И мы отбросили вверх огненными струями еще шесть корежащихся,
куржавящихся щупалец.
Сверху посыпалась щебенка и мелкие камешки. Пещерный приходил в себя.
Трубные звуки делались оглушительнее, и дрожащее отвратительное беспомощное
горло заметнее.
- Труба трупа, - непонятно сказал Георгий Алоисович.
- Ага, - подтвердил Куродо, - кому-то здесь остаться...
Рраз - это был словно бы взрыв кучи дрожащего студня - семь? - нет,
куда там - больше, девять, двенадццать щупалец выстрелили, вырвались в нашу
сторону.
- Ну и вонь, - сказал Валентин Аскерханович после того, как обугленные,
черные, извивающиеся от боли щупальца, задевая своды пещеры, воротились
обратно в тело пещерного - набираться сил, возрождаться для новой жизни, для
нового броска.
Я положил огнемет на землю.
- Ладно, - сказал я, - я постараюсь взять его за грудки.
Георгий Алоисович покачал головой:
- Не спешили бы вы.
- Ничего, ничего, - подбодрил Куродо, - здесь никогда ничего нельзя
знать наверняка. Может, самое время. Давай...
Я не успел пробежать и метра, как пещерный вспыхнул нестерпимым
сиянием, и грохот его трубы почти оглушил меня. За своей спиной я услышал
шипение огненных струй; но "отпетые", видимо, что-то не подрассчитали.
Одно из щупалец ахнуло меня по плечу и уползло прочь.
Я упал на камни, встал на четвереньки. Меня вытошнило. На четвереньках,
сквозь пещерный гул и гул боли во мне, я пополз к высящемуся надо мной
пещерному.
"Он мог убить меня одним ударом, - подумал я, - он мог втащить, втянуть
меня в себя, еще полуживого, еще способного чувствовать боль... Он просто
играет со мной, как кошка с мышкой. Он играет..."
Удар. Я распластался на коленях, пополз, будто змея.
"Он вобьет меня в пол своей квартиры. Он..." Вонь слизи на камнях,
грохот трубы и запах недосожженных щупалец.
"Зачем я ползу? Ведь мне не хватит сил даже подняться, не то что взять
его за горло?"
Пещерный, видимо, тоже так считал, потому, наверное, он не добивал
меня, а легонько прищелкивал-пощелкивал, валил с ног, если я поднимался на
ноги, сшибал на брюхо, распластывал, если я вставал на четвереньки,
вколачивал в камень, если я полз на брюхе...
Изо рта у меня текла кровь, и я понял, что это - нутряная кровь...
"Привет, - не подумал я, а почувствовалось мной, всем моим существом
прочлось, - отползался..."
...И тогда я увидел вздымающуюся прямо надо мной груду безобразного
тела, которое мне надлежало убить, чтобы оно не убило меня...
Я поднялся, перемазанный в грязи, в крови и драконьей слизи. Я встал
почти вровень с драконом и протянул руку, чтобы взять его за тонкое
вибрирующее горло, из которого рвались трубные звуки. Я тянулся к этой
тоненькой перемычке, отделяющей и соединяющей два отвратительные
вздрагивающие студенистые полушария, хранящей жизнь этих полушарий.
Я вцепился в склизкое холодное, словно намыленное горло, и в ту же
секунду бесшумно, деловито и едва ли не нежно меня обвили щупальца
пещерного.
Если бы бревна умели обнимать, они бы обнимали именно так, и никак
иначе!
Наступила тишина. Сияющая тишина.
Из меня выжимали жизнь, и я выжимал, капля за каплей, из кого-то, кто
сильнее меня, а все равно, а все одно... В наступившей сияющей тишине, где
нет ничего - только свет, и боль, и мускульное усилие сдавить, сжать это
чужое, выскальзывающее из рук, хрипящее, как и ты, как и ты теряющее жизнь,
капающее последними каплями жизни на загаженный пол пещеры, - я услышал
четкий голос Куродо:
- Джекки! Дави! Главное - сделал! Дави! Ты - жив, Джекки! Слышишь -
жив!
Этот крик решил дело... Что-то лопнуло в сдавленном мною склизком
горле, и разом обмякли, отвалились щупальца, и горячим вонючим хлестнуло в
лицо, отбросило прочь. Кончились сияние и тишина. Я слышал бульканье и
квохтанье. Пещерный лопнул, разорвался ровно посредине, жизнь вытекала из
него бурой жидкостью.
Подхватив меня под руки, Куродо и Георгий волокли меня по проходу.
Валентин Аскерханович бежал впереди.
И еще я видел многолапых, топырящихся лягушек, скок-поскоком
продивгающихся вместе с нами к сияющему солнцем, теплом, летом, лесом -
выходу из пещеры.
Они казались мне уменьшенными копиями того, лопнувшего, уничтоженного
мной существа, и потому, наверное, я решил, что это просто-попросту бред...
_______________________________________________________________
У самого ручья, вернее, небольшой речки, на волнах которой
поблескивали, перепрыгивая, искры солнца, я невольно вскрикнул, ибо увидел
голую Жанну Порфирьевну.
Она безмятежно и без опаски купалась.
"Отпетые" тоже удивились.
- Жанна Порфирьевна, - сказал Куродо, - мы, конечно, понимаем...Туземцы
мочат драконят, туземки работают и вам вроде как ничего не угрожает, но...
- Между прочим. - сказла Жанна Порфирьевна, - тот бородач, которого вы
побили, принес мне... батюшки! - Жанна всплеснула руками, - Джек! Что с вами
сделали!
Она кинулась ко мне и принялась удивительно ловко и умело раздевать
меня, стаскивая липкие склизкие одежды.
- Насквозь, насквозь, - бормотала она, - немедленно мыться, немедленно!
Потрясенный, сбитый с толку и ее наготой, и ее чуть ли не материнскими
нежными движениями, я только и смог пробормотать:
- Я весь в говне...
- Вижу, вижу, милый, - успокоила меня Жанна Порфирьевна.
Она помогла мне добраться до воды, и, когда я плюхнулся в прогретую
солнцем, чудную, чудесную речку, закричала:
- Трите, трите, трите, вот так наберите горсть песка и трите, стирайте
слизь, пока не въелась.
- Жанна Порфирьевна, - заметил Валентин Аскерханович, - вы бы отошли в
сторону и оделись, потому что Джек Джельсоминович вместо того, чтобы от
гадючьей слизи оттираться, смотрит на вас во все глаза.
А я, и в самом деле, смотрел, смотрел и... трель, трель, какая-то
дивная трель раздалась в воздухе вокруг меня, и мне захотелось растаять,
расплыться в этой самой речке, в этой текучей воде... под этим
небо...бо...боль...
Георгий Алоисович, Куродо и Жанна оттирали, отдирали песком въедающуюся
в кожу, твердеющую панцирем слизь дракона.
Я орал от боли. Мне казалось, что с меня сдирают кожу.
- Все... - Жанна Порфирьевна отбросила волосы со лба, - дальше просто
бессмысленно... Ну, все. Пристало и пристало.
Георгий Алоисович стряхнул с рук песок:
- Джекки, ты прости, дорогой, но мы слишком долго тебя тащили.
- Мда, - печально согласился Куродо, - будет теперь у тебя, как у
черепашки, на спине и на груди - панцирь.
Я приподнялся, поглядел на Жанну Порфирьевну - было так больно, что я
почти не обращал внимания на то, что она так и не оделась.
- Хрен с ним, - выхрипнул я, - зато никакая падла не проткнет.
Я побрел в воду смывать песок.
- Джек Джельсоминович , - услышал я голос Вали, - вы только не утоните!
Я отмахнулся, дескать, ну вас...
Я бултыхнулся в воду и поплыл.
Боль растворялась, расплывалась в реке.
Я выбрался на берег, потрогал сделавшуюся твердой, будто покрытую
пластинами, роговыми, плоскими, кожу...
- Ух ты, - сказал я шутливо, - какая штучка. Вроде как неснимаемая
кольчуга...
Жанна Порфирьевна уже оделась и вновь приобрела свой обычный строгий
вид - не то классной дамы, не то квартуполномоченной.
- Джекки, - строго сказала Жанна, - возьмите полотенце и как следует,
насухо вытритесь, может, все-таки сотрете кольчугу?
Я взял полотенце и принялся растираться изо всех сил.
- Может, пластиночки можно отколупать, - предположил Валентин
Аскерханович, - эвон как они друг против друга, будто плитки шоколада.
- Не болтайте глупости, - сурово прервала его Жанна Порфирьевна, -
лучше сбегайте к "автобусу" и принестите одежду.
("Автобусом" Жанна почему-то именовала ракету.)
Валя опрометью кинулся выполнять распоряжение.
Пальцами я подергал пластины.
Они вросли в кожу прочнее, чем ногти; собственно, они и стали теперь
моей кожей на груди и на спине.
- Жаль, - сказал я, - что брюхо так не заросло...
Наверно, я все-таки довольно неискренно это сказал, потому что Куродо
взялся меня успокаивать.
- Одноглазый, - сказал он, - да ты не расстраивайся - все подземные
девахи от панцирных тащатся - вон как на тебя Жанна Порфирьевна уставилась.
- Да, - постарался я пошутить, - но мне кажется, в ее взоре больше
жалости, чем вожделения.
- Еще бы нет, - невесело усмехнулась Жанна, - теперь вас всенепременно
выберет дракон. Просто "отпетому" может повезти, но панцирному...
Тем временем вернулся Валентин Аскерханович с моей одеждой и
отрапортовал:
- Жанна Порфирьевна, ваше задание выполнено! Спешу заметить, что у
самого, как вы выражаетесь, "автобуса", громоздится узел, мохнатый,
косматый, - и он, понимаете ли, шевелится.
- Юноша, - важно спросила Жанна Порфирьевна, - вы, я надеюсь, не
развязывали узелочек для того, чтобы посмотреть, что же в нем шевелится?
- Никак нет, - заулыбался Валентин Аскерханович, - я испугался и тотчас
же убежал...
- Это - правильно, - кивнула Жанна, - это - верно... Я же говорила
вам... Бородач, которого вы побили...
Я одевался. Про себя я отметил, что мне стало тяжелее носить самое
себя, но зато увереннее, прочнее...
Вросшие в кожу пластины заставили меня почувствовать мое собственное
тело как нечто не совсем мое, нечто надетое на мое "я", как я надеваю сейчас
на мое тело одежду.
- Все равно, - сказал Георгий Алоисович, - я не понимаю. Мы должны были
успеть...
- Мало ли что, - пожал плечами Куродо, - мы же всего не знаем. Джекки,
ты ведь в санчасти лежал?
Я кивнул.
Валентин Аскерханович замялся, а потом, решившись, объяснил:
- Джек Джельсоминович еще как лежал-то, его отпи... - он взглянул на
Жанну Порфирьевну и осекся, - зверски избили, и ему пришлось довольно долго
пролежать.
- Э, - спросил Куродо, - так в тебя доливали?
- Да, - сказал я, - конечно... Иначе бы я просто не выжил.
- Ну, - протянул Георгий Алоисович, - тогда понятно.
____________________________________________________________
У весело потрескивающего костра, действительно, громоздился узел. То
была шкура зверя, когда-то содранная с поверженного врага, распяленная,
высушенная, а теперь вот завязанная крепко-накрепко и чуть-чуть
пошевеливающаяся.
Жанна Порфирьевна подбросила в огонь хворосту, снова принялась
устанавливать сковородку.
- А этот твой, - опасливо спросил Куродо, - ухажер не придет? Надоело
его бить. И как-то неприлично... прилетели Посланцы Неба, накидали "банок" -
и улетели.
- Нет, - засмеялась Жанна, - он уже приходил. Я говорила. Воон какой
подарок принес. Я все равно его выгнала. Лопотал что-то... Нес какую-то
несусветицу. Лучше узел развяжите.
Валентин Аскерханович развязал узел - и я увидел великое множество
мелких маленьких копошащихся, переползающих друг через друга, попискивающих
драконышей.
- Фу, - сморщился Валя, - эту гадость мы есть будем?
- Вы ничего не понимаете, юноша, - ответила Жанна, ловко подхватывая за
лапку драконыша и швыряя его на раскаленную сковороду, - вкус -
изумительный! раковый суп не сравнится, а цвет и формы тела...
Пища, щерясь, лопаясь, драконыш расползался по сковороде...
Вслед за первым в булькающее (чувствующее боль? или уже мортвое, уже
убитое?) месиво отправился второй, третий.
Жанна помешивала варево щепкой - и я вдруг вспомнил Тараса, убивающего
прыгунов в учебной карантинной пещере, я вспомнил зеленую слизь, покрывшую
пол пещеры - и исчезающие в ней, расплывающиеся оскаленные в неизбывной муке
ящериные лица прыгунов.
Мне сделалось тошно.
Я поднялся и, зажимая рот, побежал прочь.
- Джек Джельсоминович, - крикнул мне вослед Валентин Аскерханович, - вы
куда?
- Поблевать. - быстро объяснил ему Куродо.
Обхватив ствол белого дерева, я согнулся в мучительном пароксизме
рвоты.
Меня выворачивало довольно долго.
Наконец я отер рот ладонью и поглядел вверх, поскольку мне нравилось
голубое небо в просветах зеленых листьев.
Небо я тоже увидел, но сначала я заметил повесившегося бородача, того,
что кричал: "Аз тебе хоцю" - и только потом - зеленую листву и голубое небо.
Глава седьмая. Дракон для рыцаря
Начальник школ приехал к нам раным-рано.
- Ага, - сказал он, завидев меня. - Джекки? Ты-то мне и нужен. Пойдем
поговорим.
Он помахивал стеком, стоял, широко расставив ноги, - вроде бы прежний,
но я-то видел, как он сдал, как постарел.
Мы вышли из коридора нашей квартиры, потопали по улице.
Начальник школ покуда просто трепался, рассказывал всякие историйки про
вновь поступающих, заметил, что в последнее время стало совсем мало
"вонючих". "Старик", в самом деле, стареет.
- Вот что я тебе хотел сказать, Джекки, - наконец выговорил начальник
школ. - Ты, понимаешь ли, обречен дракону, это уже ясно. Недаром ты и книги
про Джорджи читаешь. Все прочел?
- Нет, - я потрогал щеку, - нет. Их все читать необязательно. Авторы
переписывают друг у друга, и что совсем уж странно - переписывают друг у
друга вранье. Сходу определяется: где схожие эпизоды - там вранье.
Начальник школ кивнул:
- Так. Ничего удивительного, чтобы не поймали на противоречиях,
тщательно сверяют свой текст с первоисточником.
- А что, - заинтересовался я, - в самом деле есть воспоминания Джорджи?
- Да нет, - начальник школ поморщился и махнул рукой, - какие
воспоминания!.. Он и писать-то, кажется, не умел... считать... умел, -
усмехнулся начальник школ, видимо, вспомнив портрет толстенького, себе на
уме Джорджи.
- Бог с ним, с Джорджи, - сказал я. - Вы что-то мне сказать хотели,
ведь так?
- Ну, так, так, - начальник школ переложил стек из одной руки в другую.
- Я тебе хотел сказать, Джекки, что нынче уже ясно - никуда тебе от старика
не деться. Если не зацепят на других планетах, то - все...
- Ну и прекрасно, - сказал я, - я для того только сюда и вползал, для
того только из меня здесь...
Начальник школ похлопал меня по плечу:
- Джекки, ты не ерепенься: к старику - это значит в "вонючие".
Другого-то пути нет! И Джорджи сгинул в "вонючих"...
- А, - я стукнул себя по лбу, - как же я не догадался, столько книг
прочел, и каждый раз такая патетика, такой пафос - исчезновение,
растворение.
- Да, да, - невесело посмеялся начальник школ, - ты подумай, Джекки...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг