- Ой, ой, ой, как неудачно! Ой, зачем так сказали? Ой, лучше кричать и
ругаться, чем так!..
- Сквернавец, - шипела, выпуская розоватую слюну на пол, Катенька, -
ссквернавец, мммастодонт, шыкым, айшыкым. Рруку держи, руку!
Катенька довольно умело натягивала на меня пижаму, выламывала руки с
явным, нескрываемым удвоольствием.
- Все! - снова (как видно, успокоившись) пропела она, обдернув на мне
пижаму. - Уу, - Катенька швырнула меня на кровать, а потом с силой надавила
зеленой огромной лапой. Лапа легла на мое лицо, и я едва не задохнулся.
- Сетку не порвите! - в ужасе заверещал Фарамунд Иванович.
- Ладно, - с явным сожалением вздохнула Катенька, - пойдем, Коля...
Я слышал, как хлопнула дверь и из коридора донеслось густое пение
Катеньки:
- Расцветали яблони и груши...
- Пааплыли туманы над рекой, - дребезжащим тенорком подхватил Коля.
- Выходила на берег Катюша, - тенорок Коли и контральто Кати затихали
вдали, - на высокий на берег, крутой...
* Часть вторая. Драконы *
Глава первая. Бриганд Мишель
Неделю мы отдыхали на поверхности. Привыкали. Обживались. Жарились на
солнышке. Купались в речке...
Мишель объяснял нам:
- Там - Длинношеий. Притом - слоновый Длинношеий. Такие обычно жрут
травку и бананы, а этот наладился хряпать мясо...
- Так его живым? - заинтересовался Федька.
- Угу, - кивнул Мишель, - нас, конечно, на Длинношеего бросают, но
этого убивать - ни-ни.
- Вот пускай, - разозлился Валька, - этим "южане" занимаются.
- Ты оборзел, Валя, - деловито и солидно сказал Мишель, - ты просто
оборзел: вместо того, чтобы радоваться тому, что тебе досталась творческая
интересная работа - не резать, а ловить! - ты воротишь рыло. Пиздей тебя не
слышит, вот бы порадовался. Там, кстати, есть один из "южан". Он и
трезвонит.
- А, - зевнул Федька, - мне-то все равно.
..."Южанин" встретил нас неприветливо. Одет он был так, как все здесь
одевались: звериные шкуры и еще какая-то шерстистая гадость.
- А, Мишка, - поприветствовал он Мишеля, - Федька с тобой, Валя... А
это что - новенький?
- Тиша, - порадовался Мишель, - ну, тебя не узнать. Нам тоже так?
Тиша только рукой махнул:
- Аа... Хрен с ним. Будете посланцами Неба... Верховный жрец завтра
камлает - вот вы и въедете.
- На машинке? - сразу заинтересовался Мишель.
- Можно и на машинке, - тускло как-то согласился "южанин", - а
вообще...
Это была жаркая влажная планета. Я глядел во все глаза на лопающееся
душное великолепие плодов и ветвей, на сплетение зеленого, красного, синего,
покачивающееся под ветром. Мои уши, привыкшие к тишине и гулкости
подземелья, где каждый звук на особицу, отдельно, впивали, жадно вливали все
это слитное цмоканье, чвирканье, свиристение, шелест, шуршание, гортанные
крики птиц, шипение.
- Вы так грохнулись, - задумчиво заметил Тиша, - что жрец камлание на
завтра назначил.
Я щекой прислонился к косматому стволу. Я трогал черные жесткие волосы
ствола пальмы рукой. Я был счастлив. Я пил воздух.
- Ты здорово по-здешнему балакаешь? - спросил Валька.
- Ничего, - скромно заметил Тиша и вдруг залопотал нечто переливчатое,
гортанное - не то песня, не то клекот, - как Тихон Андреевич разговаривает?
- с гордостью спросил он.
Федька, ни слова не говоря, показал большой палец.
- Аа, - довольно протянул Тихон, - то-то вот! Что это у вас боец такой
зелененький? Совсем заманали беднягу?
Диего, в самом деле, едва держался на ногах. Тяжело дышал, переводил
взгляд с дерева на дерево, с лианы на лиану.
- Ничо, - хмыкнул Мишель, - оклемается.
- Хорошо, - кивнул Тихон, - пойдем пещерку покажу.
Мы шли по лесу, сплетающемуся над нами и под нами, по лесу звучащему и
дышащему, по лесу, прогибающемуся под нашими ногами...
- А вот и он, - Тихон указал на флегматичного черного ящера, с
наслаждением чмокающего яблоки с огромной яблони.
- Вот зараза, - подивился Мишель, - чик по шее - и фонтан в небо, а
вот...
- Низя, - погрозил ему шутливо пальцем Тихон.
Мы миновали ящера, осторожно обогнули его, и я поразился его слоновым
лапам, плотно и прочно воткнутым в землю леса.
- Так он ничего, - объяснял Тиша, - а как его какая муха укусит, глаз у
него точно лопнет! Расширится, чуть только из орбиты не вылетит - и
пошло-поехало. Хвостом метет, так что треск стоит, лапами рвы пробивает - и
шипит, гад, паскуда, шипит, головенкой на шее крутит, брымс, брымс. Тьфу, -
и Тиша плюнул.
Мы увидели вход в пещеру.
Собственно, то была и не пещера вовсе - в том смысле, в каком мы,
"отпетые", понимали пещеры.
Так, небольшая белая отлогость в горе, углубленьице, ямка.
Рядом бил светлый искрящийся ручеек. Он напоминал струящееся,
брезжущее, оплотневшее дыхание горы.
Я нагнулся к ручейку - и омочил пересохшие губы. Вода была сладкой. Или
мне показалось?
- Дрыхните, - великодушно сказал Тихон, - а я пойду к верховному жрецу
сообщу, мол, так и так - бумкнулись Посланцы Неба. Принимай гостей.
Диего как стоял, так и рухнул сразу, словно подкошенный. Федька сидел
на земле, сняв обувь, и блаженно жмурился. Большие пальцы его ног шевелились
- вверх-вниз.
- Ккайф, - выговорил он, - вот меня кто спросит: "Федор Евлампиевич,
для чего ты "отпетым" сделался? Для чего в Северный определился?" А я
отвечу, а для того, блин, чтобы почуять, что такое настоящее счастье! А
настоящее счастье - это, блин, когда чего-то нет, нет и нет! И вдруг -
фигакс! Вот оно - солнышко, песочек... а не лампочки в коридорах...
- Осторожно, - прокомментировал его лирический монолог Тихон, - тут
змеи ползают.
- И что ты нам, приятель, вкручиваешь, - сказал, растягиваясь на песке,
Мишель, - будто ты еще выбирал: идти в "отпетые", а коли идти, то куда - в
Северный или в Южный... Взяли и послали.
Мимо нас царственно-неспешно прошел ящер. Его голова на узкой змеиной
шее возносилась высоко над телом, грузным, почти слоновьим. Я представил
себе, как змеиная шея выкручивается, изгибается - мне стало противно, и я
отвернулся.
- Груши жрать пошел, - сказал, проводив его взглядом, Тихон, - потом
спать завалится. Спит чутко - даром, что храпит...
- Он что, - спросил Мишель, положив голову на скрещенные руки, - один -
на планету?
- Да какую планету, - Тихон презрительно поморщился, а потом обвел в
воздухе нечто округлое, ровное, - секторок - тьфу! И если бы не
единственность его, у-ни-каль-ность, - Тихон выговорил это слово чуть
насмешливо, выпячивая губы, - я бы это чудо сам бы приговорил... Но ты же
видишь, - он обратился к Мишелю, - такого строения ящерки людоедами не
бывают. А этот жрет; ржет, игогокает - и жрет.
Я вспомнил Мэлори, Мэлори в белой накидке и огромную лысую голову,
выстреливающую из пасти длинным змеиным жалом. Почти не сдерживаясь, почти
не помня себя, я с силой вломил по бьющей из горы тугой сверкающей струе - и
окровавил кулак о камень.
Тихон удивился:
- Что это он у тебя?
Мишель чуть приподнял голову:
- Одноглазый, - сказал он, - ты и впрямь развоевался. Ложись отдохни..
Завтра нам... Эгей, - он обратился к Тихону, - а ты у этих... в секторе -
тоже за жреца?
- Не... - заулыбался Тихон, - я у них как бы тоже - Посланец Неба. Я
бы, ей-ей, сам бы управился, но такой экземпляр...
- Видим, - хмыкнул Мишель, - хороший экземплярчик - ничего не скажешь.
Я улегся на песок рядом с "отпетыми", свернулся калачиком, смежил глаза
и постарался заснуть, сквозь теплую, прогретую солнцем дрему, сквозь
розоватый солнечный сон до меня доносилась беседа Тихона и Мишеля.
- А чего из Южного не вызвал? своих?
- Да я вызывал...
- Аа, понятно, - Длинношеим брезгуют, пускай вонючки-северяне на
этом...
Провал... Плыву в голубой теплой, теплой реке, и меня мерно
покачи-пока-чи-покачивает на волнах, вверх-вниз, вверх-вниз... Вот рядом со
мной останавливает в струящейся воде свое незыблемое тело сжатая с боков,
плоская и острая, как нож, лупоглазая рыба. Рыба шевелит вывернутыми губами
- и я слышу голос Тихона.
- Жрец тут - главный. Он к Длинношеему девушек водит. Смелый мужик -
вот увидишь.
Провал... Это не река вовсе, это - небо, оно - неподвижное и теплое.
Оно - голубое. Сверкающее, сияющее. И я медленно, медленно плыву по небу.
Вернее, не плыву даже, поскольку, подумав, решаю просто идти по небу... Иду
- и не проваливаюсь в пустоту меж мной и планетой. Стало быть, я не иду, а
лечу! И навстречу мне - птица. Остроклювая, кругологоловая, черно-белая, с
плоскими, острыми, словно ножи, крыльями. Она славно режет воздух крыльями.
Она раздувает горло, чтобы звуки песни, свиристение птичье вытолкнуть в мир.
И я слышу голос бриганда Мишеля:
- Тиша, ты хрен чего, он что же у тебя, и серебряные украшения ест?
- Да нет, нет, - ласточка вьется вокруг меня, делает петлю за петлей,
словно накидывает на меня эти петли, раздувает горло, чтобы освободиться от
взрывающих ее маленькое тельце звуков, и снова я слышу человеческий голос,
голос Тихона, - это - мзда. Плата за страх. Его бы тоже надо к нам
притаранить, исследовать в лаборатории, - короткий смешок, - бесстрашный
мужик... Идет прямо на беснующегося зверя - волочит за собой девку... Ну
ладно, ящерка на девку кидается, а ну как...
Провал, провал - не река, не море, детская кроватка с сеткой. Я -
маленький. слабый, больной, мама склоняется надо мной, гладит по голове. Я
сплю и не сплю, я мечтаю или это, действительно, тепло маминой руки?
- Одноглазый, - меня трясут за плечо, - вставай, вставай, а то ишь!
разоспался.
Я разлепил глаза. На этой планете и ночь была тепла, мягка и легка, как
одеяло в детстве.
Тело ломило от сна в одежде. "Отпетые" стояли поодаль, едва-едва
выделяясь из окружающей тьмы.
Я поднялся и пару раз присел. Согнул ноги, встряхнулся... Тьма была
проколота звездами, а звезды были прикрыты огромными листами пальм.
Листы шуршали. Ночь перекатывалась, словно гулкая бочка. Откуда-то
издалека, издалека доносилось бухание барабанов. Там было зарево. Бледное,
чуть заметное в сгустившейся тьме.
- Одноглазый, - сказал Мишель, - отдохнули - и будя! Пошли... Вон Тиша
удивляется, отчего ты такой борзый, борзой.
Мы шли по тропочке следом за Тишей, отгибая с дороги ветви кустов и
деревьев, мешающие нам идти...
Мелкая неясная живность шмыгала мимо нас и даже пересекала порой
тропинку, проносилась мимо нас, задевая наши тела.
Эта планета, казалось, перенаселена, она была переполнена звуками, и
приближающееся бамбакание барабана вписывалось, вплеталось в звуки этой
ночи.
Нам стало слышно захлебывающееся завывание.
- Ау, ау, ау, ааа, - выл кто-то в такт грохоту барабана.
Но ни это завывание, ни сам грохот нимало не заглушали ближних звуков.
Пищание, трещание, хлюпание, странное трепыхание и стон, стоон, точно кто-то
кого-то ел или кто-то кого-то любил.
Ночь, несмотря на столпившиеся, стеснившиеся к самой-самой тропке
деревья, была распахнута вширь.
Ночь и планета были все - настежь.
Впрочем, наступил наконец такой момент, когда грохот барабана и
завывание шамана заполонили-заполнили собой все.
И тогда мы увидели огромную поляну, освещенную столбом огня,
теряющегося где-то в далеких темных небесах, где, трепеща, гасли искры и где
недвижно-холодно, пронзительно-остро горели звезды.
В центре поляны, совсем близко от уходящего, от текущего ввысь столба
пламени, - кружился, бил в бубен и завывал небольшой обнаженный человек. Или
он казался небольшим по сравнению с огромным, чуть зыблемым, желтым столбом
огня? Или он казался маленьким из-за обступившей, обставшей поляну,
колотящей в барабаны, подхватывающей его завывания толпы?
Обнаженный человек, извивающийся, лупящий в бубен, взывающий,
взвывающий, казался точкой, мускулистой точкой, которая стягивала вокруг
себя шевелящуюся ночь, столб пламени, подвывающих, неясно видных в толпе
людей.
- Нуте-с, - сказал Тихон, - он, кажется, в порядке. Давайте-ка в небо -
из огнеметов.
Что мы и сделали.
Четыре огненные реки рванулись, протекли в черное небо и, надломившись,
попадали вниз, шурша искрами и поджигая лес.
Я ожидал, что начнется паника, но жрец остановился и выкрикнул нечто
гортанно-клекочущее.
Вмиг от замершей, застывшей в ужасе толпы отделились несколько неясных,
но очень поворотливых теней и кинулись к деревьям, на которых уже
распускались огненные опасные цветы.
- Молодец, - похвалил Тихон, - сначал насчет пожара распорядиться, а уж
потом с Посланцами Неба побеседовать. Вот это мистик так мистик.
Жрец приложил рупором ладони ко рту и вывел в импровизированную таким
образом трубу эдакую "галорию", эдакую переливчатую руладу, что я
моментально вспомнил киносеанс и начальника школ.
Тиша ответил так же, но значительно хуже. Несколько раз срывался на
фальцет и дал "петуха".
Федька даже поморщился и затряс мизинцем в ухе.
- Тоже мне - меломан, - недовольно буркнул Тиша.
- Как ты языкам скоро выучиваешься, - с откровенной завистью произнес
Мишель.
- Пошли, - не обратив на комплимент никакого внимания, сказал Тиша, -
зовут, елки-палки, ебте, как говорит ваш Гордей, Посланцев Неба.
И мы сделали шаг к поляне, один-другой.
Жрец выкрикнул что-то пронзительное, разрывающее ночь - и мы услышали
согласный, словно на раз-два, шорох-шарахание вправо-влево людей, невидных
нам, но дающих нам проход.
- Ох ты, - восхитился Федька, - как у них дисциплинка поставлена! Как
на параде!
- У них, - лениво объяснил Тихон, - вся жизнь как на параде. Этого не
тронь, туда не сунься, это не ешь, того не пей.
- Тюу, - огорченно протянул Мишель, - сколько я к вот таким ни летал,
все думал: ну, раз голые и в шкурах, то, блин, свобода!.. А, блин, ни хера
нигде свободы нет.
- Вот чем хорош иностранный язык, - задумчиво заметил Тихон, - любую
глупость лепи, все думают: нивесть что мудрое рассказываешь.
- Не скажи, - обиделся Мишель, - здесь наоборот. Тебе что-то мудрое
втолковывают, а ты думаешь, глупость лепят.
Жрец ждал нас, широко расставив ноги. Тяжело дышал.
В наступившей тишине был слышен только треск костра. И откуда-то издали
донесся пронзительный крик птицы.
Словно отвечая ей, гортанно выкрикнул нечто повелительное жрец.
- Чего? - поинтересовался Мишель. - Останавливаться?
- Да нет, - Тиша махнул рукой, - это он своим.
Мы услышали слитный шорох.
- На колени брякаются, - вслух пояснил Валентин Аскерханович.
Жрец выставил перед собой ладонь. Мол, стоп, машина! Тпрр, каурка.
Тихон, прижав руки к груди, что-то объяснял жрецу, так и не опустившему
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг