это злостным нарушением конвенции, и с той поры я стал для Штаба округа
"персоной нон грата". Мало того: именно об эту пору у нас произошел
совершенно необъяснимый провал, стоивший жизни двум ценнейшим
агентам-нелегалам. Я не успел тогда собрать неопровержимые доказательства
(расследование свернули - по личному указанию Сеяна), однако все указывало
на вполне преднамеренную утечку информации из Антиохии. Впрочем, как
говорится, с паршивой овцы - хоть шерсти клок: за тот год мне удалось
перетащить к себе на оперативную работу несколько ярких ребят из
армейского спецназа; в их числе был, кстати, и Демиург.
Впрочем, я отвлекся. Так вот, о Фабриции... Хорошо помню острое
чувство зависти, охватившее меня при первом ознакомлении с возможностями
той вроде бы небольшой агентурной сети, что сплел за эти годы прямо у меня
под носом легкомысленный советник по культуре. По экстремистам резидент
ГРУ работал мало (да это и не входило в его задачи), но зато уровень его
информаторов и агентов влияния в рядах высшего руководства Иудеи просто
поражал воображение. Только тогда я оценил, наконец, какой титанический
труд кроется за каждым взмахом перламутровых крылышек этого весеннего
мотылька.
Должен признаться, что Фабриций порою безумно раздражал меня своей
экстравагантностью, однако, как бы то ни было, измышляемые им головоломные
комбинации _в_с_е_г_д_а_ оказывались успешными. А поскольку я твердо
убежден в том, что удачливость (или неудачливость) человека есть точно
такое же врожденное качество, как цвет глаз или музыкальный слух, то взял
себе за правило относиться к кунштюкам центуриона, как к своеобразному
налогу на роскошь; верно ведь говорят - лучше с умным потерять, чем с
дураком найти. При всем при этом я, как ни странно, доверял ему настолько,
насколько вообще можно верить кому бы то ни было в такой специфической
профессии, как наша. Именно по этой последней причине Фабриции стал одним
из двоих людей, что-либо слышавших о "Рыбе", и единственным - посвященным
в ее оперативные детали.
Итак, около полудня в четверг 13-го нисана советник по культуре при
администрации прокуратора Иудеи Гай Фабриций заглянул к своему душевному
другу Никодиму дабы поздравить того с Пасхой, и теперь вел с ним чинную
беседу. Сначала, как водится, посудачили о городских новостях. Народ,
например, с тихим ликованием обсуждает удивительное везение знаменитого
повстанца Элеазара, человека-легенды, который опять сумел проскользнуть
между пальцами у охотящихся за ним римских карателей - хотя и потерял в
этот раз многих своих людей. Советник кисло заметил, что удача, неизменно
сопутствующая этому человеку, явственно свидетельствует о покровительстве
Высших Сил; как полагает высокоученый член Синедриона, а не может ли
Мессия - чисто теоретически! - явиться в обличье разбойника с большой
дороги? (Именно Фабриций убедил меня в свое время сделать из Элеазара
своеобразного "крысиного волка". Скажу не хвастаясь: это была
действительно хорошая работа - за каких-нибудь три года превратить средней
руки уголовника в единоличного лидера партизанского движения, методично
сожравшего по ходу своего возвышения всех прочих полевых командиров
центральной Иудеи. Что же до самой группировки Элеазара, то разведкой в
ней ведает столь же легендарный Одноглазый Симон - он же "Щука", связь по
четным вторникам и нечетным средам через слепого нищего по правую руку от
входа в кожевенный ряд...)
Затем, удостоверившись в конфиденциальности беседы, советник перешел
к делу. Их с Никодимом связывает давняя дружба; с другой стороны, он с
огромным уважением и симпатией относится к Иешуа Назареянину и его
проповеди. Все это вынуждает его, Фабриция, совершить сейчас должностное
преступление - разгласить служебную тайну. Вчера в канцелярию прокуратора
Иудеи поступила от тайной службы докладная записка, содержание которой -
чистым случаем - стало известно и ему. Из сообщения следует, что в
ближайшем окружении Назареянина появился предатель, с помощью которого
первосвященник Каиафа, судя по всему, готовит провокацию. Он, видимо,
попытается изобразить дело так, будто в Иерусалиме созрел опаснейший
заговор, главными действующими лицами которого являются Иешуа и Никодим. В
своей ненависти к Никодиму, которая ни для кого в Иерусалиме не является
секретом, Каиафа, несомненно, способен на любые гнусности. Поэтому
советник настоятельно призывает своего друга воздержаться пока от общения
с Назареянином, но при этом, если у него есть возможность, послать тому
предупреждение о предательстве и просьбу покинуть Иерусалим хотя бы на
некоторое время. Нет нужды повторять, что их разговор абсолютно
конфиденциален, так что в своем предупреждении Никодиму следует упомянуть,
будто утечка информации произошла внутри Синедриона.
Никодим был удивлен, опечален, разгневан - все, что угодно, но только
не напуган. Да, он действительно поддерживает контакты с Иешуа
Назареянином и никогда не делал из этого секрета (хотя и не афишировал их
демонстративно). Более того, именно сегодня ночью он собирается пойти на
встречу с Иешуа в Гефсиманский сад. Встречу эту назначил ему несколько
дней назад сам пророк, явно собирающийся сообщить Никодиму нечто важное, и
он придет сегодня в назначенное место, кто бы ни пытался тому
воспрепятствовать - хоть Каиафа, хоть сам Вельзевул. Никодим высоко ценит
самоотверженность советника (разглашение служебной тайны - это не шутки) и
благодарит его за предупреждение. Вообще у них в Синедрионе в последние
дни действительно происходит нечто странное - во дворе еженощно дежурит
усиленный наряд каких-то головорезов. Как думает советник, может быть
Каиафа до того сам себя запугал, что и вправду ждет - не сегодня-завтра
"заговорщики" примут на грудь по паре стаканов пейсаховки и полезут
штурмовать Синедрион?
А вот передать предупреждение для Иешуа можно, по счастью, прямо
сегодня. Во время той же встречи, происшедшей несколько дней назад (да
черт меня раздери, отчего же Иуда ничегошеньки не сообщает о таких вещах?
Спит он там, что ли?), так вот во время этой встречи Иешуа попросил его
найти в Иерусалиме такое место, где он с учениками мог бы спокойно съесть
праздничную пасху. По какой-то причине он хочет сделать это в Иерусалиме,
а не в Вифании; Никодим, разумеется, предлагал свой дом, но Иешуа,
поблагодарив, отказался: это, по его мнению, опасно для хозяина. А
поскольку, по словам Иешуа, иерусалимская наружка уже оттоптала ему все
пятки, они проникнут в город безо всякого шума и как можно быстрее и
незаметнее пройдут в подготовленное для их трапезы помещение.
Сегодня утром Иешуа, как и было уговорено, прислал в город двух
учеников... Кого именно? Он, честно говоря, не знает; а что, это имеет
значение? Так вот, учеников встретили у ворот и показали им нужный дом;
да, это дом одного достойного человека, его самого сейчас нет в
Иерусалиме. Сейчас ученики уже наверняка за городом, где-то в Гефсимании
(жаль, что мы чуть опоздали - можно было бы передать сообщение прямо с
ними), а к вечеру они приведут остальных, вместе с Учителем - есть пасху.
У него даже была договоренность с Иешуа, где и как оставить в доме
сообщение, если вдруг возникнет нужда; вот она и возникла - как в воду
глядели... После чего советник по культуре откланялся, отметив про себя,
что с профессиональной точки зрения ребята действуют на удивление
грамотно. И, кстати, надо бы проверить - что это там за новости с ночными
караулами во дворе Синедриона?
Итак, ситуация в известном смысле прояснилась, а в известном даже
запуталась. В конце концов, само предположение о том, что Каиафа пытается
изготовить "амальгаму" для грядущего политического процесса, основывалось
именно на личности связника - Иоанна. Если же контакт действительно
происходил по инициативе Иешуа, и участие в нем Иоанна - случайность, то
мы возвращаемся в исходный пункт: какую все-таки задачу первосвященник
возлагает на перебежчика? Хорошо хоть предупреждение Назареянину будет
передано уже сегодня; передать его раньше, через Иуду, мы не могли - нет
источника, на который тот мог бы сослаться. По понятным соображениям, не
могли мы открыть Назареянину и имени изменника; впрочем, сейчас все это
уже не имело значения.
К шести вечера наши оперативники перекрыли все подходы к дому
Никодимова друга; я твердо решил ликвидировать Иоанна сегодня вечером,
когда секта так удачно избавилась от полицейской опеки. В крайнем случае,
у нас оставался еще резервный вариант - нанести предателю ночной визит
прямо в Гефсиманию, где, как мы теперь точно знали, секта пробудет до
утра. Фабриций, совершенно для меня неожиданно, решил лично возглавить эту
рутинную акцию - "Позвольте мне, экселенц!" - и, поколебавшись, добавил:
"У меня отчего-то очень скверное предчувствие, а оно меня редко
обманывало. Может, я что-нибудь замечу прямо на месте". Несколько
встревоженный (фантастическая интуиция центуриона была мне отлично
известна), я сделал что мог: усилил службу наружного наблюдения в Нижнем
городе и привел в состояние пятиминутной готовности взвод спецназа под
командой декуриона Петрония; теперь оставалось только ждать.
Ближе к полуночи появился крайне встревоженный Фабриций. Сообщив, как
бы между делом, что ликвидация Иоанна им пока отложена, он спросил: не
отмечен ли за последнюю пару часов выход на связь Иуды? Я весьма резко
ответил, что центуриону все-таки не мешало бы для начала объясниться на
предмет Иоанна. Тот только рукой махнул - да, разумеется, но сначала мне
следует вызвать, причем немедленно, старшего поста, осуществлявшего
наблюдение за подходами к зданию Синедриона; я сейчас пойму - зачем.
- Простите, экселенц, а на чем, собственно, основана наша уверенность
в том, что предатель - именно Иоанн?
- То есть как это - на чем? На рапорте Иуды и донесении осведомителей
из Синедриона.
- Вот именно. Только если вы рассмотрите эти сообщения
п_о_р_о_з_н_ь_, то окажется, что они друг дружку ничем не подтверждают.
То, что произошло предательство - это факт; а вот то, что предатель -
Иоанн, или человек похожий на Иоанна, мы выяснили, если вы помните, путем
н_а_в_о_д_я_щ_и_х_ вопросов. А это скользкий путь, экселенц...
- Черт побери, центурион, к чему вы клоните?
- А вот к чему. Пару часов назад из дома, где происходила трапеза,
действительно выскользнул одинокий ученик, но только не Иоанн, которого мы
ждали, а сам Иуда. Так вот, когда он выходил (а на улице было уже темно),
мы чуть его не зарезали, приняв за Иоанна. Вот тут до меня и дошло, что
они здорово смахивают друг на дружку, особенно при плохом свете;
собственно, мы и узнали-то Иуду в основном по денежному ящику. Дальше его,
естественно, _п_о_в_е_л_и_, но он, по темному времени, сумел оторваться.
Вот я и интересуюсь - не всплывал ли он у вас или, скажем, на резервных
явках?
- Пока нет, - вымолвил я, чувствуя, как у меня в желудке образуется
кусок льда.
- В принципе он, конечно, мог оторваться, приняв нас за иудейскую
наружку...
- Да ладно вам, центурион, я не любитель прятать голову в песок.
Спасибо, что озаботились на предмет старшего по наружному наблюдению за
Синедрионом - он, наверное, уже на подходе. Как, кстати, сегодня был одет
Иуда?
...Интересно, на что похоже такое ожидание? Пожалуй, на зубную боль:
и терпеть дальше невозможно, а все-таки стараешься оттянуть неизбежное -
на час, на минуту, на миг... Ага! Вот и наш зубодер.
- Здравия желаю, ваше благородие!
- Присаживайся, декурион. Твое подразделение перекрывало подходы к
Синедриону во время первой ночной стражи?
- Так точно! Мы как раз сменялись, когда пришел ваш приказ.
- Напряги-ка память, декурион. Пару часов назад, или чуть позже, не
прошел ли во двор Синедриона высокий человек, одетый в темно-синий хитон и
коричневую головную повязку, с ящиком на перевязи через плечо? Имей в виду
- ящик он мог нести в руках, завернув его в головную повязку.
- Тут и напрягаться нечего, ваше благородие. Был такой, и в руках нес
темно-коричневый сверток, точно как вы сказали - примерно за полчаса до
смены.
- А почему вы так четко его запомнили?
- Он здорово смахивал на словесный портрет того типа, что мы
высматриваем все эти дни; мы даже сперва подумали - уж не тот ли самый...
Постойте! Так может... Ваше благородие!..
- Нет-нет, декурион, не волнуйся, это не тот. К сожалению... Ну что
ж, ступай спать. Благодарю за службу.
- Рад стараться, ваше благородие!
Вслушиваясь в затихающие вдали шаги, я малодушно подумал: эх,
оказаться бы сейчас в шкуре этого декуриона... Впрочем, дело не во мне и
не в моей отставке без мундира - черт бы с ним со всем. Безумно жаль самой
операции - такой шанс у Империи повторится не скоро, если только вообще
повторится. Фабриций между тем сладко потянулся в кресле, хрустнув
сцепленными пальцами.
- Ну вот и все, экселенц. Мозаика сложилась: и сегодняшние прогулки
при луне, и шестидневный невыход на связь, и поклеп на Иоанна. Кстати, об
Иоанне: ставлю свое полугодовое жалованье - этот парень, пожалуй, доживет
теперь лет до ста, никак не меньше. А нам, пожалуй, пора за работу. Наш
друг, наверное, уже сделал свой доклад первосвященнику и получил новые
инструкции, так что ему самое время поспешать в Гефсиманию, под крылышко к
любимому Равви. Я захвачу с собой пару спецназовцев в гражданском и
отправлюсь за Овчьи ворота - подышать свежим воздухом, сидя в придорожных
кустиках. Иуда, конечно, тоже бывший спецназовец, но особых проблем с его
захватом я не предвижу - благо он, как я понимаю, нужен нам живым, но
вовсе не обязательно целым-невредимым. Помнится, там как раз локтях в
трехстах к югу от дороги есть заброшенная каменоломня. Вот там мы и
зададим ему пару-тройку вопросов о планах первосвященника; место хорошее,
тихое, да и с трупом потом никакой возни: завалил его камешками, и дело с
концом. Нет, согласитесь, экселенц - по сравнению с тем, как эта история
могла закончиться, мы, считай, отделались легким испугом.
- К сожалению, центурион, вы ошибаетесь: история эта вовсе не
закончилась, и дневные предчувствия вас, похоже, не обманули. В вашей
замечательной мозаике не хватает еще двух фрагментов: того, что "наш друг"
явился в Синедрион на ночь глядя, и этого странного ночного караула из
людей Каиафы.
Прошло несколько секунд, прежде чем умиротворенное выражение сползло
с его лица.
- О боги! Так вы думаете...
- Я не думаю, а уверен: они готовят не арест, а ликвидацию. И уж если
о Гефсимании известно нам, то Каиафе - тем более; лучшего случая им ждать
не приходится. Ну что, центурион, похоже - эндшпиль. Причем у черных
проходная пешка, которую я по вялости ума проспал...
- М_ы_ проспали, экселенц...
- Спасибо, Фабриций. Ну ладно, хватит посыпать главу пеплом. Раз-два!
Напряглись и ощетинились! Какой-то минимум времени у нас, возможно, еще
есть. Во-первых, немедленно бери коня и скачи в Гефсиманию - хвала
Юпитеру, что нынче полнолуние. Какие-нибудь мысли - что говорить
Назареянину - есть?
- Пока нет, но когда доскачу - будут.
- Отлично. Помни только, что в первую голову следует спасать
Никодима, а уж Назареянина - как получится.
- Ну, это и ежу понятно...
- Значит, я глупее этого ежа - для меня это вовсе не так уж очевидно.
Ну, ладно. Теперь о сигналах...
И вот, пока советник по культуре при администрации прокуратора Иудеи
Гай Фабриций, закутавшись в серый плащ-невидимку для ночных операций
(излюбленную одежду наемных убийц и спецназовцев) летит во весь опор по
расплавленному серебру Иерихонской дороги... Пока Иуда с командиром отряда
храмовой стражи, отчаявшись втолковать этому ослу Каиафе, что в такого
рода операциях численность вообще роли не играет, теряют драгоценные
мгновения, пристраивая ко взводу отборных головорезов-коммандос рыхлую
колонну из вооруженных чем попало первосвященнических рабов (пропади они
пропадом!)... Пока я затягиваю шнуровку своего парадного панциря со
значками военного трибуна (уж сколько лет его не надевал!), а стоящий
рядом декурион Петроний зычно орет закемарившим спецназовцам: "Взво-о-од!
В ружье! Боевая тревога!"... Пока, одним словом, возникла небольшая пауза.
Вы, проконсул, имеете возможность ознакомиться с событиями, происшедшими
на последней трапезе Иешуа с его учениками, - так, как мы их восстановили
несколько дней спустя.
Вообще-то Иешуа, судя по всему, и так уже догадывался о многом, а
может быть - и обо всем. Во всяком случае, сообщение Никодима он воспринял
с полным равнодушием; обронил только, что, похоже, уже весь Иерусалим
знает, что его нынче предадут - кроме, разумеется, собственных учеников.
Сухо объявив о предательстве в общине, он выждал немного, глянул на Иуду в
упор и произнес: "Что делаешь, делай скорей!" Иуда намек понял и
немедленно вымелся вон, не забыв прихватить с собой денежный ящик
(который, как выясняется, и спас ему жизнь при выходе на улицу). Вообще
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг