- Не слышу ни хера!
- Так точно! - заорали мы изо всех сил.
- А, - кивнул Мишель, - приблизительно.
- Заботливый "дедушка", - донесся из строя голос Пауля.
Он специально гнусавил, получилось смешно.
В строю засмеялись.
Мишель улыбнулся:
- Павлуша, кончай стебаться. Ты же видишь, какое чмо из карантина нам
присылают. Пошли.
Мы не в лад затопали по туннелю.
У пещер, темнеющих разверстыми ртами, уже стояли "чистильщики" и
прохаживался Гордей Гордеевич.
- Ага, - язвительно сказал он, - третья рота, ебте, тянется последней и
как школьники на прогулку... Вы еще за руки возьмитесь. Вы,ебте, должны так
топать, чтобы дома над вами подскакивали!
- Строиться, - угрюмо приказал Мишель.
Мы построились.
- Ббте, - распалялся полковник, - а песня строевая где? Какая песня?
- Непобедимы, как орлы, - буркнул Мишель, опустив голову.
- Ббте, - разозлился полковник, - да по мне хоть "обосраны, как
голуби", мне интересно, почему вы эту песню не поете? Скрываете, что ли?
Стесняетесь, ебте?
- Мы не успели разучить, - Мишель еще ниже опустил голову.
- Ббте, - полковник развел руками, - это же гимназия на пленэре - не
успели выучить! Вы уже три года этих своих "непобедимых орлов" учите.
Первая, - полковник загнул палец один, потом другой, - поет - со стен
штукатурка отваливается, вторая поет, третья - ни гу-гу... ебте.
- Мы выучим, коллега полковник, - печально пообещал Мишель.
- Выучите, - кивнул Гордей Гордеевич, - еще бы вы не выучили, ебте. В
строй, бриганд Мишель.
Мишель отдал честь и пошел, чеканя шаг, к нам.
- Блин, - тихо, но с тем большей ненавистью произнес он, останавливаясь
проив нашего строя, - обезьяны! Вернемся из пещер - всем листки с песней
раздам... Чтоб выучили, блин, чурки, обезьяны?
Нам выдали целую гроздь ламп, и мы двинулись раздавать лампы
"чистильщикам". Они вешали лампы на грудь.
- Зря батарейки, - предупреждал Мишель, - не жечь. Понятно? "Младенцы"?
"Коверный", Ббте, в светлую пещеру вперлись - сразу назад.
Мы включили лампу и вошли в холодную пещеру.
После бессонных ночей у меня неистово болела голова, и я боялся только
одного, что вот сейчас я грянусь о склизкие, какими-то водорослями
облепленные камни - и засну.
- Братья, - громко провозгласил Пауль и отвалил от стены здоровенный
камень, - вот моя норка-каморка.
За камнем оказалась аккуратная учрежденческая дверь, обитая дерматином.
Пауль щелкнул ключом, растворил дверь, и я увидел сухое выметенное
помещеньице с топчаном и полочками на стене. Из помещения потянуло теплом,
уютом, покоем, и я остро позавидовал Паулю. Я понял, что сейчас он завалится
на топчан, закроет дверь и...
- Иди, иди, - беззлобно сказал Валентин Аскерханович, - дрыхни...
- Звоните 01, - весело закончил Пауль, - вызывайте "скорую", - и
продекламировал:
- Сладко, когда на просторах морских разыграются ветры,
С твердой земли наблюдать за бедою, постигшей другого,
Не потому, что для нас будут чьи-либо муки приятны,
Но потому, что себя вне опасности чувствовать сладко.
- Закрой дверь, - уже несколько раздраженно посоветовал Валентин
Аскерханович.
Пауль моментально скрылся в помещении.
- Ббте, - сказал Валентин Аскерханович, - ты к стенке не жмись, со
стенки всякая дрянь отлипает и падает. Ты иди по центру. По центру вроде
страшнее, а на самом деле безопаснее. Иди, иди.
Я безропотно пошел вглубь пещеры.
Никогда мне не было так страшно. Я был измочален, устал, и я боялся,
что не успею нажать на спусковой крючок, промажу.
Первый вынырнувший, выползший в круг света от моей лампы белесоватый
гигантский червяк с опасно причмокивающими розовыми присосками на
извивающемся, клубящемся теле, возвратил мне способность действовать. Я
разрезал его так же быстро и равнодушно, как разрезает лопатой гусеницу
огородник. Я шел как во сне и нажимал спусковой крючок огнемета, едва лишь
свет лампы выхватывал нечто ворочающееся, выползающее, извивающееся. Пару
раз я выкликал по ящичку, висевшему на груди рядом с лампой, Мишеля.
- Ага, - говорил Мишель, - ходи, ходи... Далеко не забредай... Тут,
поблизости.
Порой я выходил на кого-нибудь из наших. Набрел на Федю, деловито
ножиком открамсывающего ор разрезанного "червяка" куски и отправляющего их в
рот.
- У, - сказал Федя, - "младенец"? Хошь попробовать? Ты чего? "Кровь
дракона" лакаешь, а почти сваренным, спеченным червячком брезгуешь? Эт ты
зря, - Федя почмокал языком и добавил: - Такой ростбиф окровавленный
получается - мое почтение!
Я помнил рассказы Натальи о тех, кто жрет "поверженных врагов".
"Вкусно, но опасно", - предупреждала меня Наталья. Я пошел прочь от Феди.
Иногда мне казалось, что клубящиеся существа, которых я рассекал огнем,
не живут сами по себе, а вырастают из пещеры, наподобие оживших сталактитов
или движущихся хищных растений.
Глаза у меня заболели от непрерывного вглядывания в неярко освещенную
лампой местность, потому я обрадовался, когда увидел свет. Я помнил, как
Мишель предупреждал нас: "В освещенные пещеры не суйтесь. Что вы там не
видели?" - "У, - засмеялся тогда Пауль, - как раз многое они там не видели.
И если увидят, то многое запомнят, если, конечно, смогут выбраться..."
Мне было все равно. Светящаяся пещера - это не то, что человек, жующий
сварившуюся плоть агонизирующей рептилии. Светящиеся пещеры - это опасно, но
красиво. И Наталья мне ничего о них не говорила. Наталье я больше доверял,
чем Мишелю.
Я поправил лампу, покрепче сжал огнемет и пошел на свет. "Червяков"
становилось все меньше и меньше, а когда засияли мягким светом острые
режущие купы прозрачных сталактитов, "червяки" и вовсе исчезли. Здесь было
сухо, остро и светло. Я потушил лампу и вошел в пещеру. Ее крастота резала
глаз. "Тише, - сказал я сам себе, - тише, Джекки, держи душу за копыта.
Вспомни русалок".
Я вовремя предостерег себя. За купами каменных светящихся цветов
мелькнула узкая зеленая линия, ожившая тугая стрела. Я еле успел навести
огнемет и нажать спусковой крючок.
"Стрекозел" лопнул, разорванный струей пламени, и его коричнавая
спекшаяся кровь забрызгала светящиеся прозрачные острые камни, за которыми
хоронился он, вжатый в крошечную расселинку, вылетающий, расправляющий все
свое тугое умное тело, едва лишь...
Я нажал на кнопку черного ящичка.
- Бриганд Мишель, - отрапортовал я, - я в светящейся. Разорвал
"стрекозла".
Я думал, что в ответ польются ругательства или, наоборот, поздравления
с несомненным успехом.
Ответом было молчание и потрескивание ящичка. Наконец оттуда донеслось:
- Козлодрач. Ну, иди уже, если зашел. Я к тебе сейчас кого-нибудь
пошлю. .. Пародист.
Я шел не торопясь. Я старался не останавливаться, старался вглядываться
в каждый камень, каждый выступ.
Здесь почти не было монстров и рептилий, и я замер, увидев зеленую
бесформенную, ровно дышащую кучу.
"Уходи, - сказал я себе, - уходи прочь, не гляди".
Но, как во сне, ноги сделались ватными, и я глядел, не отрываясь, не
двигаясь с места, на мерно дышащее кучеобразное существо.
Я вызвал Мишеля.
- Бриганд Мишель, - сказал я, - "квашня".
В этот момент верхушка кучи зашевелилась, дрогнула, и я разглядел некое
подобие сомкнутых ресниц, рта... вдавленного носа.
- Уходи, - тихо посоветовал Мишель, - поворачивайся и уходи... Может,
успеешь.
И тогда я увидел распахнутый глаз "квашни". Глаз был насмешлив. И мне
захотелось, чтобы меня ударил Мишель, чтобы меня оскорбил и унизил Пауль,
только бы не видеть этот насмешливый победительный взгляд "другого".
"Квашня" глядела на меня, будто втягивала меня в жадно хлюпающую кучу,
бесформенную, мягкую, живую, но живую "другой", нимало не похожей на мою,
жизнью .
И я понимал, что я ненавистен и отвратителен ей всем своим видом,
строением всего своего тела - как и она мне...
Я чувствовал, что так же, как мне, ей хочется прихлопнуть, уничтожить
ненавистное, "другое" существование.
Я видел, как издевательски улыбался человеческий, совершенно
человеческий глаз, будто для издевки вставленный, ввинченный в расплывшуюся,
подрагивающую зеленую кучу.
"Квашня" знала, что убьет меня, и глаз ее усмехался, огромный, он
вбирал меня целиком, всего. В его зрачке, как в кривом зеркале, я видел
собственное нелепо изогнутое отражение.
- Сука! - заорал я, скинул огнемет и, не целясь, выпустил в "квашню"
струю огня.
Тело "квашни" как-то булькнуло, зашипело, проглатывая огонь.
Глаз ехидно сощурился, довольный результатами опыта; лопающиеся пузыри
запенились на куче. И тотчас, точно по сигналу, из центра "квашни", раздирая
мягкую пузырящуюся плоть, вырвалась, будто выстрелила, выброшенная неведомой
силой, может быть - болью от огня, огромная, сухая и костистая рука
человека? - нет, не человека, - иссохшего, изголодавшегося великана.
Я не мог отвести взгляд от длинных острых пальцев, тянущихся к моему
лицу.
Один из пальцев загнулся наподобие рыболовного крючка и...
Глаз, глаз!.. Аа! Мне показалось, что вместе с глазом "квашня" выдирает
у меня и мозг. Я оглох от боли и от собственного крика. Только боль и
зрение. Моя боль видела подрагивающую от удовольствия, чуть не растекающуюся
от блаженства "квашню", и веселый издевательский глаз, и прямую, как
остановившийся выстрел, руку, тянущуюся, втыкающуюся в булькающую
отвратительную плоть.
Боль не прекратилась, но я увидел, как сноп огня вырвался из вершины
"квашни", как погас и слился с зеленой кучей глаз, как рука обмякла и
обдрябла, отвалилась от моего недоисковерканного лица, как "квашня"
растеклась зеленой иссыхающей лужей.
Боль не прекратилась, но я стал различать звуки.
Валентин Аскерханович подхватил меня под плечи:
- Ббте, Пародист, - испуганно бормотал он, - Ббте, живой?
Я коснулся пальцем выжженного глаза, пустой кровоточащей глазницы и
ответил:
- Меня зовут Джек Никольс.
- У, - обрадовался Валя, - живой. Счас, счас, погоди, Пауля вызову...
Погоди, Ббте, счас Пауль придет, эмульсией промоет, - Валя бесперывно
нажимал кнопочку в своем черном ящичке, - Ббте, - он усадил меня возле
каменного сверкающего куста, - если совсем худо - ори... Ори, матерись...
Счас санинструктор придет, счас. О! Мишель бежит. Ми...
На секунду я потерял сознание. А может быть, мне показалось, что прошла
всего секунда, так бывает после беспробудного сна, когда тебе становится
ясно, что милосердные боги, сжав несколько часов в секунду небытия, показали
тебе, что такое смерть, от которой ты на время избавлен. Я увидел руку
Мишеля, закатанный до локтя рукав гимнастерки; я увидел ножевой разрез на
руке Мишеля, из которого хлестала кровь. Валя мочил в крови бинт и протирал
мне глазницу.
- Гляди, - сказал он Мишелю, - Пародист очухался.
- Все равно, - буркнул Мишель, - лей не жалей. Помнишь, как Леньку
Ричард вылечил?
- У, - не прекращая своего занятия, - сказал Валентин Аскерханович, -
еще бы не помнить. Ленечка был весь в кровищи.
- Встать сможешь? - угрюмо обратился ко мне Мишель.
Я кивнул.
- Ну, попробуй.
Я оперся о камень рукой и поднялся. Пол уходил у меня из-под ног,
кренился. Меня вырвало.
- Молодец, - похвалил Валентин Аскерханович, - первое дело - поблевка -
после того, как "квашня" поцеловала.
- Заблевал бы мундир, - объяснил Мишель, - я бы тебе второй глаз выбил.
Говорил он вполне беззлобно, пока Валя перевязывал ему руку.
- Идти сам сможешь?
Я не мог ответить. Я пытался сохранить равновесие. Мир, пещера
кружились вокруг меня.
- Сможешь? - повторил свой вопрос Мишель.
- Не... знаю... не уверен, - выдавил я.
- Ббте, Пародист, - дружелюбно сказал Валя, - надо идти... Хочешь, я
твой огнемет понесу? По "светящейся" надо идти... Нам следить надо,
понимаешь? И так здесь торчим. Дойдем до темных, я тебя на закорках понесу.
А тут надо идти... Мишель - впереди. Я - сзади... Ты - посередке. Пародист,
понял?
- Я - Джек... - начал было я.
- Я ему точно сейчас глаз выбью, - буркнул Мишель, - давай огнемет
Вальке и топай... Вызывай Пауля, - обратился он к Вале.
- Я все время вызываю, - виновато сказал Валентин Аскерханович, - да он
не отвечает...
- Да что, - голова у меня перестала кружиться, такого залпа отборной
ругани я не слышал даже здесь, в пещерах.
Из-за камня метнулся "стрекозел", и Валентин Аскерханович едва успел
подсечь его струей из огнемета.
- Спекся, - добродушно сказал он. - тебя послушать приходил...
- Все! - выдохнул Мишель. - Хватит! Пошли!
Мы пошли. Впереди себя я видел только спину Мишеля и время от времени
тугие полосы белесого огня, которым "отпетые" рассекали пещерных хищников.
Несколько раз я падал и терял сознание. Валя поднимал меня.
Глава двенадцатая. Санчасть
Я смотрел на огромную дверь санчасти в беленой стене.
Дверь напоминала ворота, а изукрашена была, будто дверца буфета.
Особенно меня заинтересовало одно украшение: всадник на коне, прокалывающий
копьем извивающегося от муки огромного крылатого змея.
- А змейка, - сказал Хуан, проследив мой взгляд, - между прочим, змейка
- тоже человек, тоже есть хочет, и косточки у нее так же болят...
Хуан оставил скрюченного в три погибели Пауля - (Мишель ему поднес все
же слишком сильно, не насмерть, конечно, но где-то близко) - подошел к двери
и подергал за завиток прямо под копытом коня, топчущего змея. Завиток должен
был изображать то ли траву, то ли цветок, то ли обрывки неба, слипшиеся в
тучу, поскольку совершенно непонятно было, где происходит убийство,
изображенное на двери, - на земле, на небе или под землей.
За дверью раздался мелодичный приятный звон.
Дверь растворилась, и в образовавшийся проем высунулась востроносенькая
кудлатая седая головенка.
- Какими судьбами! - перед нами стоял небольшого росточка, худенький,
подвижный человечек. - Какими судьбами! Ба, ба, ба. Пауль, что с вами, дитя
мое?
- Что Пауль, Фарамунд Иванович, - сказал Хуан, - вы поглядите, что с
новеньким сделалось!
- Ай-я-яй, - запричитал Фарамунд Иванович так, точно он только сейчас
меня увидел, - беда, беда, вот беда.
Он подскочил ко мне, оставив полуотворенной дверь; в ее проеме я увидел
длинный, блистающий белизной коридор.
Фарамунд Иванович холодным пальцем провел по моей обожженной глазнице и
присвистнул:
- Ого. Это ж на какой сучок вы так напоролись, юноша?
Валентин Аскерханович бодро доложил за меня:
- Ему "квашня" дырку проковыряла.
Фарамунд Иванович покачал головой:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг