только для специалистов. Наконец настал знаменательный день, когда
Поленов согласился сопровождать меня в моей попытке проникнуть в
огромную подземную систему поля Ордынских рудников, расположенных на
высоком степном плато, прямо к югу от поселка Горного.
Штейгер настоял, чтобы я никого не брал с собой и никого не
посвящал в тайну похода. По его совету я взял лопату, кайлу, длинную
крепкую веревку, два толстых бруска, а также запас свечей и продуктов.
Поленов обещал довести меня до шахты, "через которую нужно
перепрыгивать", а дальше я должен буду пройти сам и наметить план
дальнейшего исследования. Для этого, по его расчетам, мне придется
пробыть под землей около двух суток.
В рассветных сумерках, под свистящим в сухой траве ветром мы
направились вверх по склону холма, мимо высоких белых отвалов Смежного
рудника. Все взятое снаряжение было довольно тяжелым, и я обрадовался,
когда старик сказал, что вход недалеко от поселка. Беспредельная,
таинственная в сумеречный час степь, озабоченный вид штейгера и наш
сделанный украдкой выход создавали несколько приподнятое настроение.
Но все оказалось очень простым. Старик в полугоре повернул налево, и,
перейдя заросшую густой полынью лощинку, мы оказались вскоре среди
множества полузасыпанных шахт, отвалов и обрушенных штолен хорошо
знакомого Правого рудника. В жаркие летние дни я много раз бродил по
его отвалам, безуспешно пытаясь найти путь в глубоко лежавшие под
поверхностью степи выработки.
Штейгер уверенно направился к высокому отвалу в форме ровного
конуса. Перед отвалом оказалась воронка плохо засыпанной шахты,
заросшая кустарником. Дойдя до нее, Поленов огляделся кругом, хмурясь
и отрывисто бормоча себе что-то под нос. Затем он сделал знак
остановиться и начал медленно взбираться на отвал. Он долго стоял на
отвале, глядя вниз и для чего-то растопыривая и загибая пальцы своих
больших рук. Я смотрел на него и думал о том, какие воспоминания
проносятся сейчас в голове старого штейгера.
- Ну вот, Васильич, должно быть здесь, - произнес штейгер,
спускаясь с отвала.
Он встал на колени, раздвинул руками кусты. За кустами оказалось
отверстие небольшой заваленной штольни, в которое мог бы пролезть
разве только ребенок.
- Если в глубине работа не села, пролезем скоро! - сказал
Поленов.
Я, не отвечая, сбросил с плеч свой мешок и взялся за лопату.
Рыхлая земля, засыпавшая вход, подалась легко, и через полчаса я
расширил отверстие настолько, что ползком можно было свободно
пробраться в него. Приготовив свечу и спички, я растянулся на мягкой
сырой земле, нагроможденной у входа, и привычным движением вниз
головой скользнул в узкий, трубообразный проход. Несколько метров я
полз вниз по склону земли, осыпавшейся в выработку, затем проход сразу
расширился. Верхняя его часть была свободна. Дальше можно было уже
ползти на коленях. Я остановился и зажег свечу. Сверху приглушенно
донесся голос старого штейгера, спрашивающего, как дела.
- Отлично, Корнилыч! - крикнул я. - Полезай, да и мешок не
забудь!
Вскоре я услышал шуршание мешка, скатывающегося вниз, и
старческое покряхтывание Поленова. Из мешка мы достали фонарь; лопату
оставили у начала расширения и вскоре миновали "хвост" земли, вымытый
сверху в выработку. Можно было идти почти выпрямившись. В штольне было
сухо. Свет фонаря бросал желтоватый отблеск на стены, уходившие далеко
в черную тьму. Старик медленно шел впереди. Мне это было на руку, так
как я успевал на ходу справляться с компасом и записывать направление
и расстояние. Штольня была длинна и низка. Спина начала болеть от
согнутого положения, когда мы подошли к рудничному двору шахты.
- Ничего не попишешь! - буркнул Поленов. - Начисто засыпали.
Придется в юберзихбрехен[Юберзихбрехен - горизонтальная выработка,
соединяющая стволы двух соседних шахт.] прокапываться, нечистый его
дух!..
Я понял, что старик хочет пробраться через ход, соединяющий
большую шахту с соседней, и, не мешкая, приступил к делу. К счастью, в
углу потолка рудничного двора земля не насыпалась вплотную к стенке, и
мы без особого труда проползли через узкую щель в другой ход. Этот ход
привел нас к маленькой шахте, которая не была засыпана полностью. На
небольшой глубине от устья шахты было сделано деревянное перекрытие,
сверху потом заваленное. Вверх и вниз в черную тьму уходил квадратный
колодец около двух метров в поперечнике. К этому времени мы сильно
углубились в склон плато, и нависшая над нами толща горных пород была
уже большой.
- Теперь куда, Корнилыч? - окликнул я штейгера, склонившегося над
шахтой.
Не отвечая, он бросил вниз камень, и вскоре до нас донесся
отчетливый всплеск: внизу была вода. Разочарованно я посмотрел на
штейгера, но лицо Поленова было спокойно.
- Ну, Васильич, теперь самое трудное начинается - спускаться
надо.
- Куда же, в воду?
- Эх, а еще горняк! Или боишься? - поддразнил старик. - Помнишь,
я тебе говорил, будет шахта, через которую придется прыгать, - эта
самая и есть. Двадцать четыре аршина ниже будет большой штрек среднего
горизонта, нам на него выйти надо. Спервоначалу я думал спускаться
большой шахтой - тогда надо было через эту перепрыгнуть. Ну а теперь
ты спустишься вниз, раскачаешься и заскочишь в рудничный двор второго
горизонта. Веревку петелькой за пояс прикрепи, чтобы не утерять. Да
тебя уж учить не надо, практику хорошую прошел. Понял мой план?
- Все понял, Корнилыч. Двадцать четыре аршина - пустяки!
Я достал принесенную веревку, на захваченный с собою крепкий
брусок навязал петлю и продел в нее сложенную вдвойне веревку для
спуска известным альпинистам способом, называемым дюльфером.
Пока я готовился к спуску, Поленов присел на мешок около шахты и
наставлял меня на дальнейший путь. Основной моей задачей было
проникнуть в грандиозные выработки глубочайших шахт района -
Щербаковский рудник.
- Дай-ка бумаги, я чертеж тебе сделаю, - сказал старик.
Сдвинув головы к фонарю, мы, как два заговорщика, вполголоса
совещались на краю черного отверстия старой шахты. Глубочайшая темнота
и тишина окутывали нас. Мы уже настолько привыкли к ним, что, когда
где-то в конце пройденной нами сбойки возник негромкий звук, он
показался оглушительным. Я повернулся, едва не опрокинув фонарь;
штейгер приподнялся, упершись руками в песок. Вытянув шею, вглядывался
он в беспросветную черноту, заполнявшую другой конец хода. Звук
напоминал шуршание большого куска сминаемой бумаги. Усиливаясь, он
перешел в заглушенный гул и закончился тупым ударом. Через несколько
секунд волна воздуха зашипела по ходу и донеслась до нас, погасив
фонарь и свечу. После этого все стихло, и снова беззвучная тьма
воцарилась в подземелье. Догадываясь уже, что произошло, я торопливо
нащупывал в кармане спички.
- Ну как, Корнилыч? - спросил я штейгера, и голос мой прозвучал
хрипло, неуверенно.
Я зажег свечу. Лицо старика было строго, но спокойно. Только
сдвинутые брови и сжатые губы говорили о надвинувшейся на нас
опасности.
- Эти заваленные шахты всегда... - Он не договорил, быстро
поднялся и взял свечу. - Пойдем, Васильич, поглядим... Только
потихоньку.
Мы углубились обратно, в недавно пройденный ход, и очень скоро
шаги наши заглохли в мягком песке, толстым слоем устлавшем пол
выработки. Я посмотрел на Поленова, он кивнул головой. Слой песка все
утолщался, в нем показались крупные глыбы породы. Мы сгибались все
ниже и ниже, продвигаясь вперед, и наконец уперлись в насыпь из песка
и камней, закрывшую наглухо отверстие штрека.
Дело было совершенно ясным: осела какая-то пустота в большой
заваленной шахте. Сотни тонн земли, обрушившись сверху, отрезали нам
путь назад... Мы находились в одном краю огромной, площадью во много
километров, системы подземных ходов, уходивших в глубь степного плато.
Чем дальше, тем шахты становились все глубже и все были завалены. Да
если бы некоторые из шахт и были открыты, разве можно было бы
подняться через них из стометровой глубины? Чувство смертельной
опасности, охватившее в тот момент, когда я услышал шорох обвала, не
оставляло меня. Быстро пронесся рой мыслей о жизни, работе, близких, о
прекрасном, сияющем, солнечном мире, который я больше никогда не
увижу. Я закурил папиросу и жадно затянулся. Табачный дым низко
стлался в сыром и холодном воздухе. Овладев собой, я повернулся к
Поленову. Он был хмур, спокоен и молча следил за мной взглядом.
- Что будем делать, Корнилыч? - как можно спокойнее спросил я.
- Сильно сверху надавило; пожалуй, вся труба земли села, -
сердито хмурясь, сказал Поленов. - Это мы растревожили, когда
прокапывались. Видно, давно уж на волоске висело. Делать нечего, не
прокопаешься, опять засыпать будет... Ну, пойдем назад, к шахте. Что
мы здесь корячимся.
Не говоря ни слова, я пошел за стариком. Его спокойствие удивило
меня, хоть я и понимал, что за свой долгий рабочий век он много
перевидал и не раз испытывал серьезную опасность.
Не знаю, сколько времени мы молча просидели у края шахты:
старик - в глубокой задумчивости, я - нервно покуривая. И я невольно
вздрогнул, когда Поленов неожиданно нарушил молчание:
- Ну, Васильич, выходит, мне с тобой лезть надо. Мне-то уж
помирать не страшно - годом раньше, годом позже, а тебе неохота, да и
нельзя: полезный ты нашему делу человек. Свечей сколь прихватил с
собой?
- Три целых пачки, - ответил я.
- Это дело! Такого запаса хватит, но для всякого случая, когда
спустимся, вторую свечу гаси - путь длинный... А меня сумеешь ли
спустить? Я ведь тяжел. - И на суровом лице старика чуть мелькнула
улыбка.
- Спущу, Корнилыч, будь спокоен, - откликнулся я. - Однако как же
мы выберемся из глубин Рождественского или Щербаковского рудника?
Здесь-то, может быть, и разыщут...
- Ну, какой шут нас найдет! - жестко оборвал старик. - Ищи иголку
в степи. Не сказались ведь, куда пойдем. А тут дело вот какое: пройдем
мы до Старо-Ордынского - это дорога верная; от Горного, почитай,
километров шесть будет, но зато по старым сухим выработкам. А дальше
был наверх единственный ход через Андреевский Девятый - этим ходом
Андрей Шаврин первый прошел. Он его и обнаружил - рудаши потом по его
имени этот отвод назвали. Кроме него, меня да еще одного, никто там и
не был, а это ведь семьдесят лет тому назад было. Ну, собирайся:
спервоначалу меня опустишь, потом сам. Веревку-то выдерни опосля -
пригодится...
Через несколько минут Поленов повис в черном колодце шахты.
Медленно выпуская веревку из-под ноги, я следил, как фонарь,
прицепленный к груди старика, опускался все ниже.
- Стой! - загудел внизу голос старого штейгера. - Нет, еще аршин
выпусти!..
Быстро перекрутив веревку через брусок, я увидел, как штейгер
уперся ногами в стенку шахты, раза два качнулся и исчез. Едва заметный
след мерцал где-то внизу, на противоположной стенке шахты. Потом
веревка ослабла, освобожденная от груза. Я спустил вниз мешок, а затем
начал спускаться сам, отталкиваясь ногами от стенок шахты, пока не
достиг уровня двора среднего горизонта. Далеко внизу, на нижнем
горизонте, плескалась вода, в которую сыпались кусочки породы.
Подражая штейгеру, я раскачался и прыгнул в освещенное фонарем начало
штрека. Штейгер стоял, прислонившись к песчанику, и тяжело дышал.
Только что проделанный спуск отнял у него все силы. Я не спеша
освободил и смотал веревку, медленно надел заплечный мешок, приготовил
компас и наконец закурил, чтобы дать время старику оправиться. Штрек
был большого сечения и, не в пример прочим, довольно высок. Мы
свободно пошли, не сгибаясь, в далекую дорогу в подземной глубине,
отрезав себе всякую возможность возвращения. Я безусловно доверял
старику. Сложнейший лабиринт разновременных выработок где-то мог вновь
приблизиться к поверхности. При знании всех подробностей расположения
древних и новых выработок мы могли спастись. И это знание было у
Поленова, последнего из оставшихся в живых мастеров горного дела
прошлой эпохи.
Путь был утомителен и долог. Миновав без особых затруднений
большие и правильные выработки Александровского рудника, мы долго
пробирались ползком в частично обрушенных и низких работах
двухсотлетней давности, пока наконец не выбрались в длинный штрек
английской концессии. Пройдя этот штрек, мы попали в систему больших
камер на месте незначительных гнезд сплошь вынутой руды, где должны
были разыскать квершлаг - ход, соединяющий эти выработки с выработками
соседнего Щербаковского рудника. Щербаковский рудник остоял от поселка
Горного по поверхности около четырех километров, мы же проделали путь
под землей много больший, и к этому времени старый штейгер совершенно
выбился из сил. Я постелил на сырой пол камеры свою кожаную куртку, и
Поленов в угрюмом молчании опустился на нее. Однако после того, как мы
поели и я дал старику шоколаду с добрым глотком коньяка, Поленов
заметно приободрился. Я решил не торопить старика, зажег еще одну
свечу и с удобством устроился на мешке, покуривая и поглядывая кругом.
Потолок камеры едва серел при тусклом свете, неровные, уступчатые
стены из плиток голубоватого рудного мергеля были испещрены черными
пятнами - обугленными отпечатками древних растений. Здесь было более
сыро, чем в выработках, просекавших песчаники, и неподвижная тишина
нарушалась мерным, четким падением водяных капель. Местами черные
полосы пропластков, обогащенных медным блеском и углистой "сажей"
ископаемых растений, резко прочерчивали породу оставленных столбов. В
других выступах стены были испещрены синими и зелеными полосками
окисленной части рудного слоя.
Влево от нас неровный, изборожденный трещинами потолок камеры
быстро понижался к изогнутой полукружием галерее. В галерее чернели
три отверстия: одно из них должно было служить нам дальнейшей дорогой.
Стараясь угадать какое, я подумал о среднем и оказался прав.
Я докурил вторую папиросу, когда Поленов сказал, что готов
отправиться дальше.
- Отдыхай, Корнилыч, - отвечал я, - торопиться некуда, наверху
все равно уже ночь.
- И то, пожалуй... - согласился штейгер. - Полпути сделали, а
дальше-то хитрей будет.
- А что это за путь, которым мы пойдем, и кто такой Шаврин,
открывший его?
- Ну, что за путь - сам увидишь, а про Шаврина могу рассказать -
дружок он мой был...
И старик начал свой рассказ под монотонный аккомпанемент капель.
- Дело-то это незадолго перед концом крепостного права было - в
пятьдесят девятом году. В ту пору я парнишкой восемнадцатилетним был,
однако же по сметке и по выучке горным десятником работал. Андрюшка
Шаврин - постарше меня на два года - тоже в горных десятниках ходил.
Работали мы оба на Бурановском отводе и в Чебеньках - знаешь, где роща
березовая сейчас, на спуске к Уранбашу, где Верхоторская горная
контора тогда стояла. Против нее, по ту сторону речки, - Воскресенская
горная контора. С Андрюшкой мы дружили, да и кто с ним не
ладил - отменный парень был! Ну, не больно красив, но силен да статен,
а уж умен да ласков - какой-то прямо особенный! Работу горную очень
любил. Еще мальчишкой с моим да со своим отцом все по старым работам
ходил: по поручению управляющего смотрели, чтобы потом, что хорошее
осталось, взять. Хорошо выучился, книг много разных читал и, не в
пример другим, любил вечерами после работы сидеть допоздна в степи и
думать о чем-то... Все было бы хорошо. Работал Андрей - не
нахвалишься, да только гордый был паренек. Ну а крепостному-то
гордость очень вредная, особо когда управляющий, как наш Афанасьев,
строжак был. Графы-то Пашковы, к которым мы были приписаны, в горные
дела мало вмешивались. Управляющий и орудовал как хотел. А Шаврин еще
с соседями из Воскресенской конторы сдружился. Ихний управляющий -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг