пола. Лежать таким образом было утомительно и неудобно, но я блаженствовал.
Я - выиграл! Впервые с того самого момента, как я учинил весь этот
скандал, я выиграл.
Теперь мне хотелось есть. Очень.
Я вспомнил, как мама готовила сардельки. Она их жарила на сковородке,
аккуратно надрезала с двух сторон и места надрезов мазала горчицей. После
жарки сардельки растопыривались, как невиданные мясные безобразные, но
вкусные-вкусные цветы...
Я расхохотался. До меня дошла забавность ситуации.
Ну как же! Победитель! Провалился в сортирную яму и, хоть нахлебался
дерьма, но не утонул, нет! - выплыл и после победы лежит, обсыхает и, не
обращая внимания на миазмы, мечтает об обильной жратве.
Я поднялся на ноги и, смеясь, побежал по горячему полу прочь от моря
нечистот. Я заливался смехом, веселым, счастливым, и только, когда над моей
головой зажегся, засиял круглый, выпуклый... я осекся.
Хихик замер у меня в глотке. Я знал: зря глаз дракона сиять не будет.
"Мне не выбраться наверх, - сообразил я, - мне никогда не выбраться наверх.
Я заблудился, заплутал в здешних подземных переходах".
Пол становился невыносимо горяч. Просто стоять на нем было невозможно.
Я побежал и очень скоро запыхался, перешел на шаг.
"Ничего, - думал я, - куда-нибудь да выбреду. Мама говорила мне, что
лабиринты - густо населены".
Я расстегнул пальто. Пот валил с меня градом. Меня мутило от вони, мне
хотелось скинуть перемазанную одежду, но я боялся, что снова выйду в ледяной
коридор, поэтому брел, обливаясь потом, задыхаясь.
Потом я услышал шум. То был шум какой-то слаженной человеческой работы.
Я обрадовался. Люди есть люди: могут дать в морду, но могут дать и хлеба, а
есть мне хотелось нестерпимо.
Я поспешил по коридору вперед. И скоро увидел вдали, как коридор, будто
река, впадает в широченное пространство, где происходит какое-то копошение.
Я присмотрелся. В ярко освещенном зале копошились люди и подъемные
механизмы. Когда же я догадался, что грузили люди и подъемные
механизмы, что цепляли на крюки и отправляли на движущуюся ленту
эскалатора, то мне захотелось повернуть назад. Но поворачивать было некуда.
Я шел прямым ходом к празднично освещенному залу, над которым висел
плакат:
"ЛУЧШЕ СКОРМИТЬ ДРАКОНУ МЕРТВОГО, ЧЕМ ЖИВОГО!"
"Столовая, - понял я, - та самая, которой меня пугали".
Полуголые, мускулистые, лоснящиеся от пота люди, грузившие окостеневшие
голые тела других людей, были страшны.
Из бокового коридорчика мне навстречу вышагнул солдат. Это было
настолько неожиданно, что я даже не испугался.
- Вонючка, - не то спросил, не то назвал меня солдат, - вонючка, что
здесь делаешь? Марш в болото! Марш!
Он скинул с плеча винтовку и легонько ударил меня прикладом в грудь.
- Фу, - солдат сплюнул, - да ты свеженький? Недавно выкупался?
Пшел...Что сказал?
Брезгливо морщась, солдат вытирал приклад о стену коридора.
- Эй, - один из полуголых остановился, прекратил работать, сбросил
рукавицы, сунул их под мышку, - эй, служба, вонючка, конечно, первый сорт,
но на фиг ты его гонишь? Он жрать, наверное, хочет... Погоди!
Полуголый подошел поближе. Он положил руки на нечто невидимое,
прозрачное, и я рассмотрел, что коридор перед входом в зал перегорожен
невысокой стенкой из прозрачного материала.
- Вонючка, - крикнул мне полуголый, - жрать, жрать хочешь? - он потыкал
себе в ром пальцем. - Ам-ам хочешь?
Он обращался со мной, как с глухонемым или сумасшедшим.
Но я и в самом деле чувствовал, что не смогу выговорить ни слова.
Я закивал головой, искательно заулыбался: "Ам-ам", - выдавил.
- Говорящий... сскот, - выругался солдат.
Полуголый вынул из кармана штанов краюху хлеба, разломил ее.
- Вонючка, - крикнул он мне, подбрасывая на ладони краюху, - а ну
покажи службе, чем в болоте кормят!
Может быть, эти слова, а может быть, все пережитые унижения, грязь, в
которую меня втаптывали, хлестнули меня, словно бичом.
Я ощерился и зарычал. Я шагнул к солдату. Солдат попятился, навел на
меня винтовку и щелкнул затвором.
- О! - охнуло за прозрачной стеной - от это охота! Бой быков! Вонючка
против службы! Вонючка, вперед! Служба, стой крепко! Граница на замке, крепи
оборону!
Полуголые столпились у прозрачной стены, гомонили, смеялись.
- Давайте работать, - неуверенно предложил солдат, не поворачиваясь к
гомонящим. - Норму...
- Ты за нашу норму, - весело сказал полуголый, предлагавший мне хлеба,
-- не беспокойся: мы свою норму выполним. Ты лучше подумай, как пост сдавать
будешь. Уже у тебя - гы - натоптано, а пальнешь сдуру, я тебе никого из
столовских не дам. Понял? Сам - убил, сам и закопай... Вонючка, лови! Он
бросил мне кусок хлеба.
Я поймал и стал кланяться.
- Эй, - крикнул стоявший рядом с моим благодетелем высокий лысый
мужчина, - вонючий, победитель драконов, я тебе еще хлеба дам - поди обними
солдатика. Облобызай друга.
Я посмотрел на солдата.
Ужас стоял в его глазах.
- Уходи, - солдат махнул дулом винтовки в сторону, - слышишь?
Проваливай... Убью ведь... У меня патрон уже дослан. Ты дурной будешь, еще
шаг сделаешь...
Пятясь и кланяясь, я начал отходить.
Я отходил, торжествуя; я жевал кус хлеба. Я второй раз победил,
выиграл. "Вонючка" так "вонючка", зато живой и страшный даже для солдата с
заряженным ружьем.
Довольно скоро я дошел до "болота" и порадовался тому, что успел съесть
хлеб: здесь вонь стояла нестерпимая.
Я шел и твердил про себя строчки, прочитанные наизусть Мэлори: "Постой,
Димитрий, наконец... постой, Димитрий, наконец я слышу речь не мальчика, но
мужа..." Что они ко мне привязались? "Немальчиканомужа, немальчиканомужа..."
"Ничего, - думал я, - найду "отпетых", скажу, принимайте! Кстати! А где
здесь глазыньки, глазыни, глазуньи где?"
Глаза дракона были привинчены вдоль стен, как зеркала, отражающие друг
в друге белый свет.
И тут я увидел дракона.
Дракон был невелик ростом. Дракон стоял на мясистых когтистых лапах, а
передние лапы дракон сцепил на полном животе.
Дракон был лыс. Дракон улыбался.
Он, наверное, только что пожрал, потому что хвост его мерно поколачивал
пол коридора, а в животе у рептилии приятно урчало.
Дракон рыгнул и пошел на меня. Я понял, что он сейчас будет меня бить,
что жрать он меня будет потом, когда проголодается.
Я не испытывал ни страха, ни отвращения - я ждал своей участи.
Дракон толкнул меня в грудь. Толкнул не сильно, и я не упал.
Тогда дракон стал на четыре лапы, и я подивился тому, какой же он
маленький - размером с теленка, не больше.
Дракон стал пихать меня лысой башкой, и я увидел на затылке дракона
остатки седеньких волос. Меня передернуло от отвращения. Что может быть
безобразнее человекообразности рептилий и рептильности человека?
Я ударил дракона ногой, как бьют шелудивую приблудную собаку. Дракон
счастливо засмеялся и куснул меня за руку. Он укусил меня небольно.
"Играется, - подумал я и вдруг представил себе, как эта гадина играется не
со мной, а с Мэлори, моей Мэлори - с моим счастьем, моим солнышком, моим...
моим...
Ярость захлестнула меня. Я ударил дракона. И дракон удивился. Я тоже
удивился, потому что от моего удара лопнула драконова кожа, и дракон хрюкнул
от боли. Не помня себя, я бил это зеленое, отвратительное, визжащее от боли
тело, под моими ударами превращавшееся в кровоточивое месиво, извивающееся,
хрипящее, жаждущее издохнуть, умереть, ибо жизнь для этого месива
превратилась в боль.
Я остановился, тяжело дыша. Я не верил своим глазам. Я убил дракона.
Передо мной лежала груда исковерканной недвижной плоти, в которой можно было
с трудом узнать лысого дракона с человеческими волосками на затылке.
Я отвернулся, пошел вдоль стены, остановился и с маху лег на пол.
Засыпая, я успел подумать что больше никогда не смогу быть счастлив. Вот я
убил дракона... И что? И что же? Я лежу на полу в коридоре подземелья и
готов заплакать. Меня мутит.
Я заснул.
- Вот он, красавец, - раздалось над самым моим ухом, - Мурзика
раздавил, а теперь кейфует.
Я открыл глаза.
Передо мной стояли "отпетые". Все, как один, в униформе, затянутые,
перетянутые ремнями.
- Джек Никольс? - спросил один из них.
- Да, - ответил я и добавил: - Я убил дракона.
"Отпетые" грохнули.
- Уу, убийца драконов... Уу... Мурзика задавил... Долго боролись? А?
Борьба титанов... Мурзик не давался, наверное, да?
- Все, - кончив смеяться, приказал тот, что спрашивал меня, - все. Джек
Никольс, встать!
Я поднялся. Я видел в глазах "отпетого" ту же смесь брезгливого
недоумения и презрения, что и у Винченцио .
- Жалко Мурзика, - сказал один из "отпетых", - зверушка была добрая...
- И тренажер, между прочим, старейший и опытнейший, - добавил другой.
- Жалко, что на него Сиремус не вышел, - сказал командир.
- Извините, - сказал я, - я перепутал, я... я подумал, что это -
дракон.
Я сообразил, что мои слова прозвучали комично. Но никто не засмеялся.
Только командир попросил:
- Слушай, Джек Никольс, помолчи. Не надо кретина из себя строить...Ты
еще в живой уголок в своей гимназии заберись, придуши там хомячка, а потом
рассказывай: я-де думал, это - лев. Иди, топай и скажи спасибо, что на тебя
Сиремус не вышел.
Глава четвертая. Человек со стеком
Мы подошли к двери, на удивление белой, блестящей.
- Посторонись, - приказал мне "отпетый".
Я встал в сторону. Он постучался. Дверь отперли. На пороге стоял
человек в белом халате, в очках.
- Что, - удивленно спросил человек, - уже?
- Спымали, - лениво сказал "отпетый", - принимай, Мэрлин.
Мэрлин выглянул в коридор и увидел меня.
- Ба! - подивился он. - Вот это Аполлон! Из какой помойки вы его
достали?
- Он у Круглых Камней ошивался... ты не думай, он - такой, он Мурзика
придавил.
- Мурзика? - снова удивился Мэрлин. - Чем ему Мурзик-то помешал?
- У него спросишь. Мы пошли. Привет.
"Отпетые" ушли.
- Заходите, - вежливо сказал мне Мэрлин.
Я вошел. То было комната, выложенная кафелем. У стенки стояла ванна,
наполненная дымящейся водой.
- Раздевайтесь, - приказал мне Мэрлин, - и полезайте в ванну.
... Я блаженствовал.
Мэрлин между тем говорил по телефону:
- Алло, диспетчерская? Джек Никольс из 725-ой лаборатории нашелся.
Да... Сейчас вымоется, и я его приведу. Да он весь в крови дракона. Где
умудрился?... А... Ты еще поинтересуйся, как он на тренажер вышел... Что,
что... задавил, конечно, ага, как ястреб мыша. Ну, ясно. Все ему скажу...
Мэрлин влил в воду шампунь, и я лежал в горячей зеленой воде,
окруженный ослепительно белыми горами пены.
Мэрлин подошел ко мне, с интересом посмотрел на меня. Потом спросил:
- А пивка холодненького с сушечками не желаете?
Очевидно, жара, истома взяли свое, и я ответил не совсем впопад, не
уловив иронии:
- Вы знаете, нет, спасибо. Я ведь пиво не люблю. Вот если бы холодной
минералочки...
Мэрлин снял очки и тщательно их протер.
Я понял, что был неправ, и похолодел от ужаса.
- В общем так, - холодно сообщил Мэрлин, - три минуты кайфа -
вытереться насухо и на выход... Время пошло.
Он поглядел на часы, подошел к тумбочке, вынул оттуда комплект белья и
швырнул мне. Плоская пачка хлопнулась на пол у самых ножек ванны. Ножки были
отлиты из бронзы и напоминали львиные лапы. Ванна вцеплялась бронзовыми
когтями в кафельный пол.
Я с силой тер голову.
- Ну, хлопаются парни с поверхности, - бормотал Мэрлин, - ну, ни в
сказке сказать ни пером описать!.. Вся 725-ая, высунув языки, как гончие за
зайцем, все облазили, а этот шутник... "Наутилус", понимаешь, капитан
Немо... Нырнул и вынырнул. У столовских хлеба выпросил, Мурзика растерзал и
после подвигов лег отдохнуть. Геракл! Илья Муромец! Зигфрид! На пол не
брызгай! Слышишь? Все, время кончено. Вытирайся...
Я вытерся и стал одеваться. Штаны, и рубашка, и куртка - все зеленого
цвета, только вкраплениями, всполохами, искрами - красные точки-точечки.
- Скажите, - спросил я, - а в "отпетые" мне можно рассчитывать?
- Что? - Мэрлин резко повернулся ко мне.
Я испугался этого резкого злого движения и бормотнул:
- Простите, а ботинки, носки?..
- Паланкин? Экипаж? Омнибус? Такси, лимузин? Форд-мустанг? Босиком
пойдешь. Быстрее будешь - здоровее станешь.
________________________________________________________________
Я толкнул дверь и вошел в... канцелярию. Обшарпанный стол, четыре
стула, желтого цвета сейф, черного - телефон. И человек в форме "отпетого"
за столом.
Человек разбирал какие-то бумаги. Ящики письменного стола были чуть
выдвинуты, и неясное потрескивание доносилось из них, точно там догорал,
дотлевал костер.
- Выйдешь сейчас, потом войдешь, козырнешь как следует, как следует
представишься... Пошел.
Я вышел за дверь. Установил дыхание, вошел снова и доложился, как
положено.
- Еще раз, - сказал человек, - бодрости и радости не слышу в голосе.
...Когда я в шестой раз вошел в кабинет, рядом с ним сидел подтянутый
сухопарый человек со стеком. Входя, я услышал, как он говорил :
- Завтра - киносъемка в 20-й школе, ты бы гаденышей приготовил.
"Это, - понял я, - кто-то из воспитателей "отпетых". Я вышел и вошел
вновь, улыбаясь во весь рот:
- Дезертир из 725 лаборатории по вашему приказанию явился.
Человек со стеком взглянул на меня..
- Чему вы так обрадовались, молодой человек? За вашу познавательную
экскурсию ребра вам, конечно, не сломают, не в холодный цех, чай, поступите,
но тумаков... гм... гм... навешают.
- Отвечаю, как велено, - гаркнул я.
- А... - лениво протянул человек со стеком и вновь обратился к своему
собеседнику: - Позвони Мерлину, Ланцелоту, пусть открывают вольеры...
- Можно спросить? - кашлянул я.
- Можно Машку под забором, - веско заметил человек в форме, - и козу на
возу... А у нас - разрешите.
- Виталий Степанович, - поморщился человек со стеком, - ну что вы,
право, этот казарменный юмор? Для чего? Что вас интересует, молодой человек?
- Разрешите обратиться?
- Разрешаю, разрешаю, - кивнул человек со стеком.
- Могу ли я рассчитывать на то, что меня отправят в "отпетые"?
- Что, что? - переспросил Виталий Степанович. - Ты можешь рассчитывать
на то, что тебя отправят головой в унитаз, - вот на это ты можешь
рассчитывать.
- Виталий Степанович, - человек хлопнул стеком по столу, - займитесь
лучше подготовкой завтрашнего киносеанса. Не вводите в заблуждение юношу...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг