уже вызывали неудовольствие даже у иных соседей-лендлордов - "Право же,
сударь, ваша наклонность трахать всё, что движется и дышит...". Дело было
обыкновеннейшее, по серьезному-то счету яйца выеденного не стоящее. Ну кто
бы мог подумать, что эта дура потом возьмет, да и утопится... Убыло от
нее, что ли? Не, братцы, верно люди говорят - все они там, на северах,
чокнутые...
Хоронил Лианику один Ранкорн - старуха не пережила смерти внучки и на
третий день угасла, так и не выйдя из беспамятства. Соседи пришли на
кладбище главным образом полюбопытствовать - положит ли лесник на свежий
могильный холмик стрелу с черным оперением, давая клятву мести? Но нет -
не рискнул... Оно и верно - плетью обуха не перешибешь. Мало ли что он
"человек короля" - король далеко, а лендлордова дружина (восемнадцать
головорезов, по которым веревка плачет) - вот она, рядышком. А с другой
стороны - конечно, жидковат в коленках оказался парень, заметно жиже, чем
мнилось по первости... Эту, последнюю, точку зрения высказывали в основном
те из поселковых, кто намедни побился сдуру об заклад (один к двум, а то и
к трем), ставя на то, что Ранкорн объявит-таки о намерении мстить, - и
теперь вот кисло выкладывал проигранные денежки на липкий от пива стол в
"Трехпинтовой кружке".
Молодой сеньор, однако, так не думал: во всем, что не касалось его
сдвига по части розового мясца, он был на диво осмотрителен. Лесник никак
не производил на него впечатления человека, который оставит эту историю
без последствий либо (что, в сущности, то же самое) примется обивать
пороги суда и строчить челобитные. Эта шустрая пейзаночка, коию он
мимоходом облагодетельствовал на лесной опушке, невзирая на некоторые ее
возражения (черт, укушенный палец ноет по сию пору)... Откровенно говоря -
знать бы загодя, что на нее всерьез положил глаз такой парень, как
Ранкорн, так он просто проехал бы себе мимо... тем более и девка-то ока
залась - тьфу, глядеть не на что... Ну да чего теперь говорить -
сделанного не воротишь. Сопоставив собственные впечатления с мнением
командира дружины, лендлорд уверился: отсутствием черной стрелы обо
льщаться не стоит, сие означает лишь, что Ранкорн не любитель театральных
жестов и ему плевать на пересуды зевак. Серьезный человек - а значит, и
отношения к себе требует серьезного... Той же ночью стоящий на отшибе дом
лесника запылал со всех четырех концов. Входная дверь оказалась подпертой
бревном, а когда багрово подсвеченное изнутри чердачное оконце закрыла
тень вознамерившегося выбраться наружу человека, снизу, из темноты,
полетели стрелы; больше уже никто вырваться из пылающего сруба не пытался.
Сгоревший заживо королевский лесник - это тебе не вшивый виллан, по
собственной дурости угодивший под копыта господской охоты, тут концы в
воду не очень-то упрячешь. Хотя...
- Вся округа, сэр, полагает, что это браконьеры. Покойный - царство ему
небесное - держал их в черном теле, вот они ему и отомстили. Скверная
история... Еще вина? - Эти слова молодой сеньор адресовал прибывшему из
Харлонда судебному приставу, который - так уж случилось - остановился под
его гостеприимным кровом.
- Да-да, благодарю вас! Чудный кларет, давненько не доводилось пробовать
подобного, - степенно кивнул пристав - рыхлый сонный старикашка с венчиком
серебристых волос вокруг розовой, как деревенское сало, лысины. Он долго
любовался на пламя камина сквозь вино, налитое в тонкий стеклянный бокал
умбарской работы, а потом поднял на хозяина свои выцветшие голубые глазки,
оказавшиеся вдруг вовсе не сонными, а пронзительно льдистыми. - Кстати, та
утопленница... Она была из ваших крепостных?
- Какая утопленница?
- Слушайте, неужто они у вас топятся регулярно - через два дня на
третий?
- Ах, эта... Нет, она откуда-то с севера. А что, это имеет значение?
- Может статься, что имеет. А может, и нет. - Пристав вновь поднял бокал
на уровень глаз и раздумчиво произнес: - Ваше поместье, сударь, радует
глаз своей обустроенностью - пример для подражания всем окрестным
землевладельцам. По моим прикидкам, не менее двух с половиной сотен марок
годичной ренты - не так ли?
- Сто пятьдесят, - не моргнув глазом соврал лендлорд и облегченно
перевел дух: хвала Эру - разговор, кажется, перешел в практическую
плоскость. - Да к тому же едва ли не половина уходит в налоги... А тут еще
закладные...
Что ж, браконьеры так браконьеры. Соответствующую кандидатуру подобрали
быстро; провисев должное время на дыбе с жаровнею под пятками, парень
сделал все положенные признания и был чин-чином посажен на кол - в
назидание прочим холопам. Пристав убыл в город, нежно прижимая к правому
боку свой кожаный кошель, отяжелевший разом на сто восемьдесят серебряных
марок... Ну что, всё? Черта с два - всё!..
Лендлорда с самого начала тревожило то, что никаких костей на месте
сгоревшего Ранкорнова дома так и не обнаружили. Командир дружины, который
лично руководил той ночной акцией, успокаивал хозяина: сруб большой, пол
не земляной, а дощатый, полыхало больше часа - труп наверняка сгорел
дотла, такое случается сплошь и рядом. Молодой сеньор, однако, будучи -
как уже говорено - человеком не по годам осмотрительным, послал своих
людей еще разок обшарить пепелище... Тут-то и подтвердились наихудшие его
опасения. Оказалось, осмотрительность не чужда была и леснику, в жизни
которого хватало всяческих сюрпризов: из погреба у него вел наружу
подземный лаз длиною тридцать ярдов, на полу которого обнаружились
недавние пятна крови - одна из ночных стрел попала в цель.
- Искать! - распорядился молодой сеньор - негромко, но таким тоном, что
выстроенные по тревоге дружинники (парни оторви и выбрось) разом покрылись
гусиной кожей. - Либо он, либо мы - назад хода нету. Он пока что, хвала
Оромэ, отлеживается где-то в лесу. Если уйдет - я покойник, но вы - все! -
умрете раньше меня, эт-то я вам обещаю...
Лендлорд лично возглавил погоню - заявив, что на сей раз не успокоится,
покуда не увидит труп Ранкорна собственными глазами. Следы беглеца,
ведущие в глубь леса, весь день читались хорошо и четко: тот даже не
пытался их маскировать, полагаясь, как видно, на то, что его уже не числят
среди живых. Правда, ближе к вечеру командир дружинников нашел в кустах
рядом со следовой дорожкой настороженный самострел... Вернее сказать, сам-
то самострел обнаружили чуть погодя, когда стрела уже сидела у командира в
животе по самое оперение. Пока дружинники базарили промеж собою, столпясь
".*`c# раненого, невесть откуда прилетела вторая стрела, вонзившаяся в шею
еще одному из них. Но здесь Ранкорн сам себя выдал: его силуэт мелькнул
среди деревьев ярдах в тридцати чуть ниже по склону лощины, и уж тут-то
они всей ватагою ринулись вдогон по узкой прогалине между кустов
орешника... Так оно и было задумано - чтоб все сразу и бегом, не глядя под
ноги. В итоге в ту ловчую яму угодили единым махом трое - на такое он,
признаться, даже не рассчитывал; разбойнички Эгги-Пустельги, что мастерили
это сооружение, потрудились тогда на совесть - восемь футов глубины, на
дне колья, вымазанные мясной гнилью, так что заражение крови гарантировано
в любом случае.
Сумерки меж тем стремительно сгущались. Теперь дружинники сделались
очень осторожными: двигались только попарно, а когда, прочесывая лес,
заметили наконец затаившегося в кустах Ранкорна, то не стали рисковать и
тут же изрешетили его стрелами с двадцатиярдовой дистанции. Увы,
приблизившись вплотную (в аккурат под удар пятисотфунтовой колоды,
сорвавшейся из соседней кроны), они обнаружили вместо вожделенного трупа
сверток коры с одетыми на него лохмотьями... Тут только лендлорд впервые
осознал, что даже унести ноги из "укрепрайона" шайки Эгги, куда их так
ловко заманил этот окаянный вос, будет весьма непросто: ночной лес вокруг
них набит смертоносными ловушками, а четверо тяжелораненых (это плюс к
двоим убитым) начисто лишили отряд мобильности. И еще он понял, что их
подавляющий численный перевес при создавшемся раскладе не имеет ровно
никакого значения и вплоть до рассвета роль дичи в этой охоте уготована
им.
ГЛАВА 56
Заняли круговую оборону; место - хуже не выдумаешь (лощина, заросшая
орешником, видимость - ноль), но перебираться на другое было еще опаснее.
О том, чтоб зажечь костер, и не думали - страшно не то что подсветиться, а
хотя бы подать голос; даже перевязывать раненых пришлось в кромешной
темноте, на ощупь. Стиснув луки и рукояти мечей, дружинники вглядывались и
вслушивались в безлунную ночь, без колебаний стреляя на любой шорох, на
любое шевеление в подымающемся от прелой листвы тумане. Кончилось тем, что
во втором часу ночи у кого-то сдали нервы и этот идиот с воплем "Босы!!!"
пустил стрелу в своего привставшего размять затекшие ноги соседа по цепи,
а потом, хрустя кустами, ринулся в глубь оборонительного кольца. Дальше
произошло самое страшное, что только может случиться в ночном бою: цепь
распалась и началась всеобщая паническая беготня во мраке со стрельбой
вслепую - каждый против всех...
Впрочем, в данном случае ни о какой несчастной случайности и речи не
было: вышеупомянутый "кто-то", спровоцировавший своим выстрелом по
товарищу всеобщую неразбериху, был не кем иным, как самим Ранкорном.
Пользуясь темнотою, лесник завладел плащом одного из убитых (благо их-то
никто не сторожил), смешался с занимающими оборону дружинниками и принялся
ждать. Собственно говоря, всадить стрелу в спину лендлорда и, пользуясь
неизбежною сумятицей, беспрепятственно раствориться потом во тьме можно
было уже тыщу раз - только не заслужил тот столь легкой участи, и у
Ранкорна были иные планы.
Итоги боя незадачливым преследователям стали ясны, лишь когда совсем
рассвело: оказалось, отряд недосчитался еще двух бойцов, но самое главное
- о ужас! - бесследно пропал сам лендлорд. Полагая, что тот во время
ночной неразберихи отбился от своих и затаился в темноте (вообще-то это
верное решение: в лесу только полный дурак бросается бежать сломя голову -
нормальный человек сядет под куст и не пошевелится, пока об него не
споткнутся), дружинники ринулись прочесывать окрестности, аукая своего
господина. Нашли они его в паре миль от места схватки - ориентируясь на
грай уже слетевшегося воронья. Молодой сеньор был привязан к дереву, а из
окровавленного рта его торчали отрезанные гениталии. "Хером подавился", -
злорадно шептались потом по деревням...
К облаве на изверга с энтузиазмом подключилось все окрестное население,
но с тем же успехом можно было бы ловить и лесное эхо. Дальнейшая карьера
королевского лесника, коему теперь не осталось иной дороги, кроме как в
разбойники, была совершенно стандартной; стандартным был и ее конец -
"сколь веревочка ни вейся, а совьешься ты в петлю". Раненный в схватке с
+n$l,( харлондского шерифа и изломанный на дыбе Ранкорн должен был
украсить собою тамошнюю виселицу как раз в тот самый день, когда в город
прибыл барон Грагер, вербующий пополнение для изрядно поредевшего в боях
Итилиенского полка. "О!.. Этот мне подойдет", - обронил барон с тем же
примерно выражением, с каким посетительница колбасной лавки тычет пальцем
в приглянувшийся ей кусок ветчины ("...И, пожалуйста, нарежьте"); шериф
только зубами скрипнул.
Дела за Осгилиатом шли так себе; Итилиенский полк сражался заметно
успешнее прочих - и, как уж водится в таких случаях, пополнение получал в
самую последнюю очередь. Впрочем, с пополнениями вообще обстояло кисло (у
тех в Минас-Торите, кто перед войной громче всех витийствовал о
необходимости "раз и навсегда освободить Средиземье от Тьмы с Восхода",
как-то вдруг сразу обнаружилась масса неотложных дел по эту сторону
Андуина, простонародье же с самого начала видало эту самую Войну Кольца в
гробу в белых тапках), так что выговоренный некогда Фарамиром пункт по ком
плектации полка - "хотя бы и прямо из-под виселицы" - приходилось теперь
использовать на всю катушку. Собственно говоря, "под виселицей" продолжал
ходить и сам Грагер, но в разгар войны тронуть фронтового офицера - для
такого у судейских чернильниц Гондора просто были руки коротки.
Превратить мешок костей, извлеченный бароном из харлондского застенка, в
нечто напоминающее человека стоило полковому лекарю итилиенцев немалых
трудов, но знаменитый разбойник того стоил. Стрелять из лука так, как
прежде, Ранкорн больше не мог (изувеченный плечевой сустав навсегда
потерял подвижность), однако следопытом он остался отменным, а его опыт
засад и иных боевых действий в лесу был поистине бесценен. Войну он
закончил в сержантском чине, затем посильно поучаствовал под началом
своего лейтенанта в освобождении и возведении на итилиенский престол
Фарамира и совсем уж было собрался приняться за возведение собственного
дома - где-нибудь подальше от людей, скажем, в долине Выдряного ручья...
Тут-то рейнджера и пригласил Его Высочество князь Итилиенский: не согла
сится ли тот сопровождать двоих его гостей на Север, в Темнолесье?
"Я больше не на службе, мой капитан, а благотворительность не по моей
части". "Мне и нужен такой, чтоб не на службе. А благотворительность тут
ни при чем, они готовы хорошо заплатить. Назови свою цену, сержант".
"Сорок серебряных марок", - брякнул Ранкорн, просто чтоб от него
отвязались. Но жилистый крючконосый орк (он, как видно, был у тех за
старшего) лишь кивнул: "Идет", и принялся развязывать плетеный кошель с
эльфийским узором; ну а уж когда на столе возникла пригоршня
разнообразного золота (Халаддина давно занимало - откуда у Элоара взялись
вендотенийские ньянмы и квадратные ченги с Полуденных архипелагов?),
отыгрывать задний ход рейнджеру стало неприлично.
Халаддин с Цэрлэгом наслаждались теперь полной безответственностью: всю
подготовку похода к Дол-Гулдуру взял на себя Ранкорн. Правда, купленные
для них в поселке кожаные ичиги разведчик примерял с явной опаской (обуви
без твердой подошвы орокуэн решительно не доверял), но вот поняжка,
которую здесь используют вместо заплечного тюка, ему определенно пришлась
по душе: жесткий каркас из двух черемуховых дуг, соединенных на
взаимозажим под углом девяносто градусов (гнут черемуху свежей, только что
срезанной, а засыхая, она обретает твердость кости), позволяет нести
угловатый стофунтовый груз, не заботясь о том, как тот прилегает к спине.
Орокуэн на эти дни, к некоторому удивлению доктора, предпочел
перебраться из гостевых апартаментов Эмин-Арнена, отведенных им принцем, в
казарму Фарамировой личной охраны. "Я, сударь, человек простой и во всей
этой роскоши чувствую себя как муха в сметане: плохо и сметане, и мухе".
Назавтра он появился с изрядно заплывшим глазом, но вполне довольный
собой: оказалось, итилиенцы, наслышанные о подвигах сержанта в ночь
освобождения принца, раскрутили того на спарринг с двумя лучшими
рукопашниками своего полка. Одну схватку Цэрлэг выиграл, вторую проиграл
(а может - хватило ума проиграть) - к полному взаимоудовлетворению сторон;
теперь даже открывшаяся во время вечерних посиделок нелюбовь орокуэна к
пиву встречала у рейнджеров понимание: авторитетный мужик, в своем
праве... А как там у вас?.. Кумыс? Ну уж извиняй, не завезли... А как-то
раз Халаддин заглянул в казарму к своему спутнику и отметил, как при его
появлении разом увял оживленный разговор на всеобщем и воцарилось неловкое
молчание: для крестьянских парней, избавленных наконец от необходимости
ab`%+obl друг в дружку, высокоученый доктор был сейчас лишь досадной
помехой, начальством.
Путь на север избрали водный: неизвестно, кто сейчас хозяйничает в Бурых
землях на андуинском левобережье. До водопадов Рэроса (это примерно две
трети пути) поднимались под парусом, благо в это время года по долине
Великой Реки дуют сильные и ровные южные ветры. Дальше пришлось идти на
легких долбленых обласках. эту часть пути Халаддин с Цэрлэгом провели в
статусе корабельного груза: "Вы с Рекой не знакомы, и лучшее, что можете
сделать для отряда, - это ни при каких обстоятельствах не отрывать задницы
от донышка челнока и вообще не делать резких движений". Второго июня
экспедиция достигла кольцеобразной излучины Андуина перед впадением в него
берущей начало в фангорнском лесу Светлянки. Дальше начинались Зачаро
ванные леса - Лориен по правому берегу, Темнолесье по левому; отсюда до
Дол-Гулдура оставалось чуть больше шестидесяти миль по прямой. Люди
Фарамира остались сторожить челны, перегнав их от греха на правый,
роханский, берег, а они - трое - спустя день пути увидали перед собою
зубчатую черно-зеленую стену из темнолесских елей.
Лес этот совершенно не походил на заполненные солнцем и жизнью дубравы
Итилиена: полное отсутствие подроста и кустарника делало его похожим на не
обозримую колоннаду циклопического храма. Под сводами царила глухая тишина
- толстенный ковер из ядовито-зеленого мха, испещренный кое-где мелкими
белесыми цветами, смахивающими на картофельные проростки, полностью
скрадывал звуки. Безмолвие и прозрачный зеленоватый сумрак создавали
полную иллюзию подводного мира, которую еще усиливали "водоросли" -
неопрятные седеющие бороды лишайника, свисающего с еловых ветвей; ни
солнечного лучика, ни дуновения ветерка - Халаддин физически ощущал, как
давит ему на грудь многометровая толща воды. Деревья были огромны;
истинный размер их становился понятен лишь по упавшим стволам -
перебраться через них было невозможно, а обходить - футов по сто - сто
пятьдесят в каждую сторону, так что попадавшиеся кое-где участки бурелома
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг