысленным и лживым восхвалением существующего
порядка. Иакат, не принадлежавший к избранным, к номенклатуре, уже ничего не
знал о мире, в котором живет, - хоть о ближних, хоть о дальних его пределах.
Он шел по улице и представления не имел о том, чем заняты сотрудники
учреждения в доме без вывески, куда посторонних не пускают, что изготовляет
завод за высокими глухими стенами. Он выходил на окраину, и никто не мог
сказать ему, насколько далеко от города простираются поля анлаха, как много
с них собирают, как урожай расходуется. Строжайшую секретность во всем
управленцы рассматривали как один из устоев своей власти. (Отсюда испуг
старика, которого я расспрашивал на берегу.) К пустопорожним ритуалам
свелись общественная жизнь и общественная деятельность. Упали
изобретательность, мастерство - потомки великих инженеров, искусных умельцев
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг