молодцы колотят кувалдами.
До кратера, на глаз, было метров семьдесят. В воде расстояния
обманчивы, и Володя сделал поправку на одну треть. Но все равно
разверзшийся зев был опасно близок, хотя температура возросла едва на
градус. Мухин включил кинокамеру. Он хотел подвести батискаф еще ближе, но
голос за спиной заставил его обернуться.
Володя стоял с раскрытым ртом и, выпучив глаза, молча указывал на
иллюминатор. "Трещина", - подумал было Мухин и хотел уже закрыть
иллюминатор стальной, непроницаемой заслонкой. Но сначала все же посмотрел
по направлению Володиной руки.
Прямо перед ними, метрах в семи-восьми, стоял человек. Его силуэт четко
вырисовывался в инфракрасных лучах.
Мухин рванул рубильник и переключил инфракрасное освещение на видимый
свет. В спину человеку ударил могучий бело-голубой сноп. Человек обернулся
и, щурясь от яркого огня, пошел к батискафу.
Исследователи приникли к стеклу. Они ясно видели высокого, стройного
мужчину, одетого в самый обычный гидрокостюм, предохраняющий от холода. На
голове незнакомца была застекленная маска, увенчанная тремя рожками и
множеством пупырышек. По бокам, там, где под маской скрывались уши, от нее
тянулись завитые, как улитки, трубочки, которые, закругляясь, пропадали у
подбородка.
Рядом с человеком плыла привязанная на капроновом лине уравновешенная в
воде глубинная кинокамера. Вот и все, больше у незнакомца ничего не было,
если не считать короткой толстой трубки, которая висела на плече так же
легко и непринужденно, как магнитофон у радиорепортера.
Лицо его под маской было трудно различимо. Впрочем, Володе показалось,
что глаза незнакомца смеются.
Незнакомец поднял руки над головой, потряс ими в рукопожатии и легко
подпрыгнул. Он был уже в каком-нибудь метре от иллюминатора, когда снял с
плеча трубку, что-то покрутил на ней и, поставив ее вертикально, вдруг
рванулся вверх и исчез.
- Ракета, - еле выдавил пересохшими губами Володя, - ракета, как у
осьминога или кальмара. Вот она, бионика в действии...
Мухин молчал. Он был настолько ошарашен, даже подавлен, что не только
не находил слов, но и вообще забыл, где он находится.
Так они глядели и молчали, два человека вблизи извергающегося вулкана
на глубине свыше трех километров, внезапно потерявшие всякий интерес к
чудесам по ту сторону кварцевого стекла.
- Человек здесь... Немыслимо! - пробормотал Володя.
- Вы не станете отрицать, что это был именно человек? В отличном
настроении, заметьте. Он, кажется, улыбался, - возразил Мухин.
- Может, все это какой-нибудь кинотрюк?
- Кинотрюк на глубине в три километра еще менее вероятен, чем
присутствие человека.
- Жаль, мы его не засняли. Это был бы кадр.
- Да, пожалуй, поинтереснее подводного извержения...
Они снова помолчали.
- Ладно, - сказал Володя, - наверху выясним эту загадку морских пучин.
Я не отстану от таинственного кинооператора, пока он подробно все не
расскажет, как ему удалось стать Нептуном. Будем подниматься?
- Нет. Нам еще нужно сфотографировать вулкан сверху.
Мухин включил приборы. Батискаф, потеряв часть балласта, медленно
пополз вверх. Впрочем, об этом можно было судить лишь по колебаниям
стрелки глубиномера. Движение не ощущалось, ход аппарата был спокойным и
плавным.
- Получилось, что мы как бы страховали этого товарища, - задумчиво
сказал Володя.
- Не думаю. Нас бы предупредили заранее. Да и чем бы мы ему помогли в
случае аварии? Мы слепые и беспомощные щенки по сравнению с ним.
Заработали двигатели. Теперь батискаф двигался по горизонтали. Район
извержения находился прямо под ними, В инфракрасном свете он напоминал
шевелящуюся белую звезду с кровавыми лучами. Мухин произвел несколько
снимков.
- Ну, кажется, все, - сказал он, удовлетворенно вытягивая ноги. И
внезапно воскликнул:
- Ого!
Вид вулкана резко изменился. Володя увидел, как белопенная сердцевина
извержения быстро разрослась и захватила почти весь экран. Звезда исчезла,
вместо нее за стеклом трепетал клубок, напоминающий шаровую молнию.
- Опасно! Скорей балласт! - закричал Хитров.
Страшный удар потряс батискаф.
В кабину хлынула тьма. Мухину показалось, что приборы сорвались со
своих мест и обрушили на него град болезненных толчков. Несколько раз он
перевернулся вверх ногами, падая то на жесткую панель управления, то на
внезапно ставшего твердым и острым Хитрова. Сильный удар по голове погасил
его сознание так же просто, как поворот выключателя гасит лампу. Последний
звук, унесенный им в небытие, был всхлипывающий вскрик Володи.
Хитрову удалось удержаться на сидении.
Вцепившись в рычаги своего кресла, он оцепенел от ужаса, ему казалось,
что батискаф вот-вот расколется на части. Стало жарко. Володя обливался
потом и совсем обессилел.
Батискаф, вертясь волчком, с пронзительным визгом продирался сквозь
толщу воды. Стены его дрожали. Володя почти явственно слышал гневно
гудящий шлейф, тянувшийся за аппаратом.
Мухин свалился на Володю так больно и неожиданно, что у того вспыхнули
огоньки перед глазами. Юноша выпустил рукоятки и почувствовал, что
какая-то сила, словно большая невидимая рука, медленно тянет его ноги
кверху.
И вдруг все прекратилось. Батискаф замер. Наступила тишина, такая же
мертвая и неподвижная, как и тьма, царившая в кабине.
Володя медленно, с большим трудом стащил с себя Мухина. Он ощупал его и
не нашел следов крови. Погладил его лицо, шершавые щеки.
- Николай, очнись!..
Он тихонько тряс его за плечи, но Мухин не приходил в себя. Тогда он
отполз за кресло, туда, где стояли термосы, смочил платок и на ощупь вытер
лицо геолога. Ему показалось, что тот чуть пошевелился.
Володя сделал Мухину несколько дыхательных движений. Тело Мухина было
вялым и податливым. Он негромко позвал:
- Николай! Ну, Николай! Ну, что ты? Что с тобой?
Вдруг Володя оцепенел от страха. Оказывается, он не слышит собственных
слов. Уши его были словно забиты плотными тампонами ваты.
"Я оглох", - мелькнула догадка. Володя закричал, широко открывая рот.
"Уууаа"... ответил ему мрак. Неразборчивый отзвук донесся издалека, словно
за много километров отсюда прокатилось эхо.
Дрожащими пальцами юноша вытер со лба крупные капли пота. Он закрыл
глаза и сжал кулаки, пытаясь усилием воли подавить бешеное сердцебиение.
Ему казалось, что сейчас произойдет непоправимое: батискаф даст течь, и
тысячи тонн воды, отделяющие их от людей, хлынут в камеру.
2
Первым Кавергина обнял капитан. Он прижал ученого, мокрого и большого,
к своему нарядному белоснежному кителю, и тому показалось, что глаза
Мартина Августовича стали влажными.
- Вот и все, дорогой Мартин Августович, - улыбнулся Кавергин. -
Экспериментально доказано то, о чем у вас много лет назад состоялся
разговор с неким матросом Гошкой.
Оба понимающе улыбнулись.
- Да, время, - неопределенно отозвался капитан. - Ну, а ребят наших
видели?
- Там они. Действуют. Кажется, здорово удивились, увидев меня около
вулкана.
Кавергин пошел в свою каюту. Переодевшись, он поднялся наверх, на
мостик. Капитана не было, и ученый принялся рассматривать судно. Чем-то
оно напоминало "Дежнев", на котором в юности ему доводилось плавать.
Игорь Васильевич прикрыл глаза. На долю секунды ему показалось, что он
перенесен на четырнадцать лет назад.
Лиловым пожаром объято вечернее небо. Оно роняет в воду искорки и
блестки, точно хочет, чтобы тихое синее море вдруг запылало таким же
огнем. А впереди уже видна земля. Где-то там шумит и смеется белый город с
широкими бульварами и розовыми дальневосточными соснами. Молоденький
девятнадцатилетний Гошка, вернее матрос Игорь Кавергин, не отрываясь,
смотрит вперед. Он уже вынес на палубу дубовый сундучок, доставшийся ему
от деда, и тихо сидит на нем, мысленно считая последние узлы пути. В
сундучке подарки для тихой и ласковой мамы: китовый ус, маленький кусочек
амбры, перламутровая раковина да шаль из корейского шелка.
Вот уже год, как ушел Гошка в Охотское море на "Дежневе". "Дежнев" не
военный корабль, о котором в детстве мечтал Гошка. Это и не торговый
исполин, предназначенный для дальних плаваний. Даже не каботажный
пароходик.
В портовом реестре "Дежнев" значится как кабельное судно
грузоподъемностью в одиннадцать с половиной тысяч тонн.
Но для Гошки это лучшее судно в мире.
Весь земной шар опоясан подводными кабелями связи, они соединяют
материки и важнейшие острова. Как-то еще в самом начале первого плавания
старпом Борис Степанович, находясь в благодушном и веселом состоянии после
умеренной выпивки, обнял Гошку за плечи и нарисовал ему мрачную
перспективу мира без этих кабелей.
По его словам выходило, что почти все достижения цивилизации были бы
невозможны без кабелей, а многие международные конфликты проистекали лишь
по причине случайных неисправностей тысячемильных морских змеев с
проволочным позвоночником.
- А знаешь ли ты, салага, - задушевно говорил Борис Степанович, -
знаешь ли ты, необученный молочный финвал, что в нашем трюме семь тысяч
километров на катушку намотано? Да ведь мы за пять-шесть рейсов всю
землю-матушку но экватору спеленаем.
Гошка уже не раз бывал в трюме, похожем на огромную цилиндрическую
цистерну, где тихо дремала бесконечная серая кишка, которая тысячью
тяжелых колец обвилась вокруг барабана. Но он никогда не подозревал, что
"Дежнев" так важен для всех без исключения людей. Не думал он и о том, что
их команда, - Гоша перебрал в памяти каждое загорелое и обветренное лицо,
- сплошь состоит из самых нужных для страны парней.
Но самым удивительным для Гоши было упоительное сознание своего
собственного значения и могущества. Ведь он тоже был членом команды этого
замечательного судна, которая делает такое большое дело.
Гоша старался не сгибаться под тяжестью дружески обнявшей его руки. Они
стояли на носу у самого крамбола - массивного кронштейна с двумя огромными
шкивами для кабеля. Еще недавно вид этого крамбола сильно огорчал Гошу.
Еще бы! Ведь он со школьных времен мечтал о настоящем корабле с острым,
как лезвие ножа, носом. А это что? Шкивы делали судно похожим на морду
бульдога, - так, по крайней мере, казалось Гоше. Но теперь милый и
замечательный крамбол наполнял сердце Гоши благодарной теплотой. Ведь это
он делал силуэт "Дежнева" совершенно отличным от других судов: военных и
торговых, траулеров, пассажирских лайнеров и танкеров. Крамбол неожиданно
стал символом профессии, цеховым гербом, почетной эмблемой.
- Так-то вот, салага, - закончил Борис Степанович. - Понял ты меня -
хорошо, а не понял, не прочувствовал - тут дело другое. Придем во
Владивосток, можешь идти к "купцам", сам помогу устроиться.
Но Гошка уже не хотел идти в торговый флот. А впереди был случай,
который, может быть, впоследствии и определил его судьбу.
Холодная и злая свинцовая зыбь била в борта. "Дежнева" слегка качало.
Было промозгло и неуютно. Ровный и несильный ветер нес со стороны Тихого
океана мелкую водяную пыль. Она матовой пеленой оседала на медяшке, на
хромированных деталях, на проволоке антенны. Глубины здесь, в Четвертом
Курильском проливе, довольно значительные. Контрольно-измерительный пост
показал, что кабель, соединяющий острова Онектон и Парамушир, поврежден на
значительном протяжении. Работа была нелегкая. Бортовая качка и белая
ненастная тьма - все небо затянулось плотной тускло-перламутровой пеленой,
от которой побаливали глаза и плохо слушались веки, тоже не предвещали
скорого окончания ремонта.
Автоматические грапнели - кошки с захватами - ухнули в глубину.
Казалось, что ими до бесконечности будут баламутить желтовато-свинцовую
воду.
Несколько раз "Дежнев" промахивался. Контрольный звонок лишь слабо
всхлипывал, как испорченный телефон, когда судно проносило над кабелем.
- Стоп! Стоп! Давай задний! Малый, малый. Слышь? Сбавь обороты!
Лицо старпома побагровело, голос охрип, в нем появились влажные
надсадные ноты.
Борис Степанович метался по палубе, рассыпая забористую ругань. Увидев,
что у моториста заело рычаг, он бросился на помощь. Отпихнув незадачливого
малого, Борис Степанович крикнул и животом навалился на стальную штангу.
"Дежнев" резко сбавил обороты. Фрикционные муфты соединили кабельный
барабан с двигателем. Барабан дрогнул, заскрипел и завертелся: чем
быстрей, тем бесшумней.
- Порядочек! - удовлетворенно просипел Борис Степанович, вновь отключая
барабан.
Его налившееся от чрезмерного усилия кровью лицо постепенно начало
отходить, а на руках все явственней стала проступать венозная синева
татуировки.
- Вот так и держи, Витя, - сказал он, разгибая спину и все еще тяжело
посапывая.
Тут его недреманное око остановилось на манипуляторщиках. Одним из них
был как раз Гошка. От холода руки у него онемели, и он то и дело подносил
их ко рту, чтобы согреть дыханием. Подышит на левую руку и схватится ею за
рычаг, зато правую отправит на обогрев.
Гоша делает это бессознательно, не думая о разлапистых кошках, которые
бороздят грунт в поисках кабеля, но, поймав грозный взгляд второго
помощника, интуитивно понимает, что в чем-то сплоховал.
В эту минуту Гоша ожидал львиного рыка и гневной брани. Но вместо этого
Борис Степанович лишь потрепал его по плечу:
- Эх ты, салажонок, салажонок. Пройди в автоматический пункт,
отогрейся. Скажи там, чтоб тебя Писарев подменил, а я пока тут пошурую.
Наконец, кабель нащупали, и барабан заработал на полную мощность.
Заскрипели тали, и две шлюпки, точно поплавки, запрыгали среди злых
бурунов. Гоша сквозь стекло иллюминатора видел, как быстро и ловко матросы
подвязывали к поднятому участку кабеля буи, "Точно бусины на нитку
насаживают", - подумал он. В туманной пелене было трудно разглядеть
подробности. Судно болтало, и серый уровень воды в иллюминаторе качался
слева направо. Гоша понимал, что это кренится не горизонт, а "Дежнев", но
постепенно ему начинало чудиться, что весь мир сузился до круглого
отверстия и качается, и качается... Гошка задремал.
Когда он, вздрогнув, очнулся, ему показалось, что прошла уже целая
вечность. В иллюминаторе все так же качалось серое море. Но шлюпок уже не
было видно. Зато на палубе слышался какой-то нестройный шум. Раздавались
возгласы удивления, приглушенный смех. Преодолевая сонливость и уютное
чувство теплоты и покоя, Гошка открыл дверь и заскользил по трапу вниз,
почти не касаясь медных перил.
Матросы образовали на полубаке плотный круг. Усиленно работая локтями и
извиваясь всем телом, точно дельфин, Гошка пробился в первые ряды.
На свободном от людей пятачке было пусто, если не считать лежащей на
палубе полуразложившейся черной туши, сквозь которую виднелись плавно
изогнутые ребра, точно огромные клинки.
Под общий смех матрос Никуля, по прозвищу Кубарик, низенький, но
плотный и коренастый, рассказывал:
- Подвязываю это я четвертый буек, вроде все нормально. Махаю рукой на
корабль. Трави, мол, дальше. Ну, кабель опять пошел, так и мелькае. Я ще
махнул: трошки погоди. Вдруг Васька як завопит: "Гляди, гляди!" Так я
говорю, Вася, чи не?
Рыжий и спокойный верзила молча кивнул.
- Ну, я повернувся, - продолжает Кубарик, - батюшки! Яка-то громадина з
воды лезет. Скажу правду, злякався до смерти. А Васька хохочет: "Та це ж
кашалот", - говорит. Тю, чертяка! - говорю я. - Ты бы сразу сказал, а то я
думал, що це сирена - баба морская на меня глаза повылупила. Ей богу!
Матросы дружно хохочут, а Кубарик оглядывает всех с довольным видом.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг