ударом.
Я упал и скорчился, стараясь не стонать от боли, закрываясь руками от
возможных ударов.
На какое-то мгновение боль застила все мое существо, и я не расслышал,
что говорил Мишель. Потом услышал:
-...Привезли, все нормально, а этот мудак открывает клетку, я, говорит,
думал, это - птичка...
- А, - догадался Валя, - так это за "летающим" все сорвались?
- Сорвались, сорвались, - подтвердил Мишель и тронул меня за плечо, -
вставай, приехали.
Я поднялся. Диего стоял руки по швам, навытяжку.
Мишель деловито въехал мне пару раз по скуле, потом развернул меня и с
силой дал под зад ногой.
- Таким вот путем, - объяснил Мишель, - чтобы руки не распускал. Марш в
расположение! Живо! Что ты стоишь?
Лицо у меня горело. Нет ничего страшнее и унизительнее, чем идти с
битой рожей и битым задом. Кто хоть раз испытал это - не забудет никогда.
Если хоть раз вам въехали в морду, а вы не смогли защититься, то
чувство бессилия и унижения выжгут в вашей душе славный чудесный след,
траншейку, и долго, долго на вашем небе вместо доброго солнца над вами будет
нависать насмешливый кулак.
Но тут и неба не было, но здесь и удар кулаком по морде был не самое -
ей-же-ей - страшное. Подумаешь.
Вон Валентина Аскерхановича головой в унитаз окунули, а он - ничего.
Жив и здоров, силен и весел.
Все дело в дивной способности человека забывать. Ведь если бы унижение,
испытанное Валентином Аскерхановичем тогда, было бы живо в нем до сих пор,
как бы он жил? Как бы он мог бы жить?
Он загремел бы в "вонючие" - и не вылезал бы из болота.
Валентин Аскерханович распахнул перед нами двери, тяжелые, кованые.
Казарма как казарма.
Двое "отпетых", голых по пояс, натирали пол.
- Хуан, Федя, - окликнул их Мишель, - кончай работы. Прибыло молодое
пополнение...
- У, - подивился Хуан, - молодое пополнение уже получило в морду? Так
скоро? Это, наверное, очень лихое молодое пополнение.
- Так, - сказал Мишель и ткнул в меня пальцем, - южный наглец.
Докладывай.
- Джек Никольс. Бывший воспитанник седьмого карантина прибыл в третью
роту "отпетых" Северного городка.
Валентин Аскерханович прошел к совей кровати, уселся на табурет и
сказал:
- Он - пародист, блин, такие штуки отмачивает. Полковнику
представляется: "Джек, ебте, Никольс, ебте. Прошу любить и жаловать, ебте.
Пиздея чуть удар не хватил.
"Отпетые" и Мишель расхохотались. Диего заулыбался, я усмехнулся и тут
же получил тычок в зубы.
- Рукоприкладство у "отпетых", - сказал я и потрогал расшибленную губу,
- запрещено.
Мишель сунул мне кулаком в ухо.
Я шатнулся, схватил табурет, стоящий рядом, - и целый град ударов
посыпался на меня.
Я свалился на пол, табурет брякнулся рядом со мной.
Боль, соленый вкус крови, бессилие и тяжесть собственного тела,
ставшего просто мешком из боли и тяжести, придавили меня к полу.
- Ну, - спросил Мишель, подождав, пока я восстановлю дыхание, - что
кряхтишь, как старый дед? Встал и пошел драить унитазы и медные ручки в
умывальнях... Давай, давай, очень медленно, страх как медленно...
Я поднялся, морщась от боли, поставил на место табуретку, взялся за
спинку кровати и пообещал:
- Я тебя убью.
- Убьешь, убьешь. - презрительно хмыкнул Мишель, - вон Валентин
Аскерханович, когда его только, только привезли, тоже бегал по расположению
- орал: убью, зарежу - растопчу - не помилую. Я нервный и у меня воо такой
нож есть! Помнишь, Валек, - Мишель подмигнул Валентину Аскерхановичу, - как
ты тут всех воо таким ножом стращал?
- Помню, а как же? - заулыбался едва ли не радостно Валентин
Аскерханович, - а нож у меня, кстати, был.
- Нож, - сказал один из "отпетых", что натирал пол, а ныне наблюдал за
воспитательной сценой, - это не главное! Зарезать можно и ногтем - было бы
старание, умение и желание.
- И любовь к однажды выбранному делу, - шмыгнув носом, сказал второй
"отпетый".
- Что стоишь? - поинтересовался Мишель. - Что скрипишь зубами? Пыхтишь,
сопишь? В чем дело? Ты плакать собрался? Нет? Вон там каптерка. Хуан пойдет
с тобой, выдаст рабочую робу и кальсоны. Вопросы? Чего ты ждешь? О чем
думаешь?
- Я... думаю... как... тебя... убить, - раздельно выговорил я.
- Ох, - вздохнул один из "отпетых", по всей видимости, Хуан, - да ты и
в самом деле пародист. Так нельзя.
Кулаки Мишеля утюжили мое лицо, превращая его в морду, в физиономию, в
побитое рыло, в которое чем дальше, тем больше хочется бить, бить и бить.
Мишель бил и приговаривал:
- Раз навсегда запомни: не пугай, не пугай! Не хами. Знай свое место...
Самое главное - знай свое место.
Наконец Мишель утомился и перестал бить. А еще говорят, что душа не
связана с телом! За пять минут из уверенного в себе выпускника карантина я
вновь превратился в жалкого неуча, в дурня, в побитого пса, каким меня
приволокли в карантин под начало к сержанту Джонни.
- Но если я, - сказал я, сел шевеля разбитыми губами, - буду знать свое
место, как же я убью Его?
- Что, что? - не понял Мишель и , не поняв, заинтересовался.
Я подождал, приводя в порядок мысли, разбросанные кулаком Мишеля по
закоулкам сознания, и наконец сказал:
- "Отпетый", по-моему, как раз и не знает своего места, раз его
конечная цель - убить... - я сглотнул боль, мешавшую говорить, - зверя... то
есть главная задача "отпетого" - не знать своего места, потому-то он и может
оказаться в "вонючих".
- Ах ты падла, - всерьез рассердился Мишель, - так ты еще и философ!
- Он еще и поет, - рассмеялся Хуан.
Я получил удар в ухо и вновь полетел на пол.
...Я поднялся и побрел к каптерке получать робу, по пути получив пинок
от Мишеля.
Валентин Аскерханович хмыкнул:
- Из карантина теперь такие наглые выползают, только что крыльев и
когтей нет, а так все при всем.
- Ничего, - сказал Хуан, двинувшийся следом за мной с ключами от
каптерки, - ничего страшного: здесь мы мигом крылья выдернем, а когти
острижем.
- До тех пор, - подсказал Федя, - покуда новые не отрастут - крепче,
надежнее.
_____________________________________________________________
Эта неделя слилась для нас с Диего в одну нескончаемую, освещенную
лампами дневного света, бессонную ночь. Кажется, не было уголка в казарме,
которого мы не вычистили, не вылизали, не отодрали.
В долго тянущиеся часы бодрствования за мелкой унизительной или тяжелой
работой я порой с внезапной ясностью понимал: я - один. Совершенно,
абсолютно один, надо мной гигантская толща почвы и камня, и я запихнут в
самый темный и самый грязный закуток.
Мне вспомнились слова, слышанные мной уже очень давно: "Всякому
человеку есть что терять. И чем меньше человек имеет, тем больше он может
потерять, тем с большей жалостью он вцепляется в то, что имеет". Это было
правдой. Сон - вот что оставалось у меня, и я жадно припадал к часу, часику,
полу-, четверь часику выкраденного, выцыганенного сна.
Несколько раз я заснул на занятиях. Незнакомый капитан растолковывал
нам про самого для нас опасного зверя - про "птичку - черную точку" на
горизонте, серую пичужку в клетке - на воле, едва лишь встретится с
противником, моментально расползающуюся жгучим уничтожающим студнем с
множеством присосок, шевелящихся мохнатых лапок, - про "летающего воробья".
Такого и среди тренажеров в карантине не было: как его приручишь? Как
приучишь "тренажерствовать" безжалостный расплескивающийся студень, в
секунду обращающий тебя в ничто, в прах и пепел, и от восторга уничтожения
еще и шевелящий своими лапками, щупальцами, чмокающий присосками, еще бы
кого, еще бы что...
С таким чудищем можно работать только на экране, нажимая кнопочки,
подергивая рычажки.
- ...Не совсем понятно, - лениво тянул капитан, он даже не представился
нам, когда пришел на занятия, - можно ли назвать "летающего воробья" живым
существом в полном смысле этого слова? Кажется, что это некая межеумочная,
срединная организация материи. В лабораториях...
Я с силой надавил кнопку и снова опоздал: на голубом экране белесой
кляксой расплылась моя очередная неудача.
Капитан сделал пометку в журнале и сказал:
- Джек Никольс.
Я стал подниматься.
- Сидите, юноша, сидите, - недовольно замахал рукой капитан, - что вы,
в самом деле? Я буду запускать вам помедленнее, но вообще... вообще-то, -
капитан покачал головой, - если вы на вольном воздухе так будете телепаться.
..
На экране зачернелась точечка. Я хлопнул по кнопке. Точка вспыхнула
ослепительно-белым.
- Да что вы по кнопкам-то колотите? - поморщился капитан, - вы бы еще
кулаком бы саданули.
В классе засмеялись.
- Молчать, - не повышая голоса, сказал капитан и сделал в журнале сразу
несколько пометок, - будете много веселиться, я вам так экраны запорошу -
замаетесь кнопочки нажимать.
Я еле поспевал за появляющимися на экранах точками. Откуда-то издалека,
сквозь гудущую, гудящую вату усталости, головной боли, разламывающихся
висков, доносились слова, обрывки фраз:
- ...И здесь главное - успеть... Или отойти... Вообще не щекотать...
Не-попадание в "летающего воробья" - все равно что попадание лично в вас...
Лучше пальнуть из огнемета в себя, чем пальнуть из огнемета в "летающего
воробья"... и не попасть.
Я увидел перед собой множество деревянных застекленных строений. В
синем небе чернели опасной сыпью точки и точечки. Они напоминали черные
звезды, черные снежинки, застрявшие в небе по пути к земле.
В одном из застекленных бараков? павильонов? крепких прозрачных клеток?
я увидел огромную лоснящуюся черную пантеру. Бока у пантеры тяжело ходили в
такт пережитому ею недавно унижению. Пантера походила на избитого униженного
сильного человека, которого поставили не на колени - на четвереньки.
Я почувствовал резкий удар в лицо и с удивлением отметил, что ударивший
меня кулак? лапа? проминается, вдавливается, оставаясь, однако же, твердым и
жестким, безжалостным и жестоким.
Рык и рев наполнили мои уши. Пантера раззявила красную пасть и гоготала
по-человечьи, из ее глаз текли прозрачные слезы.
- Джек Никольс! - услышал я. - Джек Никольс! - и еще, и еще раз.
- Вы что, глиссандо решили сыграть? Башкой по всем кнопкам? Чтобы точно
никто не ушел?
Я разлепил глаза. Я поднял голову. По экрану метались оранжевые, желтые
полосы.
"Отпетые" веселились.
- От это бац, - охал Федя, - рожей по всем кнопкам - брр мм, бррмм.
- Виртуоз, - всхлипывал от смеха Пауль, - Ференц Лист на приеме у князя
Бюлова.
Я встал и проговорил, изумляясь хрипоте своего голоса:
- Виноват, коллега капитан.
Капитан подошел ко мне.
- Вам что, - спросил он, - не хватает времени для сна?
- Никак нет, - ответил я, - хватает.
Капитан встал на корточки перед экраном, покрутил какие-то ручки,
оранжевые и желтые полосы исчезли.
- Бриганд? - позвал капитан, поднимаясь.
- Я, - отозвался Мишель.
- Оставьте Диего Хальцедонова и Джека Никольса здесь... Для беседы.
- Есть, - бодро выкрикнул Мишель.
Занятия кончились. Мишель построил роту, пару раз матернулся и увел
"отпетых".
Капитан подождал, пока из туннеля, напоминающего школьный коридор,
"отпетые" вышагнут в туннель, напоминающий пещеру, и повторил вопрос:
- Диего Хальцедонов, Джек Никольс, вам что, не хватает времени для сна?
Мы оба вскочили почти одновременно и отрапортовали хором :
- Никак нет! Хватает!
Капитан сидел молча, постукивал костяшками пальцев по столу.
- Вас бьют? - наконец поинтересовался он. - Вас загружают работой? Вам
не дают спать?
- Никак нет! - так же хором ответили мы.
Выглядело это, наверно, комично, но капитан не засмеялся.
- Черт-те, - как бы про себя сказал он, - что вы за люди такие? К
драконам в пасть - всегда пожалуйста, а хулиганов ротных боитесь?..
- Вы хотели сказать, - заметил я, - что мы за люди такие?
Капитан внимательно посмотрел на меня, потом сказал:
- Нет, так я сказать не хотел, но благодарю за поправку, -
капитан улыбнулся, - благодарю за уточнение.
- Разрешите идти? - Диего даже каблуком пристукнул.
- Идите, - махнул рукой капитан.
Мы пошли. Это было наслаждением - идти без строя. Просто идти себе и
идти. Руки в карманы. Или вести рукой по странно теплой стене подземелья -
тоже хорошо, тоже прекрасно.
- Слышь, - сказал Диего, - Джекки, а может, скажем? А? Сейчас вернемся
- и скажем. Ведь забьют же на фиг. Мы же им всю казарму вылизали, а нам еще
и еще наваливают. Я еле на ногах стою. А ну как в пещеры с огнеметом топать?
Я уже забыл, где там спусковой крючок. Я со шваброй лучше управлюсь.
- Возьми швабру, - посоветовал я.
- От, блин, ты шутишь... Ну, чего тут шутить. Задавят в пещерах и кишки
по сталактитам размажут. Давай стукнем. Ну сил же нет... Что, очень хочется
слетать-полетать? Да мы с тобой до вылетов сдохнем здесь. Обнявши унитаз.
Я молчал, почти не обращая внимания на слова Диего. О себе-то я уже
решил. Знал, как себя вести.
- Вон погляди, - говорил Диего, - Пауль и Ден стукнули раз-два. И
ничего! Один пальмы поливает, другой на воротах сидит. Если в пещеру идти -
сумку через плечо. Медбрат, санинструктор. Не служба - лафа.
- Как хочешь, - сказал я.
- Я хочу, - помолчав, продолжил Диего, - я очень хочу жить и спать. Ты
извини, брат, но я к Пиздею уже ходил.
Я остановился, пораженный.
- Как же ты успел?
- Успел, - усмехнулся Диего, - выкрал время. И, заметь, нас поменьше
кантовать стали.
- Что-то я не заметил, - вздохнул я..
Глава одиннадцатая. Пещеры
Мишель ходил вдоль стоя.
- Значит, так, - он погрозил пальцем, - говорю еще раз, специально для
"младенцев", прочим тоже полезно послушать: если, блин, встретились с
"квашней" и не уверены, что попадете, - Мишель задрал голову и пихнул себе
под подбородок пальцем, - лучше уходите или вызывайте второго, третьего -
все равно кого. Мне трупы в пещерах ни к чему. Выволакивать вас... Режьте
себе на равные части "червячков", глушите "царевен", но не нарывайтесь, не
геройствуйте. Вопросы?
Строй молчал.
- Ну, - вздохнул Мишель, - потопали. "Младенцы"! Чтоб через каждые
полчаса мне пипикали. Ясно?
- Так точно! - гаркнули мы.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг