помню, забыл. Мэлори помню, как она мне рассказывала, до чего же ей нравится
эта сцена - два сильных смелых бессовестных человека, еще не совершившие ни
одного преступления. Ни одного!.. Их совесть - чиста. Может, поэтому у них и
нет совести? Вспоминаю, сминаю, вминаю в мозг расползающийся, темнеющий, как
эта ночь: - "К украинцам, в их буйные курени, владеть конем и шашкой
научился. Явился к вам, Димитрием назвался и поляков безмозглых обманул, что
скажешь ты, прелестная..."
У меня затекли ноги, я сделал шаг-другой, потоптался на месте и
наступил на что-то мягкое, податливое.
- Ат! - Мишель вскинулся моментально, будто и не спал вовсе. Я еле
успел уклониться от удара.
- Мишель, - громким шепотом предупредил его я, - это я, Джекки... Это
я, я, я.
- Ах ты... - прошипел Мишель, - я тебе что сказал? Чтобы ты учил
строевую песню лежа! и не вслух... А ты еще маршировать вздумал!
Рыболов! Ложись и вспоминай приятное...
- Мишель, - взмолился я, - я засну лежа, и он меня зарежет.
- Значит, - рассердился Мишель, - туда тебе и дорога. "Отпетый"
нашелся. Знаешь, как нас кантовали? Я дерьмо жрал!
- Знаю... Вы рассказывали о своих пиршествах.
- Ляг, - шепотом приказал Мишель, - и не умничай.
- Я о вас думаю, - буркнул я, укладываясь, - не о себе.
Я глядел во тьму. Глаза набухали кровью, веки наливались свинцом -
вот-вот сомкнутся, стянутся, и я полечу в мягкий сон, длинный и сладкий,
словно выворачивающий челюсть зевок.
"Странные они люди, "отпетые", - думал я, - жестокие, циничные? Да?
Вообще-то, люди как люди: любого запихни в подземелье рептилий, любого
обучай убивать - и этот любой озвереет, оскотинеет. Что, разве не так?
Убийство - это дело такое... такое..."
Я уже спал. Я снова стоял на площади перед кинотеатром и снова видел
живое кишение омерзительных тварей, "гаденышей", и снова шел на них, в них,
чтобы давить, душить, терзать - вот этими руками, этими самыми руками, нет!
- голым мясом пальцев и ладоней раздирать эту пакость, эту живую мерзость,
которой не должно жить...
И я снова поворачивался и видел Диего. Диего промахнувшегося, Диего,
вместо меня ножом проколовшего пустоту.
Я смотрел на Диего, и странная мысль мелькнула у меня в голове: как же
так? Ведь Диего - мертвый? Как же он? И где это я? Ведь это уже все было,
было...Так это я, что же, сплю?
Диего быстро нанес удар ножом, я отбил удар и проснулся, поскольку,
действительно, отбил удар. Я успел вскочить на ноги, включил "светильник
координатора" на полную мощность и не удивился, увидев в слепящем отчаянном
свете жреца, выронившего нож, жмурящегося от нестерпимого света.
- Мишель, Валя, - крикнул я, - есть.
Жрец, опомнившись, кинулся бежать, но тут же получил удар прикладом
огнемета и упал.
- Ну, падла, - с удовольствием выговорил Мишель, - сейчас я из тебя
Венеру в мехах сделаю.
- Пощадите, - проговорил жрец.
Я чуть не выронил "светильник координатора".
- Я, - жрец стоял на коленях, - мольба, та, прозба, не убивайт... Я...
прозба.
Валентин Аскерханович потрясенно спросил:
- Э, чудо в перьях, ты что, по-человечески разговариваешь?
- О, та, та... Я тайно исучил... Пыло трудно... Я подслушивал, что
говорил ваш... крокодиль, та... и с теми, кто прилеталь до фас... та... я...
учеба, та?
- Сучил, - потрясенно повторил Валентин Аскерханович, - вот так сучил.
- Я пуду вам приводиль девушек... Только не нато много... Нас мало...
софсем... и тут фы...
Я вдруг представил себе, что должен был ощущать этот несчастный
полуголый, ослепленный потоком света, отделенный от нас стеной тьмы.
Наши голоса доносились до него из-за этой стены, и были голосами тьмы,
голосами ночи, так для нас биение крыл в обступившей тьме было биением крыл
не птиц, но ночи - и я спросил его:
- Неужели вы один изучили?
- О, нет, нет, - жрец поднял руки, - нет... Ни Федька коем... нет...
Это крокодиль... училь, он гофориль мне... ты - турак, биль... палка,
крокодиль... училь... Витель, что я... тайно, сначала биль, потом училь,
биль и училь...
- Крокодиль? - недоуменно спросил Валя. - Какой крокодиль?
- О, фы - хитрый, - жрец заученно-фальшиво засмеялся, - о, фы - мутрый
крокодиль...
Жрец стал бить поклоны:
- Я просиль, чтобы софсем мало девушка. Софсем.
- Мало? - переспросил Мишель. - Ты вон сколько себе нахапал.
- Но я должен делиться с крокодиль - не один Нахтигаль.
Мне стало не по себе от моей догадки.
Я взял за руку Мишеля. Он резко вырвал руку.
- Ну, что ты цапаешь, как девка в темной комнате: ах, мне страшно, ах,
я так боюсь, ах, что вы делаете, ах, как вам не стыдно. Ну да, (бормот.
- Б... - выдохнул Валя, - как же он подхватил?
- Так, - Мишель вступил в круг света рядом со жрецом, - эй, слушай, как
тебя? Я - понял? - я - добрый крокодил... Я никого не ам-ам, понял?
- Поняль, поняль, - закивал жрец, - Тихон тоже очень, очень тобрый
крокодиль... Я - понимайт... Нахтигаль - слой, плохой, фу... Нахтигаль ель и
плеваль... если пы не крокодиль, тобрый, тобрый, Нахтигаль фообще бы не
ель... фу, слой...
- Так, - Мишель потянулся, - круто... Где - крокодиль? Где он? Хотим -
видеть! Понималь?
Мишель орал, как глухому, раздельно выговаривая каждое слово...
- О, та, та, - закивал жрец снова, - понималь, понималь, я -
отфодить...Та? Фы будете иметь еще польше девушек, я отфодить.
- Притуши фонарь, - приказал мне Мишель.
Я убавил яркость.
Жрец заморгал.
- Мишель, - спросил я, - а разве это случается на других
планетах? И почему это называется "(бормотом"?
Жрец поднялся:
- Я... идти?
- Идти, идти, - махнул рукой Мишель, - не вздумай прыгать в сторону.
Понял? Убьем. Слово "убьем" понимаешь?
- Упьем? - жрец недоуменно оглядел нас, чуть выступающих для него из
тьмы, наверное не имеющими для него объема, едва ли не нарисованными
фигурами. - Упьем? - повторил он. - Не понимайт.
- Съедим, - объяснил я. сообразив в чем дело.
- О, - обрадованно закивал жрец. - Это - понимайт, это - знайт...
_____ __________________________________________________________
Ночь кончалась, когда жрец привел нас к пещере. Вернее, то была не
пещера, а некое углубление в горе, этакая вертикальная яма.
Мы увидели в уже сереющем свете начинающегося утра стол и стул,
сидящего на стуле Тихона, нога на ногу, одетого во френч, в великолепных
офицерских брюках - ни дать ни взять начальник школ, и даже стек в руке.
Перед расфранченным Тихоном стояли девушки.
Тихон махнул стеком и гортанно выкрикнул что-то. Одна из девушек
подошла к столу. Она стояла перед Тихоном руки по швам - и в одном этом
стоянии голой девушки перед расфранченным, разодетым Тихоном было столько
всего, что мне уже захотелось шарахнуть по этому гаду...
Тихон откинулся на стуле:
- Хороша, канашка, - выговорил он, и я понял его.
Я отвернулся.
Валентин Аскерханович шепнул:
- Это - зря. По инструкции полагается смотреть, если ты - настоящий
"отпетый".
Я поднял голову.
Зеленая пупырчатая тварь громоздилась над девушкой.
Спина твари будто бы состояла из множества шевелящихся, сплетающихся и
расплетающихся червей.
- Я тебе не нравлюсь, красавица? - услышал я издевательское, - а вот
так, вот - эдак?
И Тихон повернулся к ней "спиной".
Я увидел омерзительное, белое, склизкое брюхо, вздрагивающее горло
жабы.
- Я, - говорил Тихон не для девушки, для себя, - двуликий Янус... Вижу,
чувствую, ем, убиваю обеими сторонами тела...
- (бормот, сказал Мишель внятно, но тихо, - (бормот - самый, блин,
настоящий... Одноглазый! Иди, выведи парня... Воон, к тому кусточку и оттуда
кликни, кликни его погромче, чтобы пошел на тебя... Валя, бей из "тога",
нужно тело привезти.
Валя вытащил небольшой черный, похожий на пистолет "тог".
Я подбежал к указанному Мишелем месту.
Тихон резко повернулся в мою сторону "червяками". "Ага, - сообразил я,
- не очень-то ты двуликий."
- Тихон, Тиша, - громко позвал я, - иди! Надо поговорить.
Тихон зашипел почти по-змеиному, впрочем, в этом шипении я будто
различил неистовую, клокочущую ругань, и пошел на меня, чуть набычившись,
чуть принагнувшись.
И странным был этот его ход, его движение. Мне показалось, что тварь
вышагивала ко мне едва ли не обреченно, едва ли не подневольно...
Так Нахтигаль, давясь и корчась от боли, пожирал свои жертвы.
Нечто сильнее Тихона, сильнее его ума, его осторожности, инстинкта
самосохранения (как-никак, опытнейший "отпетый"!) гнало его на меня.
Впрочем, возможно, мне это и казалось
Валентин Аскерханович выстрелил, когда оставалось совсем недалеко,
когда я уже чувствовал дыхание твари, которая когда-то была Тихоном.
Тихон рухнул у самых моих ног.
- Его пример - другим наука, - услышал я голос Мишеля, - ишь чего
удумал! На вольном воздухе попрыгать... Ах ты...
Мишель не успел договорить. Я смотрел на валяющегося на траве чужой
планеты Тихона, Тихона, ставшего тварью. Я увидел его лицо. Именно лицо, а
не морду, не харю, не рожу. И это было особенно страшно - человеческое,
искаженное неизбывной нечеловеческой мукой лицо у рептилии, у жуткой
гигантской твари. "Э, - подумал я невольно, - да ты больше нуждался в
лечении, чем в наказании".
Вввизг, вернее - взвизг, как хлыстовый удар.
Первой рванулась к убитому Тихону девушка, стоявшая перед ним
навытяжку.
По дороге она опрокинула столик, а стул отлетел в заросли так, что
можно было подумать: это он сам отпрыгнул.
Девушка ногой врезала Тихону в отвратительное, когда-то шевелящееся
множеством червей брюхо.
Следом за первой кинулись и другие.
Жрец крикнул что-то, явно предостерегающее, но остервеневшие женщины с
вполне понятной и все равно страшной радостью не слышали никого и ничего.
Ввввизг.
- Мишель, - услышал я вопль Валентина Аскерхановича, - да ты что? Чувих
сейчас только огнеметами! Только!..
- Блин, - орал в свою очередь Мишель, - Валька, пусти! Чем я
отчитываться буду: на мне два трупа!.. Пусти... Если обормота растопчут,
растащат, чем я отчитываться буду? Раз в жизни такая удача бывает - живого
(бормота подстрелить и в целости трупешник доставить. Пустии! Они же мне ни
ласты, ни плавника от (бормота не оставят...
Я оглянулся.
Мишель всерьез рвался в свалку, кишевшую недалече от меня.
Я крикнул Мишелю:
- Погодь! Все уладим без огня и дыма!
Я поискал глазами жреца.
Жрец сидел на земле, поджав ноги, выпростав руки, развернув ладони
встречь восходящему солнцу.
Казалось, он не слышит воплей девушек, разрывающих на части тело их
недавнего мучителя, не видит Мишеля, скидывающего огнемет с плеча, чтобы
садить огнем в толпу обезумевших от счастья освобождения и мести людей.
Я подошел к жрецу, нагнулся, тронул его смуглую узкую руку.
Жрец вопросительно поглядел на меня.
- Мы, - я поколотил себя в грудь, - их, - я указал на резвящихся
девушек, - съедим - ам-ам, - для наглядности я поклацал зубами, - если ты, -
я ткнул в жреца пальцем, - их, - тот же маневр, - не разгонишь, - я разгреб
руками воздух, - понял? Нам... нужен... труп... целый...Ясно?
Жрец кивнул, легко поднялся и, вытянув руки, выкрикнул, выхрипнул нечто
повелительное, грозное, во всяком случае не предвещающее ничего хорошего.
Девушки, забрызганные зеленоватой слизью, тяжело дышащие, как-то
удивленно, будто в первый раз взглядывающие друг на друга, расходились
нехотя, медленно, через силу.
Я с уважением поглядел на жреца.
Жрец повторил свой крик.
Девушки уходили прочь в светлеющий лес.
- Куда это они? - ошеломленно спросил Валентин Аскерханович.
- Мыться, надо полагать, пошли, - пожал плечами Мишель, - ты лучше
погляди, что эти суки с (бормотом сделали.
- Скажи спасибо, - философски заметил Валентин Аскерханович, - что хоть
это оставили!
Глава третья. Пещерная жизнь
- Ббте, - полковник бегал по своему кабинетику, - ну, орлы, ну, соколы!
Как вы умудрились сразу (бормота не распознать! Это ж, ебте, легче легкого!
- Осмелюсь доложить, - встрял Мишель, - коллега полковник, - но не одни
мы не заметили категорических... - Мишель призадумался, - нет, этих
патриархальных изменений в коллеге Тихоне.
Гордей Гордеич затопал ногами:
- Кардинальных, во-первых, ебте, употребляй только те слова, что
знаешь, во-вторых, и в-третьих, ты мне байки прекрати травить.Ты мне два
трупа привез и не пойми что, киш-миш какой-то, ебте, олья-подрида,
ирландское рагу...
- Коллега полковник, - угрюмо заметил Мишель, - но в лаборатории
анализы показали - (бормот.
- Ббте! - полковник ударил себя по ляжкам. - Да если бы анализы не
показали, я бы тебя и вовсе слушать не стал, я бы из тебя самого (бормота
сделал, - полковник хлопнулся в кресло, - уф, уморил, - он и в самом деле
утер пот с лица.
...На обратном пути в казарму Мишель материл Гордей-Гордеича.
Я смотрел на мелькающие мимо нас пальмы в кадках, потом на выбеленные
стены.
"Вот те на, - внезапно подумал я, - и это - мой дом? И я тосковал по
нему, по этому пещерному житью, там, под открытым небом, в мире, полном
звуков и запахов? Это - мой дом? Привык, притерпелся?"
Я вспомнил успокоившегося, утихшего Нахтигаля. Он - спал, освобожденно,
счастливо.
Слоновья туша мерно и мирно дышала - вверх-вниз; пасть была распахнута,
и было видно, как затягиваются, зарастают раны неба.
Тогда я спросил у Мишеля:
- Зачем он это делал?
- Кто? - переспросил Мишель. - Тихон?
Он пожал плечами, потом сказал:
- Власть. Вообще неизвестно, что там в организме щелкает, когда
обормотом становишься. Но я думаю - власть. Свобода и власть. В "вонючки"
хлопаешься со страху, прыгуном, борцом или еще каким ни на есть монстром
делаешься от привычки, от воздуха поганого наших пещер, ну а обормотом -
власть...Ты - уродина, ты - страшен, отвратителен, но ты - всевластен, ты -
свободен. Ты никого не боишься, наоборот, все тебя боятся.
Тогда я посмотрел на Мишеля с уважением.
Впрочем, он тут же добавил:
- А на самом деле, кто ж его знает, отчего кто кем становится. Судьба,
ебте, как говорит Пиздей.
- Эй, Одноглазый! Ты что, заснул?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг