оживился, закивал головою, вскинул ружье - я в ужасе закрыл глаза.
Раздался металлический звук, но это не было щелканьем курка. Я увидел, как
Стрекозов переломил ружье и разрядил его. Затем он закрыл стволы,
схватился за них руками, размахнулся и расщепил приклад о камень.
Иван прошел к обрыву, махнул рукой, и шурфовщик упал на колени,
склонил голову к земле.
А лебедь тем временем был у самой воды. И тогда Иван разбежался и
прыгнул с обрыва...
Геолог перевел дыхание, вздохнул и потянулся за сигаретой. Раскурив
ее, он продолжал:
- Не может остаться в живых человек, если он прыгнет с высоты в сто
метров, пусть даже и вода окажется под ним... Потом меня мучило даже не
это. Я никак не мог забыть, как падал Дудкин в Бормотуй... Он разбежался и
прыгнул. В тот же миг он исчез за обрывом, но тут оцепенение покинуло
меня. Я выбежал на край и увидел, как мой новый рабочий медленно,
понимаете, медленно опускается к водам Бормотуя.
Вспоминая эту потрясшую меня картину, я объяснил это тем, что в моем
мозгу как бы застопорилось время и падение Ивана предстало воображению
подобием замедленной киносъемки. А что же мне еще оставалось делать?
Рассудок всегда старается объяснить непонятное земными, естественными
аналогиями. И если сознанию заведомо известно, что люди не могут парить в
воздухе, то сознание скорее усомнится в собственной нормальности, нежели
отвергнет такую очевидную, проверенную опытом истину.
Конечно, в те минуты мне было не до абстрактных умствований. Вся
партия была взбудоражена случившимся. Кто-то бессмысленно кричал и махал
уже плывшему к лебедю Ивану, другие бежали к пологому берегу, куда должен
был выгрести Дудкин, коллектор Зоя подбежала к поднявшемуся уже на ноги
Стрекозову и отвесила ему звонкую оплеуху, но шурфовщик все так же
бессмысленно таращился, испуганно озирался и на пощечину Зои внимания не
обратил.
Иван со спасенным лебедем благополучно выплыл на берег, и
удивительным было то, что никому и в голову не пришло изумиться,
поразмыслить о его фантастическом прыжке.
- А потом он исчез, - сказал Владимир Петрович.
- Лебедь? - спросил Чесноков.
Беглов поморщился.
- При чем здесь лебедь? Пропал Иван Дудкин... Честно признаться,
сильно грешил я тогда на Стрекозова, не подстерег ли он парня. Но у
Долбояка было "железное алиби", и мы решили: ушел Дудкин в родную деревню,
поработал у нас две недели и ушел...
- Две недели, говорите? - спросил помполит. - Забавно... Сегодня
ровно столько же с того времени, как Феликс пришел ко мне в каюту на
острове Диксон.
- Вася Амстердам проработал в лаборатории Мухачева такое же время, -
заметил Владимир Петрович. - Видимо, это у него цикл определенный,
двухнедельный...
- Это какой еще Мухачев? У меня есть друг в Москве с такой фамилией.
Художник...
- Это другой, - сказал Беглов. - Мы учились с ним в горном. А сейчас
он заведует лабораторией в одном из московских НИИ, и это уже другая
история...
Их было трое. Девочка, мяч и собака.
Всем троим было весело, они от души забавлялись игрой, которую
придумала девочка. Она громко смеялась и хлопала в ладоши, мяч
самоотверженно ударялся о землю, чтобы взмыть в выцветшее от солнца
июльское небо, а пес дурашливо лаял, он был еще очень молод, но уже
понимал, что звонким голосом своим радует доброе сердце маленькой хозяйки.
Именно по молодости лет пес утратил собачью осторожность, и, когда
мяч неудачно приложился к земле и выкатился на мостовую, Шарик,
самозабвенно лая, бросился следом.
Девочка бежала за ним. Так они и оказались все трое под колесами
бешено мчавшейся кареты "скорой помощи".
- Нет, - сказал Беглов, взглянув в напряженное лицо Чеснокова, -
несчастья не случилось... Произошло нечто новое, неожиданное, не
поддающееся объяснению. Мы с Мухачевым только что вышли из его института и
шли по этой улице к станции метро. На этот раз у меня был свидетель... Мы
увидели, как с противоположной стороны выбежала за мячом собака, потом
девочка, как сбились они вместе, замерли, беспомощные, перед радиатором
ринувшейся на них "Волги". Я хотел зажмурить глаза, чтоб не видеть того
страшного, что должно было сейчас произойти, и тут передо мной мелькнуло
лицо Ивана Дудкина. Потом все исчезло... И машина, и эта обреченная троица
на мостовой. Иван Дудкин, одетый в модный джинсовый костюм, стоял на
обочине мостовой. Я оцепенело смотрел на него... Вдруг между нами с
громким воем промчалась "скорая помощь". Едва она скрылась, на мостовую
выкатился мяч, его догнала на середине собака и обхватила лапами,
задержала. Затем появилась девочка, подхватила с асфальта мяч, другой
рукой схватила собаку за ошейник, и все трое отправились в сквер.
Иван Дудкин перешел на тротуар. Он заметил, что я смотрю на него,
поднял руку в приветственном жесте, улыбнулся и быстро зашагал прочь.
Теперь я вспомнил, что рядом стоял Володя Мухачев, и повернулся к
нему. У Володи были вытаращены глаза, отвисла челюсть. Он все видел.
- Иван Дудкин, - выговорил я наконец. - Откуда он здесь взялся?
- Какой Иван? - отозвался мой друг. - Это наш новый лаборант.
Амстердам его фамилия, Вася...
Я рассказал Мухачеву о своей таежной встрече с этим Амстердамом, об
истории с лебедем, и Володя поверил: ведь он только что видел содеянное
его лаборантом. Мы вернулись в институт, где Мухачев разузнал адрес
Дудкина-Амстердама, он жил в дачном поселке Ильинка, примчались туда на
такси, но хозяйка дачи сказала, что жилец еще утром съехал с вещами. Так
во второй раз оборвался след этого удивительного человека...
- Человека? - переспросил Игорь Николаевич. - Но ведь вы только что
утверждали, будто он из созвездия Лебедя.
- Ну и что же? Ведь все его поведение было в высшей степени
человеческим...
- Как же вы объясняете происшествие с девочкой?
Геолог пожал плечами.
- Мы так и эдак прикидывали с Мухачевым... Тут два объяснения. Или мы
стали жертвой наведенной галлюцинации, массового гипноза, и сцена
неотвратимо надвигавшейся катастрофы была внушена нам тем же
Дудкиным-Амстердамом, либо...
- Не продолжайте, - сказал Чесноков, - дайте мне объяснить самому.
Ведь я люблю фантастику... Поклонник Ефремова и Клиффорда Саймака. Тут,
видимо, имело место быть временное смещение. Этот ваш маг и волшебник
открутил время назад и поменял в новом его течении события местами.
Вначале пропустил "скорую помощь", а затем позволил этой троице оказаться
на мостовой. Разве я не прав?
- Примерно так себе представляли случившееся и мы. Правда, сегодня
ночью я попытался выяснить причину этих фокусов у автора их, но мне он так
ничего толком не объяснил. Сослался на то, что не имеет права знакомить
меня с достижениями их цивилизации. Я так понял, что мы еще не созрели
духовно для постижения таких истин.
- Недостойны, значит? - спросил Игорь Николаевич.
- Неподготовлены - так будет точнее, - ответил Беглов. - Кое-что из
нашего разговора я сумел записать на пленку...
Он вынул из кармана небольшой магнитофон.
- Вот... Это все, что осталось от нашей последней встречи.
- Как вы узнали его здесь, на судне? Ведь ко мне он пришел как Феликс
Канделаки...
- Тут он опять отличился, у вас на "Воровском"... Правда, никто,
кроме меня, этого не заметил. Вам, наверно, известно, что при погрузке в
порту Диксон лопнул грузовой шкентель и целый строп ящиков с консервами
упал на пирс?
- Да, я хорошо знаю этот случай... Капитан поручил мне расследование
ЧП.
- А мне довелось самому видеть происшедшее... Я наблюдал погрузку с
борта судна. Когда лопнул шкентель, строп висел над пирсом. Второй
лебедчик не успел выбрать слабину, чтоб завалить строп на палубу, и груз,
как говорится, камнем пошел вниз. А на пирсе прямо под стропом застрял
электрокар. У него скис двигатель, и водитель тщетно рвал контроллер,
пытаясь дать электрокару ход.
Ящики летели водителю на голову. И в последнее мгновение электрокар
рвануло в сторону, с грохотом рассыпался на пирсе строп, все кругом
кричали и размахивали руками, а водитель медленно слезал с кресла, бледный
и растрепанный, вытирая со лба пот рукавом.
Двигатель у электрокара так и не сработал, и его на буксире утащили
прочь... А потом я заметил в толпе грузчиков и матросов с "Воровского"
Ивана Дудкина... Или Феликса Канделаки, как вам больше нравится.
- Телекинез, - сказал Чесноков. - На этот раз он применил способ
производства механической работы с помощью мысленной энергии: мгновенно на
расстоянии передвинул электрокар с водителем, усилием воли или чем там
еще, науке про это пока неизвестно... А вы везучий. Трижды встретиться с
подобным феноменом...
- Это даже он заметил. Вот послушайте.
Беглов включил магнитофон, и первый помощник капитана услыхал
знакомый голос:
"...Повезло. Вероятность наших встреч выражается единицей, умноженной
на десятку минут в двенадцатой степени. Вы заслужили мою откровенность и
этим, и хотя бы тем, что так доверчиво отнеслись ко мне при встрече в
тайге. Хотите услышать мою историю?
- Разумеется. Но как мне называть вас? Ведь вы не Дудкин и не Вася
Амстердам.
- Конечно. Это все временные псевдонимы. Когда-то люди называли меня
Агасфером, но я вовсе не тот лавочник, который не позволил присесть
отдохнуть у своего дома несчастному, идущему на казнь..."
- Агасфер? - услышал Чесноков изумленный голос геолога.
- Да, - отвечал Феликс Канделаки, или кто он там был на самом деле. -
Я Агасфер. Только пришел сюда из созвездия Лебедя... История моя проста,
если не сказать банальна. Зовите меня Фарст Кибел. Это несколько
соответствует произношению моего настоящего имени.
- Значит, вы вовсе не человек? - спросил Беглов.
Фарст Кибел рассмеялся.
- Знаете, за эти годы я как-то свыкся с тем, что окружающие считают
меня человеком... Судите сами, кто я. Конечно, в своей среде я выгляжу
совсем иначе. Но ведь нас с вами роднит духовность, не так ли? Вот это
родство душ, так сказать, и обрекло меня на вечные скитания по вашей
планете. Скитания и одиночество... К нему приговорили меня товарищи,
поскольку я нарушил Космический Устав.
- Что же вы совершили такого, Фарст Кибел? Мне довелось встречаться с
вами трижды, и всегда вы творили добро. Не могу поверить, что вы способны
на безнравственный поступок.
Чесноков будто увидел сейчас, как улыбнулся при этих словах пришелец.
- До определенной степени мы умеем управлять временем, но в целом
грядущее скрыто и для нас. Творя добро в сиюминутное мгновение, мы, не
желая того, можем нанести жестокий удар будущему. Спасая мальчика,
провалившегося под лед, мы, быть может, оставляем миру страшного и
жестокого тирана, он станет им, когда вырастет... Потому нам
строго-настрого заказано вмешиваться в события, происходящие на других
планетах.
- По-моему, вы только и делаете, что вмешиваетесь, - проворчал
геолог. - Так ведь?
- Совершенно верно, - согласился Фарст Кибел. - Теперь мне уже ничто
не грозит. Я исключен из отряда космонавтов.
- И все-таки... За что же вас?
- Давным-давно, когда наша экспедиция обследовала побережье
Средиземного моря, я подружился с одним молодым человеком. Разумеется, он
не знал, кто я на самом деле, и пытался увлечь меня учением, которое
распространял, бродя по стране с горсткой своих приверженцев-учеников. Мне
нравились его одержимость и редкая в те времена бескорыстность. Этот
человек был поистине не от мира сего. Только родиться ему следовало
позднее. Да... Но так или иначе, власти предержащие довольно скоро поняли
ту опасность, которая содержалась в его проповедях. Его схватили и
приговорили к смертной казни. А я так привязался к нему, что забыл о долге
разведчика, который ни при каких обстоятельствах не должен поддаваться
чувствам. Другими словами, я решил спасти его. А чтобы не нарушить
естественный ход событий, заменил его собой. Ведь казнь обязательно должна
была совершиться.
- Вы дали себя казнить? - спросил Беглов.
- Не себя... Я принял облик того человека, вот физическое обличье и
казнили. Потом вернулся на свой корабль, где был сурово осужден товарищами
за вмешательство в земные дела. Впоследствии я понял, что серьезно изменил
ход человеческой истории. Конечно, трудно предугадать, что было бы, не
подружись я с тем человеком и не прими на себя его муки. Но у меня есть
все основания полагать, что, спасая одного, я обрек на мучительную смерть
многие тысячи. Так и случилось в будущем.
- Но вы не могли заранее знать об этом!
- Не мог... Но все космонавты-разведчики знают, что вмешательство в
развитие иного разума, давление на него извне всегда безнравственны. И
товарищи справедливо приговорили меня к тому, чтобы, оставшись на Земле в
одиночестве, я собственными глазами увидел, что натворил, поддавшись
однажды обаянию духовной общности.
- И надолго вы?..
- Трижды приходил срок, но за мной так и не прилетели. И вот я брожу
по планете, накапливаю знания о человечестве и его природе. Мне нельзя
задерживаться надолго на одном месте... Тогда возникает привязанность,
вдруг исчезает чувство одиночества. Я вспоминаю, что приговорен к нему, не
могу нарушить условия предпосланного мне наказания, и тогда заставляю себя
идти дальше.
- Идти дальше... Но ведь нет никого, кто бы мог проследить за
соблюдением этого жестокого приговора?! - вскричал геолог.
- А я сам? - услыхал Игорь Николаевич голос Фарста Кибела, и помполит
будто увидел, как грустно улыбнулся он.
Наступило молчание. Крутилась невидимая в кассете магнитофонная
лента. Молчали и Чесноков со своим ночным гостем. И вдруг голос Фарста
Кибела произнес:
- Мне пора. Днем я получил сигнал. Кажется, срок мой кончился, и за
мной прилетели. Пойду.
- Мне... Можно мне пойти с вами?
- Хотите проводить меня?
- Да... Если не возражаете.
- Хорошо. Только до палубы.
- Мы поднялись с ним наверх, - сказал Беглов, выключив магнитофон. -
На палубе была ночь. Фарст Кибел пожал мне руку. Потом, не мешкая, через
фальшборт спрыгнул на лед. Во тьме смутно угадывалась его фигура.
- Прощайте, я ушел, - донесся снизу его негромкий голос. - Меня ждут.
И помните: надо верить первому движению души. Оно всегда бывает
благородным.
- До свидания, - ответил я невпопад и услыхал в ответ тихий смех.
Беглов умолк. Погладил ручку магнитофона.
- Что же дальше? - спросил первый помощник.
- Вот и все... Фарст Кибел ушел. Он двинулся в направлении Северного
полюса.
- Что скажете? - спросил геолог.
Чесноков снял телефонную трубку.
- Мостик? - спросил он. - Четвертый штурман на месте? Пришлите его ко
мне.
- Что вы хотите предпринять? - осведомился Беглов.
Когда молоденький паренек, постучав, вошел в каюту первого помощника,
Игорь Николаевич попросил его принести судовую роль и документы матроса
Феликса Канделаки.
Вернувшийся через несколько минут штурман был растерян.
- Вот судовая роль, - сказал он. - Но тут нет никакого Канделаки. И
документов таких я не помню, у меня нет их попросту. И не было. Может
быть, он из пассажиров?
Геолог и Чесноков переглянулись.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг