крохотных и въедливых домовых муравьев. В погожие дни - а сегодня как раз
и был такой - белоснежная воронка работала как рефлектор, собирающий
солнечные лучи, и во внутренних, непродуваемых, ее частях стояло адское
пекло. И это - в середине мая; о том, что здесь будет твориться летом,
Кумай старался не думать. Конечно, тем из пленных, кто угодил в Анфалас,
на галеры, приходилось еще хуже - но это, согласитесь, довольно слабое
утешение. Сегодня ему еще крупно повезло: выпала работа на самой верхней
бровке, где был прохладный ветерок и почти не было удушающей известковой
пыли. Правда, тех, кто трудился на внешнем периметре каменоломен,
заковывали в ножные кандалы, но он находил такую цену вполне приемлемой.
В паре с Кумаем вот уже неделю как работал Мбанга, погонщик боевого
мумака из Харадского корпуса, не владевший всеобщим языком. За полтора
месяца надсмотрщики вколотили в того необходимый и достаточный - с их
точки зрения - словарный запас ("встал", "пошел", "понес", "покатил",
"руки за голову"); только вот на словосочетании "ленивая черная скотина"
стороны пришли в состояние лингвистического ступора, так что пришлось
оставить просто "черномазый". Расширять этот запас путем общения с другими
заключенными Мбанга не стремился, находясь в каком-то постоянном полусне.
Может быть, он не уставал оплакивать своего погибшего Тонго - ведь между
мумаком и погонщиком складывается дружба совершенно уже человеческая,
далеко превосходящая всё то, что возникает между всадником и любимым
конем. А может, харадрим просто пребывал душою на своем немыслимо далеком
Юге - там, где звезды над ночною саванной до того огромны, что стань на
цыпочки - и дотянешься до них кончиком ассегая, и где каждый мужчина
a/.a.!%- путем несложной магии обратиться во льва, а женщины - все как
одна - прекрасны и неутомимы в любви.
...Когда-то в тех местах существовала могучая цивилизация, от которой
ныне не осталось ничего, кроме заросших буйной тропической зеленью
ступенчатых пирамид да мощенных базальтовыми плитами дорог, ведущих из
никоткуда в никуда. А история Харада в нынешнем его виде началась меньше
сотни лет назад, когда Фасимба, молодой и энергичный вождь скотоводов из
внутренней части страны, поклялся уничтожить работорговлю - и
действительно уничтожил. Здесь следует в скобках заметить, что в странах
Юга и Восхода торговля рабами существовала испокон веков, однако сколь-
нибудь массового характера не имела: дело по большей части ограничивалось
продажей красоток в гаремы и тому подобной экзотикой, не имеющей
экономической подоплеки. Ситуация разительно изменилась, когда Кхандский
халифат поставил дело "на промышленную основу", наладив по всему
Средиземью бесперебойную торговлю чернокожими невольниками.
На берегу глубокого залива, примыкающего к устью Куванго - основной
водной артерии Восходного Харада, - вырос хорошо укрепленный кхандский
городок, который так прямо и назывался - Невольничья Гавань. Жители его
поначалу пытались охотиться на чернокожих сами, но быстро убедились, что
дело это хлопотное и опасное: как выразился кто-то из них - "все равно что
стричь свинью: визгу много, а шерсти чуть". Однако они не пали духом и
наладили взаимовыгодные контакты с прибрежными вождями (главным их
торговым партнером стал некто Мдиква). С той самой поры живой товар стал
поступать на рынки Кханда бесперебойно - в обмен на бисер, зеркальца и ром
скверной очистки.
Многие лица указывали и жителям Невольничьей Гавани, и их
респектабельным контрагентам в Кханде, что ремесло, коим они зарабатывают
на жизнь, грязнее грязи. Те в ответ философски замечали, что бизнес есть
бизнес и если есть спрос, то он все равно будет удовлетворен - не этим
продавцом, так другим (по нынешним временам эта аргументация известна всем
и каждому, так что вряд ли есть нужда воспроизводить ее во всех деталях).
Как бы то ни было, промысел в Невольничьей Гавани процветал, а его
участники быстро богатели, удовлетворяя попутно самые свои затейливые
сексуальные фантазии, благо черных девушек (равно как и мальчиков) в их
временном пользовании всегда было хоть отбавляй.
Таково было положение дел на тот момент, когда Фасимба удачно отравил на
дружеской пирушке шестерых окрестных вождей (вообще-то отравить должны
были как раз Фасимбу, но он весьма умело нанес упреждающий удар - это
вообще был его стиль), после чего присоединил их владения к своим и
провозгласил себя Императором. Объединив воинов всех семи областей в еди
ную армию и введя в ней строгое единоначалие и неукоснительную смертную
казнь за любые проявления трайбализма, юный вождь пригласил военных
советников из Мордора, который всегда полагал нелишним иметь управу на
кхандских соседей. Мордорцы достаточно быстро обучили чернокожих бойцов,
коим страх был неведом ровно в той же степени, что и дисциплина, со
гласованным действиям в сомкнутом строю, и результат превзошел все
ожидания. Кроме того, Фасимба первым оценил истиные возможности боевых
мумаков; то есть использовали-то их в битвах с незапамятных времен, но
именно он сумел поставить приручение детенышей на поток и тем самым
фактически создал новый род войск.
Эффект получился примерно тот же, что в наше время с танками: одна
машина, приписанная к пехотному полку, - это, конечно, штука полезная, но
не более того, а вот полсотни танков, собранных в единый кулак, - сила,
принципиально меняющая весь характер войны.
Так вот, спустя три года после начала своей военной реформы Фасимба
объявил войну на уничтожение прибрежным вождям, промышлявшим охотой за
рабами, и за каких-то полгода сокрушил их всех; дошла наконец очередь и до
Мдиквы. В Невольничьей Гавани царило уже полное уныние, когда от
берегового царька прибыл гонец с добрыми вестями: воины Мдиквы встретились
в решающем бою с хваленой армией Фасимбы и разбили ее наголову, так что в
город скоро приведут много хороших сильных рабов. Кхандцы, мысленно
переведя дух, не преминули, однако, пожаловаться гонцу, будто цены на
невольничьих рынках метрополии за последнее время сильно упали (что было
чистейшим враньем). Тот, однако, не слишком огорчился: рабов захвачено
столько, что рома теперь хватит на полгода вперед.
В назначенный час в город пришел невольничий караван, ведомый лично
Мдиквой, - сто восемьдесят мужчин и двадцать женщин. Скованные между собою
мужчины, вопреки посулам гонца, смотрелись неважно: изможденные, сплошь в
кровоподтеках и ранах, небрежно перевязанных банановыми листьями. Но зато
женщины, которых вели совершенно обнаженными в голове колонны, были таких
достоинств, что весь гарнизон столпился вокруг них истекая слюной и ни на
что иное глядеть уже не желал. А зря... Ибо цепи были бутафорией, кровь -
краской, а сами невольники - личной гвардией Императора. Под повязками из
банановых листьев были скрыты звездообразные метательные ножи, разящие на
пятнадцать ярдов, однако гвардейцы вполне могли бы обойтись и безо всякого
оружия: каждый из них в беге на короткую дистанцию доставал лошадь, мог
увернуться от летящей в него стрелы и разбивал ударом кулака стопку из
восьми черепиц. Городские ворота были захвачены за какие-то секунды, и
Невольничья Гавань пала. Руководил операцией лично Фасимба - именно он и
привел в город "невольничий караван", нарядившись в знакомый всему
побережью леопардовый плащ Мдиквы: Император хорошо знал, что различать в
лицо "всех этих головешек" представители высшей расы так и не сподобились.
Впрочем, самому Мдикве плащ был теперь без надобности: свирепые огненные
муравьи, на чьей тропе его привязали (а именно такое наказание теперь
полагалось за участие в работорговле), уже превратили берегового владыку в
идеально очищенный скелет.
По прошествии двух недель к причалу Невольничьей Гавани подошел
кхандский корабль, предназначенный для перевозки рабов. Капитан, несколько
удивленный безлюдьем на пристани, отправился в город: назад он вернулся
сопровождаемый тремя вооруженными харад-римами и заплетающимся от страха
языком потребовал на берег носильщиков из числа команды. Впрочем, груз,
который им надлежало принять на борт для отправки в Кханд, привел бы в
содрогание кого угодно.
Это были полторы тысячи выделанных человеческих кож, точным счетом -
1427 штук: все население городка Невольничья Гавань за изъятием семерых
младенцев, которых Фасимба, по неведомой причине, все же пощадил. На
каждой из них рукою городского писаря (с тем честно расплатились за работу
- казнили его последним и сравнительно легкой смертью) было нанесено имя
владельца, а также подробно описано, каким именно пыткам тот был
подвергнут перед тем, как быть освежеванным. На кожах, принадлежавших
женщинам, было помечено - сколько именно черных воинов всесторонне оценили
достоинства их владелиц; женщин в городе было мало, а воинов много, так
что цифры были разные, но во всех случаях впечатляющие... Лишь немногим жи
телям Невольничьей Гавани посчастливилось заработать краткую пометку
"погиб при штурме". А последним номером программы было чучело,
изготовленное из губернатора, который приходился родственником самому
калифу. Профессиональные таксидермисты, вероятно, не одобрили бы
использование в качестве набивочного материала бисера (того самого,
которым кхандцы платили за рабов), однако у Императора были свои резоны.
...Одни скажут, что такая чудовищная жестокость не может иметь никакого
оправдания: вождь харадримов, дескать, просто-напросто облек в форму мести
угнетателям свои собственные садистские наклонности. Другие примутся
рассуждать об "историческом воздаянии"; ну а что при этом не обошлось без
"эксцессов и перегибов" - так что ж поделать, харадримы - не ангелы, они
за прошлые годы такого нахлебались... Дискуссия на эти темы вообще
представляется довольно бессмысленной, а в данном конкретном случае просто
не имеет отношения к делу. Ибо то, что Фасимба сотворил с жителями
злосчастного городка, не было ни спонтанным проявлением патологической
жестокости вождя, ни местью за страдания предков - а был это важный
элемент тонкого стратегического плана, задуманного и осуществленного с
абсолютно холодной головой.
ГЛАВА 33
Кхандский калиф, получивший в подарок шкурки своих подданных и чучело
родственника, среагировал именно так, как и рассчитывал Император: отрубил
голову капитану со всей командой (впредь не возите чего ни попадя!),
публично поклялся набить такое же чучело из Фасимбы и немедля снарядил в
Харад экспедиционный корпус. Памятуя о печальной судьбе корабельщиков,
советники не то что не возразили против этой дурацкой затеи - они не
`%h(+(al даже настоять на предварительной разведке. Калиф же, вместо того
чтобы заниматься реальной подготовкой похода, предавался праздным
мечтаниям - каким именно пыткам он подвергнет Фасимбу, когда тот попадется
к нему в руки.
Спустя месяц двадцатитысячная кхандская армия высадилась в устье
Куванго, у развалин разрушенной дотла Невольничьей Гавани, и двинулась в
глубь страны. Здесь следует заметить, что кхандские воины, если считать по
количеству навьюченного на них железа (а особенно украшающих оное железо
золоченых финтифлюшек), не имели себе равных во всем Средиземье. Беда в
том, что их боевой опыт сводился по большей части к подавлению
крестьянских восстаний и иным полицейским операциям. Однако против
чернокожих дикарей, похоже, вполне хватало и этого: харадримы в панике
разбегались, едва завидев перед собою грозно сверкающую под солнцем
железную фалангу. Преследуя беспорядочно отступающего противника, кхандцы
миновали полосу прибрежных джунглей и вышли в саванну - где и повстречали
на следующее же утро терпеливо поджидающие их основные силы Фасимбы.
Командовавший походом племянник калифа слишком поздно уразумел, что
харадская армия превосходит кхандскую по численности примерно вдвое, а по
боеспособности - раз эдак в десять. Собственно говоря, битвы как таковой
просто не было: была сокрушительная атака боевых мумаков, а затем
преследование бегущего в панике противника. Впрочем, характер потерь
кхандцев говорит сам за себя: полторы тысячи убитых - и 18 тысяч пленных;
харадримы потеряли чуть больше ста человек.
Небольшое время спустя калиф получил от Фасимбы подробный отчет о битве
вкупе с предложением обменять пленных на находящихся в кхандском рабстве
харадримов - всех на всех. В противном случае предлагалось прислать в
Невольничью Гавань корабль, способный принять на борт 18 тысяч
человеческих кож: а в Кханде теперь твердо знали, что по этой части Импера
тор слов на ветер не бросает. Фасимба сделал и еще один дальновидный ход:
освободил пару сотен пленников и распустил их по домам, дабы те довели до
всего кхандского населения суть харадских предложений. В народе, как и
следовало ожидать, поднялся ропот и отчетливо запахло восстанием. Через
неделю калиф, не располагавший на тот момент никакими военными силами,
кроме дворцовой охраны, капитулировал. В Невольничьей Гавани произошел
предложенный Фасимбой обмен. и с той поры Император обрел среди своего
народа статус живого бога на земле - ибо в глазах харадримов возвращение
человека из кхандского рабства мало чем отличалось от воскрешения из
мертвых.
С той поры страшноватенькая империя харадримов (в коей не было ни
письменности, ни градостроительства. но зато с избытком хватало
ритуального каннибализма, мрачной черной магии и охоты на колдунов) из
рядно расширила свои границы. Сперва чернокожие продвигались лишь на юг и
на восход, но в последние лет двадцать они обратили свои взоры к северу и
отгрызли уже преизрядный кусок кхандской территории, вплотную
приблизившись к границам Умбара, южного Гондора и Итилиена. Мордорский
посол при императорском дворе слал в Барад-Дур депешу за депешей: если не
принять срочных мер, то скоро перед цивилизованными государствами
центрального и закатного Средиземья появится противник, страшнее которого
не бывает: неисчислимые шеренги великолепных воинов, не ведающих ни
страха, ни жалости.
И тогда Мордор, руководствуясь кхандской поговоркой "Единственный способ
извести крокодилов - это осушить болото", начал посылать на Юг своих
миссионеров. Они не слишком докучали чернокожим рассказами о Едином, но
зато неукоснительно лечили ребятишек и обучали их счету и письму, которое
сами же и разработали для харадского языка на основе всеобщего алфавита. И
когда один из создателей этой письменности, преподобный Альджуно, увидал
первый текст, созданный рукою маленького харадрима (это было замечательное
по своей поэтичности описание львиной охоты), то понял, что не напрасно
жил на этой земле.
Было бы явным преувеличением сказать, что деятельность эта привела к
заметному смягчению тамошних нравов. Сами миссионеры, однако, оказались
окружены почти религиозным почитанием, и теперь любой харадрим при слове
"Мордор" демонстрировал самую белозубую из своих улыбок. Кроме того, Харад
(не в пример иным "цивилизованным" странам) не страдал избирательным
выпадением памяти: здесь отлично помнили - кто им в свое время помогал в
".)-% против кхандских работорговцев. Поэтому когда мордорский посол обра
тился к императору Фасимбе Третьему за помощью в борьбе против Закатной
коалиции, тот незамедлительно послал на помощь северным братьям отборный
отряд конницы и мумаков - тот самый Харадский корпус, что столь доблестно
сражался на Пеленнорских полях под багровым знаменем со Змеем.
Из всего корпуса в той битве уцелели лишь несколько человек, и в их
числе - командир конницы, знаменитый капитан Умгланган; с того самого дня
его неотступно преследовало одно видение - яркое, как наяву... Посреди
голубой нездешней саванны в грозном ожидании застыли лицом друг к другу
две шеренги, разделенные пятнадцатью ярдами - дистанцией убойного броска
ассегая; обе они составлены из славнейших воинов всех времен, но в правой
шеренге на одного бойца меньше. Пора уже начинать, но грозный Удугву,
отчего-то сжалившись над Умгланганом, медлит давать сигнал к величайшей из
молодецких потех - ну, где ты там, капитан? Занимай скорей свое место в
строю!.. И как быть, если сердце воина неодолимо зовет его туда, к
подножию черного базальтового престола Узугву, а долг командира повелевает
вернуться с отчетом к своему Императору? Это был тяжкий выбор, но он
избрал Долг, и теперь, преодолев тысячу опасностей, добрался уже до границ
Харада.
Он принесет Фасимбе печальную весть: те люди Севера, что были харадримам
как братья, пали в бою, и в северных землях нет отныне никого, кроме
врагов. Но ведь это по-своему прекрасно - ибо теперь впереди множество
битв и славных побед! Он повидал в деле воинов Заката - тем ни за что не
выстоять против черных бойцов, когда это будет не крохотный
добровольческий корпус под багровым стягом, а настоящая армия. Он доложит,
что отставания по кавалерии, которого они так опасались, более не
существует: совсем еще недавно харадримы вовсе не умели сражаться верхом,
а теперь вот вполне достойно противостояли лучшей коннице Заката. А ведь
те еще незнакомы с харадской пехотой: из всего, что он там повидал, с нею
могла бы сравниться лишь троллийская - а теперь, соответственно, никто. Ну
а мумаки есть мумаки - почти что абсолютное оружие; не потеряй мы двадцать
штук в той проклятой лесной засаде - еще неизвестно, как повернулось бы
дело на Пеленнорских полях... Боятся огненных стрел? - не беда: поправим
при дрессировке детенышей... Ну что же, Закат сам выбрал свою судьбу,
сокрушив стоявший между ним и харадримами Мордор.
...Погонщика Мбангу занимали в эти минуты проблемы куда менее
глобальные. Не подозревая о существовании математики, он тем не менее с
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг