этот сюжет вместе со мной!!! Будьте со мной все время приступа, -
последнюю фразу Казимир произнес почти спокойно.
Затем он бросился к большому плоскому телевизору, стоявшему в углу,
включил его и упал в кресло, в котором сидел, когда я влетел к нему в
комнату, больше не произнеся ни слова.
Ошарашенный, я придвинул второе такое же кресло и молча уселся, глядя на
экран и краем глаза наблюдая за Казимиром.
Мелькание полос на экране сменилось картинкой. Долго, несколько минут,
неподвижная камера показывала безжизненный пейзаж, по-моему, земной,
африканский. На переднем плане виднелась часть лагуны какой-то реки или
озера. Определить это точнее не представлялось возможным, так как камера
оставалась все время неподвижной. От уреза воды полого поднимался склон
бархана с четко просматривавшимся характерным волнистым рельефом песка,
имевшего насыщенный желто-оранжевый, горячий цвет.
Потом на гребне бархана, справа, показалось небольшое копытное - то ли
карликовая антилопа, то ли газель, - окрашенное под цвет песка и безрогое,
что часто свойственно самкам этих животных.
Пугливо озираясь, газель легко сбежала к кромке воды и, встав полубоком к
ней, принялась осторожно пить, чуть ли не после каждого глотка приподнимая
точеную головку и озираясь кругом.
Внезапно произошло какое-то неуловимое движение, и приличных размеров
крокодил, резким рывком выбросив тело из водоема, ухватил газель за шею
как раз тогда, когда она, погрузив мордочку в воду и опустив глаза,
сократила себе сектор обзора.
Газель резко отпрянула от кромки воды, пытаясь выпрямиться, и зубастый
хищник выпустил ее шею, оставив на ней страшные раны. Но туг же крокодил
вцепился ей в левую заднюю ногу и стал тянуть газель вводу. Обезумевшее
несчастное животное уперлось что есть силы ногами в проваливающийся песок
и в тот момент, когда крокодил несколько ослабил хватку, чтобы перехватить
повыше ногу жертвы и вонзить зубы в более толстое и широкое бедро, газель
все-таки вырвалась из страшных объятий.
С трудом поддерживая в нормальном положении истерзанную, наполовину
перекушенную шею, она рванулась наискось влево от воды, к верхушке
бархана, волоча едва державшуюся на связках и коже раздробленную ногу и на
глазах теряя силы. Тяжело раненная газель в буквальном смысле этого
неблагозвучного слова доскреблась до верхушки бархана, оставив за собой
кровавый след, и в изнеможении легла, как лежат антилопы и газели, с
великим трудом держа голову.
Крокодил, упустив добычу, почему-то не бросился за ней на сушу, а сразу
развернулся и нырнул в мутноватую воду, но спустя несколько секунд всплыл
близко к поверхности, словно притопленное бревно, и выставил перископы
глаз.
Весь эпизод занял лишь несколько десятков секунд. Только сейчас
становилось понятно, сколько терпения потребовалось безымянному оператору,
чтобы подстеречь момент нападения крокодила на одно из пришедших на
водопой животных. Разумеется, он выяснил сначала наличие в водоеме
крокодилов, а уж затем занял скрытную позицию, в которой, вероятно,
оставался много дней.
Наверное, ему постоянно что-то мешало. То приходили крупные и сильные
животные, на которых крокодил не решался нападать; то дремал или смещался
из "сектора обстрела" камеры сам крокодил; то наступала темнота; то
менялся ветер и, пугаясь оператора, животные не шли к водопою. Но
невидимый нам человек с камерой дождался своего звездного часа и сумел
снять великолепный сюжет. Сюжет достаточно жестокий, но в то же время
поразительно типичный. Он, конечно, производил впечатление и вызывал
чувство острой жалости к антилопе, но по большому счету вряд ли
соответствовал эмоциям предварившего его Казимира. Хотя я смутно
догадывался, что сюжет еще не закончен, да и все действо, в которое втянул
меня Казимир, этим сюжетом явно не должно было ограничиться.
Камера продолжала неподвижно и равнодушно созерцать почти все тот же
пейзаж, который теперь оживляла - жуткий каламбур! - полумертвая газель
или антилопа, чей силуэт, в нижней части сливаясь с красноватым барханом,
четко вырисовывался в своей верхней части на фоне яркого голубого
африканского неба.
И вдруг в правом углу экрана показалось вальковатое, массивное туловище
животного на толстых, коротких ногах. Это был гиппопотам.
Я невольно скосил глаз на Казимира, который как ни в чем ни бывало жадно
вперился в экран телевизора слепыми глазами.
Бегемот, несмотря на внушительные размеры и большую массу, несся рысистым
аллюром с неожиданной для такого увальня быстротой, покачивая округлыми,
как у старинного паровоза, боками. Буквально в шаге от антилопы он
остановился, как вкопанный.
Та, видимо, невыразимо страдая, находилась в прежнем положении, не
трогаясь с места.
В это время по характерному изменению фона стереодинамиков телевизора я
понял, что автор уникальных кадров включил звукозаписывающую аппаратуру,
вероятно услышав что-то, могущее усилить впечатление от снимаемого
материала. Впрочем, раньше он мог и просто забыть о ней, увлекшись
съемкой. Звукоаппаратура, имевшаяся у оператора, в отличие от съемочной,
не отличалась высоким качеством. Во всяком случае, четкое, ясное
изображение озвучивалось невнятными, сносимыми ветерком звуками.
Но вот один звук заглушил все прочие шумы. Антилопа кричала! Её крик, крик
безысходности и отчаяния, рвавшийся из поврежденного горла, продрал меня
до самых костей. Живая материя не хотела умирать, и жуткое, на одной ноте
звучавшее верещание, такое необычное для хрупкой газели, неслось над
барханами. Вот так же совсем недавно верещал в бункере дёртик Чмырь.
Гиппопотам переступил ногами. Морда его почти коснулась головы антилопы.
Я весь напрягся и подобрался: сюжет полностью захватил меня.
Поразительно, но крокодил тоже почувствовал кульминацию драмы и еще больше
подвсплыл, наблюдая.
Крик раненной газели оборвался: силы оставляли ее. В болезненном томлении
безучастно ожидала она чего-то, чего я все еще никак не мог понять.
На несколько секунд воцарилась словно немая сцена - все трое участников
трагедии замерли, не двигаясь; с экрана не доносилось ни звука.
Бегемот распахнул ужасную пасть, раскрывшуюся, как чемодан, чуть ли не
более чем на девяносто градусов, осторожно (!) надвинул ее на головку не
протестовавшей, не отвернувшейся и не сопротивляющейся газели, не
коснувшись ее ни языком, ни зубами, ни нёбом. Потом челюсти, вооруженные
огромными, редко расставленными зубами желтоватого цвета, среди которых
выделялись своими размерами совсем уж жуткие клыки, медленно сомкнулись,
скрыв от взоров голову газели. Плотно сжав их, будто фиксируя, гиппопотам
постоял некоторое время с закрытой пастью и снова раскрыл её.
Головка отмучившейся антилопы с огрызком шеи упала на красноватый песок, и
обезглавленное туловище обмякло и распласталось на вершине бархана,
слившись с красноватым песком.
Да, сюжет был удивительным. Он держал в напряжении и, главное, оставлял
свободу воображению. У меня щемило сердце от жалости к маленькой антилопе,
как в бункере, когда я наблюдал мучения Чмыря. И признаюсь, я так и не
уловил полностью смысла увиденного и, пребывая в состоянии какой-то
раздвоенности, никакие мог уяснить: откликнулся ли бегемот на зов о
помощи, одним движением челюстей избавив газель от страданий, или он
скусил ей голову, повинуясь пробудившемуся от вида крови инстинкту и,
образно говоря, просто с отвращением "добил лежачего"? Все-таки гиппопотам
- это та же свинья, притом большая свинья. Та ещё свинья. Так сказать,
"ами кошон".
Но действие еще не закончилось. Наступала развязка. Бегемот, подождав
немного, повернулся и бросился к лагуне, на полной скорости вбежал в воду
и помчался по мелководью, вздымая фонтаны брызг, словно пытаясь досадить
крокодилу и отомстить ему.
Крокодил испугался и мигом ушел в глубину: вопреки распространенному
мнению эти грозные высшие пресмыкающиеся не нападают на гиппопотамов.
Прошло еще две-три томительных минуты, улеглась вода, успокоились волны,
поднятые водяной свиньей. И зубастый злодей, прямой потомок динозавров,
снова всплыл, выбрался на берег и, переступая кривыми лапами и мотая в
противофазе головой и хвостом, подбежал к мертвой антилопе, теперь уже без
помех надежно ухватил еще теплый труп и, легко волоча небольшое, в общем,
тельце, вполз в мутные воды и утащил добычу на дно.
Снова под голубым небом установились спокойствие и тишина. Сюжет
закончился. Замелькали на экране полосы, и я уже начал расслабляться, как
вдруг раздался яростный рёв Казимира, причинивший мне настоящие физические
мучения.
- Я не могу! - визжал он, и жуткая гиппопотамья морда его наливалась
красным. - Не хочу-у-у! - ревел Казимир и ворочался в глубоком кресле, и
сучил ногами, и размахивал руками, словно боролся с невидимым противником,
с загадочной потусторонней силой.
Но будто сильный ветер снес, стащил его с кресла и начал упорно
подталкивать к раздвижным, застекленным пупырчатым матовым стеклом,
дверям, которые предварительно разъехались, открыв проход в смежную
квадратную комнату.
Я с нарастающей тревогой, с которой почему-то никак не мог справиться,
последовал за визжащим, как поросенок, Казимиром. Открылась еще одна
дверь, и, вслед за окончательно теряющим все остатки человеческого облика
профессором (!) я ступил на красноватый песок искусно воссозданной в
декорациях африканской полупустыни, под сияющее голубизной небо огромного,
напоминающего кинопавильон, зала.
Казимиру, кажется, становилось все хуже и хуже, и, странное дело, я как бы
ощущал себя в его шкуре, страдая от мучительной тошноты.
Он, как молекула в броуновском движении, метался по грандиозному
павильону, то хрюкая, то визжа, то ревя, а я покорно встал недалеко от
автоматически закрывшейся двери и, держа данное ему слово, наблюдал за
человеком-гиппопотамом. Несмотря на ухудшающееся на глазах состояние и
липкий, обволакивающий саспенс, который я все сильнее ощущал, у меня еще
хватило сил подумать, что сейчас должна последовать сцена, подобная только
что покачанной на экране телевизора, но и не угадал и не ошибся.
Все разыгралось без драматических выкрутасов и завихрений, без третьего
лишнего - крокодила.
На гребень одного из декоративных барханов взбежала появившаяся откуда ни
возьмись точно такая же, как в телесюжете, антилопа, песчаного цвета и
безрогая.
Казимир тут же бросился к ней, пытаясь поймать и схватить, но казалось,
ему никогда не удастся сделать это. Однако я все время забывал о том, что
передо мной визжал и бегал за антилопой не человек как таковой, а некое
существо, весьма от него отличное, и поэтому подходить к оценке его
возможностей с человеческими мерками было бы слишком самонадеянно.
И действительно, с непостижимой ловкостью и проворством, присущими скорее
представителям семейства кошачьих, человек с головой бегемота и с
незрячими (?!), прикрытыми морщинистыми пленками век, глазами, всего через
пятнадцать-двадцать секунд настиг быстроногую газель и, держась
человеческими руками за голову и круп несчастной жертвы, присосался
гиппопотамьей пастью к ее стройной шее, словно вампир или вурдалак. Но
дальше дело пошло медленнее, чуть ли совсем не застопорилось.
Там, в видеоролике, телевизионный, так сказать, гиппопотам скусил антилопе
голову за считанные секунды. А здесь, в павильоне, вся эта кошмарная
процедура растянулась на целую вечность. Имелось три привходящих
обстоятельства, затруднивших Казимиру "усекновение главы", которое он
обречен был произвести, понукаемый неведомой злой силой.
Во-первых, "фронт работы" не был, в отличие от телесюжета, подготовлен
крокодилом, и справиться хотя и не со столь мощной, но все же мускулистой
и приличного объема шеей газели, представлялось нелегким делом.
Во-вторых, гиппопотамья голова, венчавшая шею Казимира, имела
пропорциональные человеческому туловищу размеры, то есть не слишком
большие, поэтому он не мог, как гиппопотам в сюжете, надвинуть пасть на
головку антилопы, чтобы разом окончить дело. Точно также не мог он, терзая
ее шею сбоку, одним махом нанести смертельную рану, быстро убить
предназначенное на неведомое заклание животное.
И в третьих, хотя гиппопотамы и обладают чудесными зубами (из которых
изготовляют, кстати, лучшие зубные протезы - разумеется, для людей и,
разумеется, страшно дорогие), но они являются все-таки зубами травоядного
млекопитающего и не приспособлены так совершенно для "разделки мясных
туш", как кинжалоподобные зубы страшного хищника - крокодила.
В общем, они замучили друг друга. Казимиру приходилось не "резать" мышцы,
как удается это хищникам своими специально приспособленными для этого
зубами, а словно "прожевывать" их, добираясь до горла и позвоночника
антилопы. Она же никак не могла хотя бы потерять сознание, чтобы не
созерцать всего этого ужаса и не чувствовать страшной боли, причиняемой ей
неумелым убийцей поневоле.
Кровь хлестала фонтаном, дико хрюкал и урчал Казимир; сумасшедше, истошно
верещала антилопа. Этот сюрреалистический кошмар при всем его ужасе
переносить было бы гораздо легче, если бы передо мной разыгрывалось просто
сцена из жизни животных, сцена "борьбы за энергию". Но здесь
присутствовала совсем иная подоплека, заключавшаяся в пока неизвестном и
непонятном мне проклятье, висевшем над бедным Казимиром, и потому страшно
мучились все трое - и он, и я, и антилопа. Неудержимо тянуло на "харч",
хотя в других обстоятельствах я более или менее достойно перенес бы
подобное зрелище.
Меня вырвало прямо на красный бутафорский песок, и могучий инстинкт
самосохранения погнал меня к выходу. Шатаясь, как пьяный, на дрожащих,
ослабевших ногах, подбирался я к дверям, предусмотрительно распахнувшимся
передо мной, будто предлагая, приглашая переступить порог, который отрежет
мне путь к спасению Казимира. Если я не выдержу и переступлю его, прежде
чем закончится приступ у профессора, это безмерно осложнит мне выполнение
задачи по прекращению, приостановке "стравливания" пространства из нашей
Вселенной, а, в исключительных обстоятельствах, и по ликвидации
действующей "кротовой норы", "развальцованной трубки". Я не должен
спасовать, не должен уйти, - я должен вытерпеть, потому что не имею права
упускать случай, приведший меня в кабинет одного из трех главных
действующих лиц, сумевших сделать нашу Вселенную полузамкнутой, пробивших
окно в Ужасное Великое Нечто. Если я выдержу эту пытку, то Казимир поможет
мне выполнить задание, а я помогу ему в его беде. Почему-то я был уверен,
что судьба человека-гиппопотама накрепко связана, сплетена с предметом
беспокойства нашего Департамента и лично Шефа. Не говоря уже о
физиках-теоретиках. Интуиция подсказывала мне, что помочь Казимиру - и
значило выполнить данное мне задание, а выполнить задание - и значило
помочь Казимиру.
Этими спутанными мыслями тщился я отвлечь самого себя от мучительных
спазм, продолжавших выворачивать пустой желудок, от раскалённой,
пронизывавшей снизу доверху весь позвоночник, боли, тупо наблюдая, как
беснующийся человек с изуродованной натурой и психикой пытается перекусить
шейные позвонки уже не верещавшей, а только хрипевшей антилопе.
Словно слепой, вытянув перед собой руки и растопырив пальцы, и при этом
нелепо вывернув голову, чтобы не спускать глаз с Казимира, я
нечеловеческим усилием воли заставил себя отойти прочь от двери. Я
чувствовал, что побеждаю, что должен победить.
Двери снова закрылись. Всему на свете приходит конец. Даже нашей старушке
Вселенной. И настал миг, когда Казимир убил антилопу - и не просто убил, а
как и гиппопотам из телесюжета, перегрыз ей горло. Он бросил на песок
голову с невероятно размочаленным огрызком с трудом перегрызенной им шеи и
отпустил руку, державшую холку газели.
Казимир повернулся к дверям павильона, и я смог увидеть его анфас. Я
увидел окровавленную гиппопотамью морду с повисшими на ней кровавыми
лохмотьями, с прилипшими к ней обрывками кожи и сухожилий, его весь
перепачканный вельветовый костюмчик, сорочку и галстук, никуда уже не
годные, и заляпанные кровью брюки над ушедшими в песок и невидимыми
ботинками, обшлагами лежавшие прямо на песке. Лицо его с по-прежнему
сомкнутыми веками выражало безмерное страдание.
Мне вдруг значительно полегчало и я уже не испугался, когда началась
последняя сцена этого дешевого спектакля.
Казимир, негромко подвывая, принялся раздеваться, брезгливо избавляясь от
окровавленного тряпья, в которое превратилась его одежда. Разгоряченный и
потный, он предстал передо мной в костюме Адама. Весь мокрый и выжатый,
как лимон, тяжело дыша, Казимир приходил в себя после кошмарного приступа.
Внезапно тело его прямо на моих глазах сначала порозовело, затем
покраснело, и вскоре струи кроваво-красного пота буквально потекли по
нему. Это могло впечатлить кого угодно, да только мне-то приходилось
видывать раньше, как потеет гиппопотам, когда его кожные железы обильно
выделяют красно-бурый секрет, предохраняющий кожу от высыхания.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг