человека, воздвигнутом на безлюдном просторе у древней тропы и как бы
ободряющем путника в его стремлении вперед.
На пути попадались древние могильники - вертикальные глыбы камня
до двух метров высоты, окруженные всегда квадратами более мелких,
поставленных ребром камней. От этих могильников тоже веет каким-то
особенным ощущением силы и тайны прошлых времен - так резко выделяются
они в монотонности степных равнин и холмов. В конце длинного спуска
показалось ущелье Алтан-обо ("Золотое обо") с симметричными,
правильными склонами, совершенно как ворота. Это и в самом деле были
ворота - за ними кончались горы, и дорога выходила в большую долину
реки Толы. У подножия скал, в устьях боковых промоин, снова виднелись
ряды древних могильников.
Едва мы въехали в долину Толы, как на нас повеяло запахом сырости
и растений. Пахло прямо-таки северными огородами - сельдереем,
укропом. Для нас, истосковавшихся по овощам, воспоминание о летнем
супе с картошкой, петрушкой и прочей зеленью было очень острым. По
этому поводу мы вели в кабине с Вылежаниным мечтательные
гастрономические разговоры. Доехав до реки, мы остановились и
предались, несмотря на назойливую мошку - бич всех этих хороших мест,
очарованию струящейся воды. Трудно все же нам, северянам, долго не
видеть рек.
От Толы мы повернули на старую дорогу, чтобы избежать лишних трех
перевалов, и к вечеру подъехали к моей улан-баторской квартире.
Тридцатого августа мы отправляли в Москву Ю.А. Орлова, и тут весь
руководящий состав экспедиции едва не погиб. Наш Юрий Александрович
торопился домой, с трудом попал на ближайший самолет и очень
нервничал, опасаясь дождливой, нелетной погоды. Как на грех, в ночь
перед отлетом пошел проливной дождь. Мы, позвонив в аэропорт, решили
выехать пораньше, не надеясь на изношенные в Гоби баллоны "Козла".
Орлова поехали провожать я и Шкилев. Мы летели по знакомому шоссе к
мосту через Толу, когда внезапно сквозь пелену дождя я увидел на
дороге нечто желтое, показавшееся мне при слабом свете фар новым
мостом. Я проезжал тут всего четыре дня назад и твердо знал, что
никакого моста здесь быть не могло. Едва я раскрыл рот, чтобы сказать
об этом сидевшему за рулем Александрову, как он сам заметил неладное.
От резкого торможения дремавшие на заднем сиденье Орлов и Шкилев
полетели вперед, на нас. Машина остановилась в полутора метрах от края
огромной промоины. Высокую насыпь шоссе промыла лившаяся со стороны
Толы вода, грозно журчащая на дне образовавшегося маленького оврага.
Приближалось наводнение, и нам нельзя было медлить.
Мы объехали промоину по старой дороге, на которой было уже
полметра воды, снова взобрались на насыпь к мосту и двинулись дальше.
Наша машина была единственной, которая в тот день прошла из города в
аэропорт. Мы позвонили в автоинспекцию, чтобы предупредить возможные
катастрофы. Александров принялся перевозить пассажиров в аэропорт от
промоины. Машины, шедшие из города, останавливались на размытом шоссе,
пассажиры самолета, сняв ботинки и штаны, переходили через воду вброд
и здесь грузились на нашего "Козла". Александров, при своем громадном
росте и силе, не боялся бурного потока и распоряжался переправой,
по-своему командуя весьма именитыми пассажирами. Самолет отправился
без опоздания, а мы отважно проехали по подводному шоссе и все-таки
выбрались в город часам к одиннадцати дня.
Я тотчас же забрался в постель, решив отдохнуть от всех
приключений. Через двадцать минут около моих дверей послышался
страшный грохот и крик. В ярости я выскочил и столкнулся с приятелями
- генералом и советником Министерства транспорта, которые с криками:
"Наводнение, курорт Сангино тонет! Давайте лодку!" - ворвались ко мне.
Пришлось ехать на склад, доставать резиновую лодку и отправлять на ней
спасательную партию на курорт, расположенный в пойме реки Толы и
затопленный наводнением. К вечеру наводнение окончилось, и на
следующий день только снесенные юрты напоминали о вчерашних
приключениях.
Как всегда, переписка телеграммами, получение всяких там
разрешений - железнодорожных, таможенных, финансовых - затянулись, и
только 5 сентября я смог выехать в Восточную Гоби. Ехать было давно
пора, потому что работавший на Эргиль-обо отряд Рождественского
наверняка израсходовал свой запас горючего. Отсутствие бензина
означало отсутствие воды, а следовательно, катастрофу.
Наконец мы с Вылежаниным выехали на "Волке", загруженном
бензином. Приходилось спешить. Чойрена мы достигли совсем рано,
обогнав по дороге караван монгольских "ЗИСов" и "ГАЗов-51" другой
советской экспедиции. После чая и короткого отдыха мы понеслись
дальше. Вылежанин умудрился держать скорость даже на сложных поворотах
за Хара-Айрик сомоном. Нога его как бы приросла к педали газа, а
профессорская борода надменно торчала вперед, мотаясь в такт толчкам
машины.
Светлые равнины перед аймаком теперь покрылись редкой зеленой
травой, и белизна их исчезла. Только дорога оставалась по-прежнему
белой. Росшие вдоль нее полосы полыни в зависимости от высоты солнца
казались то стальными, то голубыми. Синей речкой змеилась дорога,
просекая блеклую зелень равнины на десятки километров. Кое-где пятна
лиловых или почти белых ромашек стелились яркими коврами. С одного из
таких "ковров" вскочил одинокий дзерен, немедленно пустившийся
наперегонки с нашей машиной в обычном стремлении пересечь дорогу. Мы с
Вылежаниным решили определить выносливость животного и стали держаться
с ним наравне, постепенно замедляя ход. Скорость падала с шестидесяти
пяти до пятидесяти пяти, потом до пятидесяти, наконец, до сорока пяти
километров в час. Дзерен все бежал, худея у нас на глазах - бока
антилопы как-то провалились, а шея вытянулась. Гонка продолжалась
четырнадцать километров, опровергнув распространенные представления о
том, что дзерен может бежать быстро лишь очень короткое расстояние.
Наверное, дзерен бежал бы и дальше, но мы побоялись, что дальнейшая
гонка может сильно повредить животному, и, увеличив ход, оставили его
позади.
Восточногобийский аймак мы прошли без остановки, пронеслись по
"лесовозной" дороге мимо Баин-Ширэ, пересекли красную котловину "Конец
Мира" и углубились в горы Дулан-Хара. Нашу одинокую машину обступили
черные скалы с блестящим пустынным загаром. В центре хребта, в
расширении сухого русла, среди низких бархатно-серых холмов, мы
встретили четырех архаров. Вылежанин стал проклинать им же самим
придуманное удобное устройство винтовки над спинкой сиденья. Пока он
извлекал ее оттуда, животные исчезли в скалах.
На южной стороне гор показалось знакомое зрелище угрюмых песков,
все цвета стали резко контрастны. Только черные пятна - скалы и желтые
полосы - пески. К югу от этих гор до развалин старого монастыря
простиралась пустынная "слепящая" равнина. Как в прошлый раз, в марте,
так и сейчас, в сентябре, после проезда ее начали болеть глаза. На
обед остановились под остатком стены в развалинах. Ничто не нарушало
поразительного одиночества этих полустертых следов человеческой жизни.
Огромные пни хайлясов торчали безжизненными изжелта-серыми обрубками и
только подчеркивали, что все живое навсегда покинуло безотрадное
место. Но наша машина была исправна и прочна, и нам незачем было
поддаваться трагической меланхолии молчаливой и заброшенной впадины,
сжигаемой знойным солнцем.
Подремав в тени, мы двинулись дальше, удачно прошли пески, на
полном ходу пронеслись при заходящем солнце через Агаруту сомон и
долго ехали ночью, пользуясь яркой луной, хорошо помогавшей свету
зисовских фар старого типа. Не обошлось без "посадок" в песчаных сухих
руслах, но при помощи досок и благодаря накопленному опыту мы удачно и
быстро выбирались, несмотря на недостаточность рабочей силы,
состоявшей только из одного начальника экспедиции.
Наконец в ярком лунном свете мы увидели справа похожий на нос
корабля восточный выступ обрыва Эргиль-обо и повернули с дороги по
тропе. Однако ехать здесь ночью было небезопасно, тем более что луна
зашла, и мы, как ни хотелось дотянуть до лагеря, заночевали. Всего мы
проехали от Улан-Батора шестьсот девяносто три километра, поставив
рекорд скорости рейса на груженой машине "ЗИС-5", а также выносливости
и искусства шофера. Я не мог сменять Вылежанина, так как в этом году
вообще не водил машины из-за воспаления нерва правой руки.
Рано утром мы как снег на голову обрушились в лагерь. Товарищи
никак не могли поверить, что мы доехали сюда за одни сутки. Секрет
прост - одиночная машина идет всегда быстрее колонны, в которой
неизбежны задержки, отставания, больше вероятности для мелких поломок,
смены баллонов и т.п. Зато колонна представляет собою силу, которая
пробьется практически везде и везде сделает нужную работу. Она несет с
собой запасы горючего, резины, запасных частей, воды, продуктов.
Огромное значение имеет взаимопомощь машины буксировкой и то, что с
колонной в экспедиции всегда едет довольно много людей.
Работа на Эргиль-обо заканчивалась. Весенняя раскопка теперь
расширилась до самой стены обрыва и дала несколько хороших находок.
Внизу, на холмах, Новожилову посчастливилось найти еще один череп, а
также кости древнейших предков носорогов - ценолофов. Обрыв плато был
обследован к западу на пятьдесят километров. В тридцати километрах от
лагеря Пронин нашел два полных панциря слоновых черепах. Стало
очевидным, что, если мы хотим получить еще материал, потребуются
длительные поиски. А времени больше не было: собранные коллекции надо
было перевозить к железной дороге и отправлять в Москву, а после того
успеть законсервировать экспедицию до будущего года, организовать
зимнее хранение машин и многое другое. И мы решили заканчивать полевые
работы 1948 года... В 1956 году А.К. Рождественскому пришлось снова
побывать в Монголии. Он устанавливал в Государственном музее
Улан-Батора скелет гигантского хищного динозавра, переданный
монгольскому народу Академией наук СССР из находок нашей экспедиции.
Рождественскому удалось совершить поездку на самую крайнюю западную
оконечность обрыва Эргиль-обо и выкопать там два полных, прекрасно
сохранившихся черепа титанотерия - протэмболотерия.
В последний раз я взобрался на раскопку. Свежие разрезы пород
создавали красочные и замысловатые переплетения перекрещивающихся
прослоев: вверху преимущественно желтых, в середине - серых и
внизу - охристо- или малиново-красных. Это сплетение прослоев так
явственно отражало пульсацию и перемещение фарватера реки, что я как
наяву увидел перед собою эту игру древних, давно исчезнувших струй.
Свежая рана раскопки обрамлялась причудливыми фигурами
выветривания - тысячами косых маленьких столбиков, пересеченных
поперек торчащими тонкими пластинками. Покуривая, я смотрел сверху на
свернутый лагерь и думал, что три собравшиеся здесь машины пойдут
недогруженными. Осенняя добыча на Эргиль-обо была слишком мала. И тут
меня осенило - я вспомнил гигантский ствол окаменелого дерева, который
так хотелось взять в 1946 году. Сейчас это стало возможным - всего
несколько километров бокового маршрута от дороги к Шарилин-Хиду, и в
музее встанет исполинский ствол из нижнемеловых лесов Гоби весом около
шести тонн.
Так и было сделано. Несмотря на великие трудности погрузки
огромных чугунно-серых кусков железистого кремния, заместившего собою
древесину, мы исполнили план. Дерево стоит сейчас в Палеонтологическом
музее в Москве, хотя выставить его целиком пока не удалось - не
хватает высоты помещения...
Тяжело нагруженные, мы вернулись в Улан-Батор.
Пожалуй, впервые мы смогли оценить сделанную работу тогда, когда
увидели во дворе нашего склада громадные штабеля ящиков с коллекциями,
громоздившиеся, как дом. Большинство ящиков было размерами с кровать,
часто с двухспальную. Сколоченные из толстых брусьев, окованные
железными пластинами и наугольниками, эти тяжелые монолиты - по
две-три тонны весом - будили еще совсем свежие воспоминания об
отважной и умелой работе на погрузках в ущельях Нэмэгэту на бэле
Алтан-улы, под кручами обрыва Эргиль-обо. Умелые шоферы и рабочие не
жалели сил вместе с научным и техническим персоналом экспедиции.
Действительно, чтобы поднимать трехтонные тяжести маленькой кучкой
людей и упрятывать их в машины, надо было не щадить себя. Примером для
всех являлся Пресняков - инвалид войны, с серьезно поврежденным
плечом: он ворочал тяжести, не уступая никому.
Нам не удалось бы вывезти коллекции на железную дорогу к сроку
подхода вагонов, если бы не дружеская помощь Министерства транспорта
МНР, предоставившего нам несколько своих четырехтонных машин. Напомню
читателю, что в 1948 году железная дорога оканчивалась в городе
Сухэ-Батор, в трехстах тридцати километрах от Улан-Батора. В октябре
закончилась вывозка коллекций, и экспедиция снова собралась вся вместе
на главной базе в Улан-Баторе. Теперь я мог выполнить свой старый
долг: еще в Гоби я обещал шоферам и рабочим рассказать о достижениях
нашей экспедиции и дальнейших планах на будущие годы. Сейчас
действительно уже много выяснилось.
Мы исследовали и раскопали отложения различного геологического
возраста, от нижнемеловой эпохи до конца третичной - плиоцена. Где бы
мы ни вскрывали богатые месторождения - в Восточной, Южной или Средней
Гоби, - везде мы находили богатую фауну - крупных и многочисленных
животных: динозавров, черепах, птиц или млекопитающих. Если мы
углублялись в древние горизонты - нижний мел или нижнетретичные
породы, то находили новых, неведомых науке животных. Эти животные
оказывались предками для многих появившихся позже в совершенно других
местах и даже на других материках. Все это доказывало, что межгорные
впадины Монголии - остатки не какого-то маленького островка суши, а
обширного материка, ибо только на большом материке могла развиваться и
умножаться столь богатая наземная жизнь. В полном соответствии с
предвидением наших ученых - П.П. Сушкина, А.А. Борисяка и других -
вымершая фауна Монголии оказалась одинаковой с ископаемой фауной нашей
Средней Азии и Казахстана. Но из-за поднятий громадных горных хребтов
отложения, заключавшие множество остатков ископаемых животных, на
нашей территории были уничтожены эрозией - размывом. Лишь кое-где
уцелели отдельные их островки. В Монголии подъем горных хребтов
начался позднее. Те пологие горные гряды, которые составляют сейчас
водоразделы и истоки временных рек, были сравнительно невысокими и не
могли обусловить энергичного размыва горных пород даже в более влажную
древнюю эпоху. Современные острые хребты, пропиленные насквозь руслами
водных потоков, образовались очень недавно. Я думаю, что эти хребты
были лишь в зачатке в то время, когда в Египте уже строили пирамиды.
Хребты поднялись к наступлению сухого периода и разгородили скалистыми
заборами древнюю страну Монгольского плоскогорья. Воды с этих хребтов
не смогли уничтожить верхний покров рыхлых осадочных отложений с
остатками ископаемых животных. Когда хребты поднимутся еще выше,
выйдут за снеговую линию, покроются ледниками и начнут питать
многочисленные ручьи и реки - тогда палеонтологические сокровища
Монголии быстро исчезнут. В настоящий момент грозные хребты Гоби
только стоят на страже этих сокровищ.
...Экспедиция прекратила работу. Во дворе базы выстроилась вся
доблестная автоколонна, защищенная брезентами, досками и фанерой,
неподвижная и заснувшая до будущей весны. Я обошел в последний раз
наглухо запертый огромный склад со снаряжением, осмотрел высокие
штабеля пустых бензобочек и груду оставшихся до следующей экспедиции
досок и брусьев. Безлюдно и тихо было в этом месте, прежде оживленном
и шумном... Рабочие и шоферы уехали, один Александров остался
присматривать за нашим имуществом.
Белесые тучи ползли с заснеженных склонов Богдо-улы. На мерзлую
землю сыпался сухой снег, немедленно сдувавшийся резким ветром...
Завтра улетал и мой самолет. Завершался одиннадцатый месяц моего
пребывания в Монголии. Все мы, участники экспедиции, не только
выполнили стоявшие перед нами задачи, но многому научились и полюбили
эту страну, где испытали уже много радостей, огорчений, труда и забот.
Двое из нас - Шкилев и Рождественский - тяжело переболели здесь, один
- в начале экспедиции, другой - в конце ее, но, как и все другие, уже
думали о предстоящем новом годе экспедиционных работ.
Глава восьмая
НА ДАЛЬНИЙ ЗАПАД
С добрым подружиться -
путь луны пройти.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг