- Джек, - сказал де Кюртис, - вали в коридор.
Он чуть отступил, и я протиснулся в дверь.
В коридоре уже стояли Георгий Алоисович, Жан-Жак, Глафира и Кэт.
- Де Кюртис, - сказал я, - если устанешь, дай мне... попрокалывать...
- Само собой... ларва - это такое дело...Терпение, труд, меткость и
никакого риска. Потому как, - де Кюртис проколол четвертую пластинку, -
продленная агония. Эта шкура уже ни черта не соображает. Одна только боль...
Ларва то собиралась в тугой ком, то распластывалась золотой тканью с
темнеющими проплешинами.
И чем больше чешуек прокалывал де Кюртис, тем конвульсивнее, резче
делались ее движения.
Куродо опустился на корточки. Огнемет упер меж расставленных ног в
кушетку.
- Это что же, - поинтересовался он, - мне так и сидеть, покуда вы, ваше
сиятельство, онанизмом занимаетесь? Тырк, пырк, пырк, тырк, - передразнил
Куродо.
- Жить хочешь, - спокойно ответил де Кюртис, - посидишь потерпишь.
- Егор, - крикнул Куродо, - у тебя дома целый арсенал по стенам
развешан... Кинь мне какой-нибудь зуб или клык...
- Сиди смирно, - озлился де Кюртис, - ты что, в ларву собрался
драконьим клыком тыкать? Ты лучше просто в нее сам прыгни...Тот же эффект.
- Ну тоска же, - пожаловался Куродо. - Сидишь, как петух на жердочке.
Впору закукарекать.
- Не выражайся, - попросил де Кюртис, - и поблагодари судьбу, что ларва
очнулась, когда ты ее сшивал, а не тогда, когда надевал... Все равно что
надеть огонь...
- Ух, тоска, - заныл Куродо, - ну, тоска! Слышь, де Кюртис, давай я ее
из огнемета полосну - подобное подобным. И перепрыгну, родимую...
- Не вздумай, - предупредил де Кюртис.
- Святогору ларва попалась, он так поступил, - недовольно буркнул
Куродо.
- Святогору, - объяснил де Кюртис, - закон был не писан. Ты еще
вспомни, что он с драконами для дам вытворял. Святогор был вроде Джека...
Мне захотелось узнать, что такое вытворял Святогор с драконами для дам,
но тут из-за плеча де Кюртиса выглянула Глафира и принялась стыдить Куродо:
- Куродо, ну веди себя пристойно. Совсем невтерпеж? Как маленький,
честное слово. Мало того, что в квартиру эту дряню притащил, так еще и
кобенится... ты мне про Святогора рассказываешь, а хочешь я тебе про Джеймса
Паваротти расскажу... Он вот так же на кушетку прыгнул, за огнемет
схватился, а ларва - хлоп! - и облепила его, ни головы, ни ног, приляпала к
стене, распластала - только вопль... такой вопль, что из магазина
прибежали... Знаешь, магазин на углу?..там ветчину хорошую дают... Оттуда
прибежали, ты тоже так хочешь?
- Глаша, - озлился Куродо, - ты меня не пугай... ты эти истории в
карантине рассказывай на лекциях по технике безопасности... А меня пугать не
надо. Я - пуганый.
- Пуганый, - сказал де Кюртис, - а глупый. Глупость, она даже страхом -
хооп, - он проколол очередную чешуйку, - не излечивается...
- Ты меня не учи, - взбеленился Куродо. - ты мне мозги не компостируй.
осточертеет же вот так сидеть...
- Ну, ляг, - хмыкнул де Кюртис. - что я тебе еще могу посоветовать, -
он скосил глаза и предложил мне, - Джек, если минут через пять ларва не
потухнет - заступай на вахту.
- Э, - забеспокоился Куродо, - это вместо нормальной чешуи вы мне
тряпку какую-то сделаете? И я еще ждать буду?
- У, блин, зануда, - улыбнулся де Кюртис, - ну, если тебе так ждать не
хочется, прыгни, прыгни в ларву... Короче короткого. Минута вопля, сверканье
до потолка, а потом - горстка пепла. Валяй... Хоооп...
Любо-дорого было смотреть, как де Кюртис управляется с копьем, ни
одного лишнего укола, точно в середину чешуйки... Де Кюртис и машину так же
точно водил, если не было необходимости - медленно-медленно, спокойно... и
еще объяснял при этом: "Настоящий водитель - это тот, кто ловит кайф от
медленной езды... это как с бабой. Умеючи-то и долго...
- Я тебе говорю, - Куродо поднялся на кушетке и взял в руки огнемет, -
я шарахну, как Святогор, и перепрыгну... рискну, зато у меня будет целая
чешуя и еще такая... матовая... а вы мне... тряпку какую-то...
- Слушайте, - вмешался Георгий Алоисович, - он уже всех заманал.
Хочется - пусть прыгает, как Святогор. Ему добро делают, а он фыркает.
Брось... Брось, говорю, у тебя что, своих дел нету?
Де Кюртис, видимо, не послушался бы Георгия Алоисовича, но тут добавил
масла в огонь Куродо:
- Конечно, нету, - фыркнул он, - были бы у него дела, он бы так
тыркался?
Де Кюртис отшвырнул пику в сторону:
- Все, надоело! Давай - сади из огнемета, родимый! Ребята, отошли от
двери - быстро! Не застите ему вход... и выход.
Мы отпрянули от двери.
Куродо вскинул огнемет и ударил струей огня в ларву.
На мгновение я ослеп от ярчайшего света, сжатого в небольшой коробочке
комнаты.
На мгновение меня хлестнуло обжигающим жаром, словно в комнате Куродо
завелся небольшой, но активно действующий вулкан...
Я увидел, как Куродо перемахнул через пламенеющую корчащуюся лужу
ларвы...
Он бы успел. Секунды жизни, отпущенные ларве, были секундами его
спасения.
Однако он как-то неловко споткнулся, запнулся ногой о ногу,
поскользнулся, упал, и на его распростертое тело шлепнулась сверху мантией,
покрывалом - недоубитая, недосожженная ларва.
Куродо взвыл и протянул к нам руку.
Ларва всасывала, вбирала его в себя, наползала на него, его болью, его
уничтожаемым телом продлевая свою жизнь, свое страдание.
Я дернулся было к Куродо, но на мне тут же повисли де Кюртис и Георгий
Алоисович.
- Ааа! - орал Куродо. - Убейте! Пикой проколите!.. Или вырвите,
вытащите меня отсюда!
- Не будь идиотом, - выхрипнул де Кюртис мне в самое ухо, - бабка за
дедку, мышка за жопку... Номер два - и ты тут такой вселенский пожар...
Я почти справился с Георгием и де Кюртисом, когда Георгий Алоисович
закричал:
- Степа! Родной! Помогай! Папаня в огонь хочет нырнуть! За други своя -
называется!
Степан, вернувшийся из Конторы, подскочил ко мне и вцепился лапой в
шею. От боли я чуть не взвыл, как погибающий на моих глазах Куродо.
Тут-то я и услышал спокойный голос Валентина Аскерхановича:
- Чего вы его держите? Пустите его, если ему так хочется.
Ларва, словно волна, последним рывком своего лужеобразного тела накрыла
Куродо с головой, вспыхнула и рассыпалась прахом и пеплом. Ничего... Только
горстка пепла... меня отпустили. Куродо... я прекрасно понимал, что никто из
"отпетых" не умирает своей смертью... но Куродо... парень из карантина...
тот, с которым... и ничего, ничего...
Я повернулся и с силой саданул Валентина Аскерхановича по челюсти. Валя
спиной открыл дверь и рухнул на пол.
- Ох, и нравы у вас в северном. - только и смог сказать Георгий
Алоисович и покачал головой.
- У нас в Южном, - усмехнулся де Кюртис, - не лучше.
Валентин Аскерханович встал на четвереньки и выплюнул кровь.
- Михаил Богданович, - жалобно спросил он у де Кюртиса, - за что меня
Джек Джельсоминович?
- Я думаю, - резонно заметил де Кюртис, - что об этом лучше было бы
спросить у самого Джека Джельсоминовича. Но мне кажется, что вы, мон шер,
огребли по рылу за вовремя поданный разумный совет, исполненный истинного, -
де Кюртис улыбнулся, - человеколюбия.
- Папа, - Степан тронул меня за плечо, - пошли.
Я старался не глядеть на него. Я боялся, что после гибели Куродо я
заору на Степана так, как орал на него в детстве. Мне будет невыносимо
видеть его глаза... Кто, как не я, виноват во всем, что случилось и еще
случится со Степаном?
Я побрел в комнату, улегся на диван... Голова у меня гудела и
надбровные дуги ломило, словно мозг собирался разломать череп и вытечь
наружу...
Я всхлипнул.
В коридоре Глафира собиралась ехать в Контору.
Я услышал, как она кричит:
- Егор, ручку, ручку не забудь и тетрадку учета...
Я повернулся лицом к стене и буркнул:
- Кэт, дверь прикрой.
Дверь неслышно притворили, но топот и беготня все равно были слышны.
- Вот шебутная баба, - вздохнул я.
- Она - хорошая, - со странным значением проговорила Кэт.
- Тебе лучше знать... ты больше с ней видишься.
Надо было мне подхватить пику у де Кюртиса и колоть, колоть... Но я же
не ожидал, что он так поскользнется. И странная мысль - а если он хотел
поскользнуться?.. Чего ради он так рвался прыгать через ларву? Случается...
да очень часто случается: человека тянет в бездну, в пропасть... Это ведь не
вода, в которой можно заколотить руками от отчаяния - и вырваться,
выплыть... если шагнул вниз, в пустоту, где нет опоры, в воздух - вопи не
вопи - полет тебе обеспечен до самого дна...
Я лег на спину, стал смотреть в потолок. Может, и Куродо этого хотел? В
конце концов, рано или поздно это должно было случиться. Это случается со
всеми, почему Куродо должен быть исключением? Пройдет несколько лет, и я
забуду его, как я забыл многих, многих: сержанта из карантина, русалколовов,
Тараса, Мишеля, полковника Гордей-Гордеича; кто умер, кто превратился, от
кого я уехал, кто исчез...
Ну, и будем считать, что Куродо просто уехал, улетел... его нет для
меня, так же, как его не было для меня, когда я загибался в Северном
городке... Я же тогда не грустил, не расстраивался? Куродо просто уехал!
Я вытянул руку, растопырил пальцы... нет. Это пока что не утешало.
Потом я, может быть, и забуду Куродо, как забыл всех... Полноте... Всех ли?
А Мэлори, Мэлори, Мэ...
А миссгебурт в продуктовой сумке у подруги моей мамы? И сказанное как
бы между прочим, между делом: "Его жарят живым..."?
А Жанна, которая стала жабой? Ее голос, загнанный в отвратительную
зеленую тушу, в отвислый горло-мешок?
Я глядел на свои растопыренные пальцы: до чего же они похожи на лапу
ящера, до чего отвратительны, уродливы.
Кое-что не забывается никогда на этой планете, кое-что пребудет вовеки,
покуда сам не исчезнешь. Я вспомнил глаза дракона, плоские серые экраны, как
они загорались, вспыхивали мстительным злорадным (а может быть, это мы
наделяли их нашими чувствами?) светом...
Я опустил руку.
Вошел Степан и остановился у самого моего дивана.
- Можно к тебе, папа?
- Можно.
- Как так получилось?
Я пожал плечами:
- Чешуя спецдраконов проходит обработку, хотя вероятность ее
превращения в ларву мала. Но случается, что чешуя становится ларвой и после
санобработки...
Мне было трудно говорить, и я замолчал.
- Папа... извини, я у тебя еще спрошу...
- Ну, спрашивай... - я поковырял стену пальцем.
- Что это - ларва?.. Отчего она... прыгает?
- Ларва? - я вспомнил объяснения на лекциях в карантине. - Ларва - это
ожившая боль спецдракона. Жизнь, - я сцепил пальцы в замок, - соединилась с
болью... Ларва - это воплощенная агония... Огонь, - я разжал пальцы, - и
я... Ей бы перекинуться, убить, уничтожить что-нибудь живое, и тем уменьшить
свою боль... На самом деле этим она продлевает свое существование и свою
боль, но ей-то откуда это знать? Ее инстинкт обманывает ее, она рвется к
своей смерти, а нарывается на чужую смерть и свою боль...
- Для нее лучше умереть, чем жить?
Я понял, для чего это спрашивает Степан, сел на диване и ответил:
- Не знаю. Как я могу решать за нее? Как я могу знать за нее, что
для нее лучше?
- Почему же, - Степан глядел куда-то вбок, мимо меня, - ты ведь можешь
себе представить, что бы с тобой было, если бы вся твоя жизнь состояла из
одной боли...
- Нет, - быстро ответил я, - боль ларвы несопоставима с любой
человеческой болью, но есть и еще одно "но"... Ларва - одна, абсолютно одна.
она - и ее боль. Более никого для нее нет, а мы, - я смотрел на Степана, -
связаны друг с другом тысячами нитей, и я бы не решился... Нет, не
решился...
- Это все слова, - вздохнул Степан, - а я вот знаю точно, что никакими
тысячами нитей мы друг с другом не связаны... Вон Куродо... Он здесь был
самый лучший... Что, долго ты его будешь помнить? Пока ты живешь - ты связан
этими самыми нитями... Умрешь - и не останется ни ниточки, ни веревочки, что
свяжет тебя с миром...
- Зачем ты мне все это говоришь, Степан?
- Затем, - Степан поднялся, - затем и говорю...Я долго... я давно, я
давно хотел тебя спросить, для чего... - он молчал некоторое время, он
подбирал слова и шевелил чуть расправленными зелеными кожистыми крыльями, -
для чего ты выпихнул меня в этот мир, где все меня ненавидят, где я
отвратителен всем - и себе, себе отвратителен...
Я подошел к Степану и хотел тронуть его за плечо, хотел коснуться того
места между шеей и крылом... но Степан отскочил и оскалился.
- Не трогай, - он скрючил лапы, - не трогай меня. Ты врешь, ты
лицемеришь - я же вижу: я тебе так же отвратителен, как и другим... Ты
просто притворяешься.
Я постоял, подумал, потом спросил:
- У тебя неприятности в Конторе?
- Никаких неприятностей, - огрызнулся (действительно, огрызнулся -
обнажил пасть, усеянную мелкими острыми зубами) Степан.
- Прекрасно, - вздохнул я, - так или иначе, а ты выбрал удачное время
для разговора по душам.
- Мне надоело быть хорошим, - Степан все скрючивал и скрючивал лапы, -
надоело быть старательным, думающим о других, и только о других... Все
равно... Достается ... хлыщу, поганцу, дураку, у которого всех-то
достоинств...
Степан закрыл глаза, и я увидел, как по его морде катятся слезы...
Вошла Кэт.
- Джек, там акт оформляют, ты не мог бы с Глафирой съездить? Нужен еще
свидетель.
- О, господи, - я подавил раздражение, выглянул в коридор.
Глафира в официальном костюмчике, с тетрадкой учета под мышкой и с
карандашиком в руке беседовала с де Кюртисом и Георгием Алоисовичем.
- Глаша, - спросил я, - что, без меня нельзя обойтись? Возьмите Валю, в
конце-то концов.
Глафира прижала руки к груди:
- Да мы Валю берем уже, но нужен второй свидетель... Георгий Алоисович
- муж, - стала загибать пальцы Глафира, - квартуполномоченной, то есть мой
муж, - отпадает, де Кюртис пикой тыкал...
- Черт, - разозлился я, - да кто узнает, что он пикой тыкал?
- Уже знают, - невозмутимо объяснила Глафира, - я как приехала, так
сразу все и рассказала. Мне поверили, но для отчетности нужны двое
свидетелей...Так что...
- Ладно, - я, честно говоря, и хотел уехать: Кэт лучше со Степаном
разберется, - сейчас, подождите немного...
Я прикрыл дверь, повернулся. Кэт усадила Степана на диван, гладила по
голове, успокаивала.
Я вздрогнул. Это слишком напоминало мне ту... самую сцену на другой
планете и здесь, у седьмого болота...
Нечто, жившее во мне, существовавшее во мне всегда, хихикнуло,
гоготнуло: "Как она может гладить эту мразь?.. Как она может любить эту
зеленую тварь?.."
- Степа, - сказал я, - в жизни бывает всякое, но что бы ни случилось,
помни: у тебя есть мы... Я и мама - понимаешь? Ведь это немало...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг