Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
ворс сбить и сделать ковер гладким. Нет, дорогой, это не легенда,  это
бытовуха, только тамошняя. У нас льны на снегу белили. И на  росе  под
солнцем.
    -- ...и когда Ганс встал на  прорастающий  ковер,  очутился  он  в
незнакомом месте, где было жарко, кругом песок, только  горсть  зелени
-- кустов и деревьев -- виднелась неподалеку.
    -- Пятый час, -- сказал Хозяин,  прерывая  собственное,  несколько
затянувшееся, на мой взгляд, молчание, -- пора расходиться,  еще  надо
Ленхен проводить. Поскольку у нас впереди тысяча белых ночей,  спешить
некуда, Сандро, продолжите завтра.
    Квартира Хозяина была необычная. Едва сворачивали вы с  набережной
под  арку,  встречала  вас  врезанная  в  уступ   этой   арки   дверь,
предваряемая одной  ступенькою;  войдя,  вы  оказывались  в  крошечном
помещении с вешалкой, сундучком и  зеркалом  --  клочок  пространства,
называемый Хозяином "вестиблюй"; крутая узкая внутренняя лестница вела
вас в собственно квартиру, размещавшуюся то ли в бельэтаже, то  ли  на
втором  этаже,  состоявшую  из   кухоньки,   притулившейся   наподобие
ласточкина гнезда под аркою и полом своим спрямлявшей арочный свод (из
кухонного окна открывался необычный вид на мостовую  Фонтанки,  взгляд
исподлобья, одни ноги прохожих и колеса автомобилей, вид на  реку  без
реки),  большой  сравнительно  комнаты  с  нормальным  видом  на  реку
(включающим и реку, и дома за ней, и небо), и маленькой библиотеки без
окон вовсе, заставленной с пола до потолка книжными  полками;  вход  в
нишу  библиотеки  завешен   был   большими   шторами,   а   у   стены,
противоположной входу, стояло  старинное  бюро,  и  на  нем  бронзовые
подсвечники -- бегущие арапчата, несущие свечные связки, по три  свечи
у арапчонка.
    Мы  выходили,  стараясь  говорить  тише,   вся   компания   быстро
растекалась, а двое или трое всегда провожали меня; ко мне  надо  было
идти в сторону театра, польского сада, державинского дома -- в  нем-то
я и жила. В садике у театра и в  польском  саду  цвела  вовсю  сирень,
лиловая краска белой ночи, лиловый ее запах.
    Тонкие и острые  каблуки  мои  стукали  по  тротуару,  белая  ночь
усиливала звук, и в который раз кто-нибудь из моих  спутников,  ночных
непонятных птиц, читал мне нотацию либо лекцию  о  мокасинах,  ичигах,
лаптях  и   чувяках,   придающих   ходьбе   бесшумность,   а   женщине
женственность. "Была она прекрасна и ходила как мышь".
    -- Бегала! -- возражала я. -- Нельзя быть прекрасной и бегать  как
мышь, это противоречие.
    -- Жизнь и  есть  противоречие.  Разве  легче  быть  прекрасной  и
греметь коваными подметками? А зимой и  вовсе  фельдфебельские  сапоги
наденете, Ленхен.
    -- Ох, качи, качи, качи, -- шептал Шиншилла, -- затрубили трубачи,
застучали стукачи, прилетели к нам грачи.
    Было светло, родители отсутствовали (о, счастье!), я приглашала на
кофий, но никто не пошел ко мне в гости. Дома ждала  меня  современная
мебель, чешская люстра, полная грядущих  событий,  немецкие  скатерти,
почти трофеи, прибалтийский керамический сервиз на  столе  (я  думала,
они зайдут), идеально чистый новенький ковер во всю стену, у  которого
вот уж точно ничего не отрастало, о верблюдах слыхом  не  слыхивал.  Я
уснула моментально и спала как убитая. На практику я опоздала, но  нас
не сильно в этом плане преследовали, главное было сдать  отчет,  а  по
части отчетов я слыла мастерицею.  Во-первых,  имелись  в  роду  нашем
писари (один волостной, другой военный) и петербургские  чиновники;  а
во-вторых, правду говорил Хозяин про  бытующую  пагубную  национальную
страсть к потемкинским деревням.
    Я очень хотела услышать  продолжение  сказки  про  заплутавшего  в
восточном ковре обрусевшего немца и еле дождалась вечера.
    День отстоял томительно  жаркий;  может,  поэтому  собирались  все
непривычно вяло.
    Первым  появился  Николай  Николаевич.  Он   поведал   Хозяину   о
предстоящей командировке в Москву на очередной симпозиум,  где,  кроме
его  собственного  доклада,  ожидаются  и  выступления  его  учеников;
собирались явиться даже и заграничные физиологи. Очки его блестели, он
был весьма оживлен, поглядывал на себя в зеркало, предвкушал  визит  в
Москве к  какой-то  Людмиле  в  "известный  всем  особнячок"  и  долго
вспоминал  меню  последнего  своего  ужина  в   особнячке,   а   также
обстоятельно разбирал, как надо готовить фаршированного рябчика.
    -- А случалось ли вам едать чибриков в соку?  --  спросил  Николай
Николаевич.
    -- И не слыхивал.
    -- Немудрено. Я  маленьким,  бывало,  капризничал,  высматривал  и
вынюхивал,  чем  кормят,  и  любимая  тетушка  выдумывала  несусветные
названия для самых простеньких  блюд.  Что  это?  --  спрашивал  я,  с
подозрением оглядывая тушеные в картошке  копченые  косточки.  А  это,
миленький, чибрики в соку, -- ответствовала тетушка.
    -- Прелестно! -- сказал Хозяин.
    Вместо галстука носил Николай  Николаевич  почему-то  бант,  а  из
кармана пиджака его неизменно торчал тонкий яркий носовой платок.
    Теплый тропический  воздух  плыл  волнами  из  открытого  окна.  Я
услышала тихий знакомый свист.
    -- Эммери идет, -- сказал Хозяин.
    У Эммери  была  привычка  насвистывать  тихо  сквозь  зубы,  свист
выдавал  его  приближение,  предварял  его,  как  свистящий  звук   --
появление змеи в конан-дойлевской, обожаемой мною "Пестрой ленте".
    Узколицый,  легкий,  молчаливый,  Эммери  садился  в  качалку   и,
раскачиваясь, смотрел в окно.
    -- На что вы смотрите? -- спросила я.
    -- Просто смотрю, -- отвечал он. -- Я люблю оконные проемы.
    -- А дверные? -- спросил Николай Николаевич.
    -- Дверные тоже.
    Мне казалось, Эммери  плохо  понимал  юмор,  иронию,  игру,  столь
ценимую остальными ночными гостями квартиры в  подворотне;  он  всегда
сохранял серьезность.
    -- А лестничные? -- не унимался Николай Николаевич.
    -- Лестничные -- нет.
    -- Не любите?
    -- Равнодушен.
    Пришел Шиншилла  и  принес  связку  бубликов  и  баранок  "в  духе
Машкова", как выразился Николай Николаевич.
    -- Но каков альтруизм, -- сказал Хозяин, --  сам-то  он  этого  не
едал отродясь и не собирается.
    -- Само собой, -- сказал Шиншилла, -- я  вообще  только  пью.  Мне
нельзя вес набирать. Из театра выгонят -- раз,  элевация  пропадет  --
два, да и неэстетично. Видите, какая у меня талия?
    -- А коли пить, -- сказал Николай  Николаевич,  --  дело  кончится
водянкой.  И  вообще  нельзя  пить  и  не  закусывать.  Цирроз  будет,
батенька, печени.
    Хозяин принес блюдо с финиками, изюмом и орехами и поставил  перед
Шиншиллой.
    -- Нет, вы сущий ангел!  --  вскричал  тот.  --  Если  бы  не  мой
покровитель, -- он дотронулся до сережки в левой мочке, -- от которого
зависит не только моя жизнь, но и моя карьера,  я  бы  не  успокоился,
пока вас бы не соблазнил.
    -- Да полно, дружочек, -- сказал Хозяин, --  чем  вы  меня  можете
соблазнить?
    Шиншилла открыл  было  рот,  а  потом  глянул  на  меня,  говорить
раздумал и засмеялся.
    Через полчаса явились вместе Камедиаров и Леснин,  утверждая,  что
встретились у двери, каждый с шампанским.
    -- Бублики в шампанском, -- сказал Николай Николаевич.
    -- Главное, чтобы не ананасы в рассоле, -- откликнулся Хозяин.
    -- Ну, нет, -- вступил Камедиаров, -- главное, чтобы не огурчики в
брют.
    Очевидно, жара действовала на всех, шуток не  получалось,  веселья
особого тоже.
    -- А где наш сказочник? -- спросил Леснин.
    Обычно Сандро приходил первым. Пришел он  на  сей  раз  на  излете
первой карточной игры, рассеянный, бледный и озабоченный.  Шампанское,
впрочем, быстро вернуло ему цвет лица и развязало язык.
    -- Что-нибудь случилось? -- спросил Хозяин.
    -- Машину занесло, бок ушиб, -- сказал Сандро.
    -- В травму-то заходили? -- Николай Николаевич обернулся к Сандро.
-- Переломов, трещин, гематом нет? Хотите, я посмотрю?
    -- Все в порядке.
    -- А сказка? -- спросила я. -- Сказка будет?  Вы  остановились  на
оазисе. Немец оказался в пустыне и увидел оазис.
    -- Все будет. Только чуть позже, хорошо?
    -- После карт? -- спросил Шиншилла.
    -- Сдавай, -- сказал Эммери.
    -- Я пойду в библиотеку, пока вы играете, посмотрю книжки,  ладно?
-- сказала я.
    Мне не хотелось зажигать в библиотеке бра,  и  я  запалила  свечи,
шесть  штук,  в  подсвечниках  с  арапчатами.  Было  светло,  уютно  и
таинственно. Я задернула за собой занавески и села к  бюро.  В  центре
бюро находилась маленькая ниша, в  которой  стояла  бронзовая  дама  с
письмом в руках, прижимающая пальчик к губам;  в  бронзовый  остов  ее
кринолина вставлена была матерчатая зеленого атласа болванка,  набитая
опилками: игольница. Бока и зад дамы были утыканы иголками и булавками
с круглыми  головками  разного  цвета,  бирюзовыми,  зелеными,  алыми,
желтыми, белыми. Мне все время хотелось стащить  бирюзовую  булавочку;
думаю, Хозяин и так разрешил бы ее взять. Но и стащить, и попросить  я
по неизвестной причине стеснялась. Я стала  вытаскивать  игольницу  из
ниши. Мне  нравилось  ее  разглядывать:  кудри,  письмо,  оттопыренный
пальчик,  носик  точеный.  Римско-греческий.   Мне   показалось,   что
прямоугольное окошечко ниши и сама она покрыты пылью; на  бюро  лежала
тряпочка со следами туши; я стала вытирать пыль в  комнатке  бронзовой
чтицы и, проведя по потолку, обнаружила в  верхней,  скрытой  от  глаз
плоскости небольшое отверстие. Руки у меня детские; мизинец и  до  сих
пор, как у десятилетнего ребенка; подобно грудному дитяти,  хватающему
что ни попадя и лезущему всюду, я, недолго  думая,  сунула  мизинец  в
дырочку в бюро.  Мизинец  на  дне  отверстия  натолкнулся  на  жесткую
металлическую преграду, подавшуюся внезапно в глубину, словно я нажала
кнопку или сжала пружину. И из верхнего выступа бюро,  из  серединного
постамента (на нем, между двумя подсвечниками по бокам выступа, всегда
стояла бело-голубая китайская ваза) вылетел почти бесшумно, выдвинулся
вперед потайной ящик. Повинуясь волне любопытства, восторга и  легкого
страха,  я  придвинула  лесенку  (с  нее  доставали  с  верхних  полок
библиотеки книги) и заглянула внутрь  тайника.  На  дне  ящика  лежала
вишневая бархатная маска, обшитая по краям тонкой витой золотой нитью,
не полумаска, а именно маска, закрывающая лицо от подбородка до лба. В
правом  ближайшем  уголке  стоял  маленький  хрустальный  флакончик  с
круглой граненой пробкою.  А  за  маской,  в  самой  отдаленной  части
открывшейся емкости, увидела я связку пожелтевшей,  в  пятнах,  старой
бумаги, очевидно, писем,  перевязанных  шелковой  тесемкою.  Оторопев,
смотрела я в тайник, конечно, в следующую минуту я стала бы  проверять
содержимое флакона, есть ли в нем капля чернил, как в  сказке  Сандро;
но, уловив --  затылком?  чутьем  дикого  животного?  --  движение  со
стороны комнаты в направлении  зашторенной  библиотеки,  я,  не  успев
подумать, нажала на переднюю стенку ящика, он ответил мне  и  бесшумно
защелкнулся, отошел на прежнее место, превратился в  глухую  плоскость
верхнего  выступа-подставки.  На  прежнее  место,  к  книжным  полкам,
водворила я лестницу и,  сдерживая  дыхание,  запыхавшись,  забралась,
лицемерка, на верхнюю ступеньку,  вытащила  наудачу  с  верхней  полки
книжку без обложки, а также  без  начала  и  конца,  и  погрузилась  в
чтение.   Чувствуя   сердцебиение,   видимо,   заметное   со   стороны
невооруженным  глазом,  я  прочла  на   впопыхах   открытой   странице
следующее:
    "Восток -- родник в жару, не утоляющий жажды европейца; а если  он
станет настаивать, этот сина, то ледяные глотки будут стоить ему отека
гортани, и он умрет от жажды  над  ручьем,  под  перевернутым  древом,
врастающим ветвями в песок, в чьих корнях сияет неумолимо и равнодушно
звезда Аль-Кальб".
    Шторы заколыхались, и появился Камедиаров с бокалом вина.
    Я оторвалась от книги, артистично глянула на него и вымолвила, как
во МХАТе:
    -- Ваше появление означает, что партия в трик-трак завершилась?
    -- Не вполне, -- отвечал Камедиаров, с интересом разглядывая меня,
-- еще доигрывают. А я выбыл из игры. И, само собой, это не трик-трак.
    -- По мне, хоть покер, -- сказала я, -- хоть "пьяница", все едино.
У меня карточный идиотизм. Типа пространственного.
    -- И никогда в карты не играли?
    -- Мало того что мне наплевать, выиграю я или проиграю,  я  еще  и
правила выучить не могу и смысла в них не вижу.
    -- Смысла вообще, может, никакого и нет, -- сказал Камедиаров.  --
Стало быть, вы не азартны, Лена?
    -- Ну, почему же? Я люблю биться об заклад, то есть спорить на  то
или другое; люблю бегать на лыжах,  кто  быстрее.  Чем  не  проявление
азарта?
    -- В вас ничего нет от игрока, видимо.
    -- Надо думать, -- сказала, по возможности, беззаботно,  --  игрок
-- дяденька, а я полу женскаго.
    Я начинала усваивать их манеру выражаться.
    -- Как интересно! И в самом деле. Игрок. Игрунья.
    -- Игрушка. А есть и игрец.
    -- А что вы читаете?
    --  Сама  не  знаю,  --  сказала  я,   --   что-то   достала   без
опознавательных знаков и зачиталась. Про путешествия.
    -- Позволите взглянуть?
    -- После меня, хорошо? Я ежели в книжку вцепилась, мне из  рук  не
выпустить. Я возьму ее почитать, а вы потом. Договорились?
    -- Да вы хоть вслух отрывок зачитайте -- в каком это роде?
    И я опять открыла наугад и прочла:
    "Был он дервиш из дервишей, питался сушеными скорпионами,  называл
Венеру разными именами -- в зависимости от  времени  суток,  --  Арсо,
Азизо, целый сераль в лице одной звезды любви; но что ему была  любовь
и все девы  мира,  юродивому  в  рваном  халате,  путнику  с  посохом,
претерпевающему всё и вся, в том числе и китайцев, даже голубоглазых".
    --%-3> Блистательно! -- вскричал Камедиаров. -- Я за вами! А ять в
тексте есть?
    -- Нету, -- сказала я, слезая с лестницы, -- современная.
    -- Интересно, что означает пассаж с голубоглазыми китайцами?
    -- Стилистика, -- загадочно отвечала я, выходя из библиотеки.
    Компьютер в голове у меня лихорадочно работал; знает ли сам Хозяин
о тайнике? Если да, то скрывает, никогда не упоминал. Откуда  знает  о
нем Сандро? Вряд ли маска и флакончик -- простое совпадение.  Надо  ли
мне задавать вопросы Хозяину? Я остановилась. Ибо мелькнуло: не тайник
ли искали, когда обыскивали квартиру?
    -- Что с тобой, медхен Ленхен? -- спросил Хозяин.
    -- Можно, я возьму книжку почитать?
    -- Да ради бога. А какую?
    -- Про китайцев.
    -- "Крещеный китаец", что ли? -- спросил Николай Николаевич.
    -- Вы доиграли? -- сказала я.  --  Сандро,  сегодня  вторая  белая
ночь. Я жду продолжения.
    -- Мы все ждем, -- откликнулся Шиншилла, устраиваясь поудобнее  на
диване.
    -- Ладно, -- сказал Сандро, -- где  наша  не  пропадала.  Слушайте
дальше.
    -- И вы помните, на чем остановились? -- спросил Леснин.
    -- Я и начать-то не успел. Итак, Ганс оказался в  пустыне  --  все
из-за купленного Анхен ковра  --  неподалеку  от  оазиса,  скрывавшего
развалины некоего строения, скорее всего, некогда служившего постоялым
двором.
    -- Про развалины речи не было, -- сказал Николай Николаевич.
    -- Он их издали и не видел, а как до оазиса дошел, обнаружились  и

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг