себя. И одновременно всегдашняя правдивость восставала против обмана.
- Ты прав, мальчик! - вдруг сказала стоявшая рядом Эрис. - Твоя мать
не простая смертная, но она и не богиня.
- Я так и знал. Ты одна из дочерей Тетис от смертного мужа. И этот
поясок со звездой на тебе - заклятье смертной жизни? Как пояс Ипполиты?
Да?!
- Да!.. Я не бессмертна, не обладаю властью богини и не могу дать
тебе чудесной силы или неуязвимости в бою, - поспешно добавила афинянка, -
но я дала тебе любовь к морю. Тетис всегда будет милостива к тебе.
- Милая, милая мама! Вот почему ты так нечеловечески прекрасна. Это
счастье - быть твоим сыном! Благодаря тебя, - Леонтиск осыпал поцелуями
колени и пальцы Таис.
Она подняла сына, пригладила завитки его черных волос и сказала:
- Иди одевайся. Пора ехать!
Лицо мальчика преисполнилось печали.
- Ты не можешь взять меня с собой? Нам было бы хорошо вместе!
- Не могу, Леонтиск, - ответила Таис, чувствуя ком, сдавливающий
горло, - тебе следует быть с отцом, а не с матерью. Ты мужчина, моряк.
Побеждай море для радости людей, а не для избиения их. И мы вместе с Тетис
всегда будем с тобою!
Леонтиск повернулся и пошел к своей одежде. И вовремя, иначе бы
увидел слезы матери.
После морского купания Леонтиск словно вырос. На обратном пути он еще
выше держал гордую голову с тонкими критскими чертами лица. Лодка
приближалась к гавани, когда мальчик притронулся к матери и шепотом
спросил, указывая на Эрис:
- Она тоже?
- Еще больше меня! - также шепотом ответила Таис.
Леонтиск вдруг взял руку черной жрицы, приложил ко лбу и щеке и
поцеловал в ладонь. Несказанно изумленная Эрис поцеловала его в обе щеки -
милость, никому до сей поры не оказанная. Таис подумала, как хорошо бы
мальчику иметь такого друга рядом. Не будучи богиней, она не могла знать,
что через пять лет в великом морском сражении у Саламина, в глубокой бухте
Фамагусты, на восточном конце Кипра, Птолемей потерпит полное поражение, а
Леонтиск будет взят в плен. Впрочем, благородный победитель, любимец
афинян Деметрий Полиоркет, вскоре вернет сына Птолемею и сам будет разбит
им. Памятник победы Деметрия - статуя крылатой Ники на острове Самотракии
- будет тысячелетия восхищать людей всех народов и языков!..
Море, как бы приветствуя возвращение своей дочери, удивительно
спокойно несло "Кирку", корабль Таис, на северо-восток от Александрии, к
острову Кипру. Афинянка вспоминала о прежних плаваниях. Каждое отличалось
очень хорошей погодой. Как тут не поверить в особую милость Тетис?
- Считают, до Патоса на Кипре пятьсот египетских схенов, - говорил
Таис начальник корабля, сам опытный кормчий с Астипалайи, - а я намерил
больше - две тысячи восемьсот стадий.
- Как можно мерить море? - спросила удивленная Эрис.
- Есть несколько способов, но я пользуюсь самым простым, - начальник
корабля прищурился, глядя вдаль, - при такой хорошей погоде и малом
волнении. Смотри сама!
По приказу начальника на палубу вышли два пожилых моряка, один с
огромным луком и связкой тончайшей бечевки, другой с устойчивой на качке
морской клепсидрой [водяные часы]. Подхваченный широким поясом, моряк с
луком повис над водой, упираясь босыми ногами в борт корабля, и выпустил
стрелу, потащившую бечевку с навязанными на нее раскрашенными рыбьими
пузырями. Дважды бечевка ложилась неудачно, на третий пролетела прямой
дорожкой. Едва нос корабля оказался у начала бечевы, кормчий ударил в
медный диск, и второй моряк пустил клепсидру. Другой удар раздался, когда
нос корабля прошел конец бечевы.
- Счет капель? - крикнул кормчий.
- Тридцать одна, - последовал ответ.
- Видишь, - пояснил Эрис начальник, - бечевка длиной в полстадии
легла прямо, не искривилась волнами благодаря опытности моих моряков.
Корабль прошел ее за тридцать один удар сердца или капель клепсидры. Надо
поправить исчисление на волну и изгибы бечевы. Примерно скажу: наша
"Кирка" делает около шестидесяти стадий в час - очень хороший ход под
средним парусом, без весел. Считай, сколько понадобится времени дойти до
Патоса, только про себя - не гневи Морского Старца! Чтобы измерить
расстояние правильно, надо сделать на пути много промеров.
Кормчий выбрал время, когда этесии - летние ветры, дующие к Египту, -
на короткое время сменяют свое направление и несут волны с северо-запада.
Море потемнело, приняв цвет хиосского вина, и по его сумрачному простору
неслись рядами белогривые кони Посейдона. Сильный ветер срывал пену с их
гребней, сверкавшую на солнце под безоблачным небом. Такой вид моря
привычен каждому эллину, а сила ветров не смущала мореходов - они знали,
что к вечеру она ослабеет, и самого страшного - ночной бури - не будет.
Таис и Эрис, аккомпанируя себе на систре и китаре, распевали на носу
корабля самые разные песни: эллинские - печальные и мелодичные: тягучие и
заунывные персидские; отрывистые, резкие финикийские и египетские; пели
песни либийских пиратов с дикими выкриками и присвистом, вызывая великий
восторг моряков и беся кормчего, потому что мореходы становились
невнимательными.
Таис уединялась для игр и разговоров с дочерью в укромном месте -
между задней надстройкой и краем палубы, огороженным тростниковыми
плетенками от ветра и брызг. В одну из таких задушевных бесед маленькая
Ирана ошеломила Таис мечтой сделаться гетерой. С наивностью детства Ирана
рассказывала о богатых подарках, которые получают гетеры, о пирах с
музыкой и танцами, о поклонении мужчин, поверженных к ногам гетеры одним
взглядом ее.
Чем больше хмурилась мать и шире улыбалась Эрис, тем красноречивее
девочка старалась доказать свою правоту. Дошло до дифирамбов поцелуям и
нежным объятиям мужчин.
Разгневанная Таис поняла, с чьих слов говорила девочка, но сдержалась
и стала терпеливо объяснять дочери, что ей наговорили сказок: в жизни, чем
бы ни занимался человек, а особенно женщина, все происходит не так легко и
безоблачно.
- Нам, женам, не так много путей в жизни дано богами, - тихо говорила
она дочери, гладя ее прямые каштановые волосы и заглядывая в серьезные
карие глаза, - поэтому каждая дорога должна избираться тщательно.
Необходимо знать и взвесить все способности, данные нам богами, и
возможности их улучшения. Путь гетеры - один из самых трудных. Он подобен
жизни художника, музыканта, архитектора. Кто из мужей будет настолько
глуп, чтобы сделаться музыкантом, не имея слуха? А девушки часто думают,
будто очарование юности, мелодичный смех и легкость походки - средства,
уже достаточные для достижения успеха. Нет, неверно. Год, другой, а потом
все кончается свинскою жизнью в попойках с грубыми, скотоподобными
чужаками в портовых трущобах. Если даже ты обладаешь совершенным телом,
красивым лицом, великолепными волосами, некоторыми способностями певицы и
танцовщицы - всего этого достаточно лишь для подневольной актрисы, нередко
награждаемой ударами руководителя труппы. Но чтобы стать хорошей гетерой,
кроме внешности и грации, ты должна иметь выдающуюся память, читать на
трех наречиях [имеются в виду наречия древнегреческого языка, довольно
заметно отличавшиеся друг от друга], любить и помнить историю, знать
основы философских учений. Тогда ты будешь говорить с поэтами и философами
как равная и возвысишься над мужами менее одаренными. И этого мало! Ты
должна обладать непогрешимым вкусом в одеяниях, понимать искусство
скульптуры, живописи, может быть, рисовать сама. Ты должна распознавать
людей с первого взгляда, подчинять мужей, не насилуя их воли, быть
хозяйкой на симпосионах. Еще ты должна увлекаться атлетикой, такой, в
которой сможешь соперничать с мужами. Я, например, считаюсь хорошей.
- Не знаю, у кого будут слезы, - ответила Таис, дуя на пальцы, -
такая крепкая девчонка! А теперь, моя милая Эрис, займемся тобой.
- Ты сегодня царствуешь, о львица, - пошутила Эрис, с некоторой
опаской поглядывая на подругу.
- В львицу сейчас превратишься ты, - пообещала Таис и повела подругу
в свою каморку, дверью выходившую на рулевой помост, а не в кормовое
помещение, оборудованное на время плавания для женщин.
- Стань передо мной и держи зеркало. Нет, не так, поверни к себе!
Закрой глаза!
Эрис повиновалась, зная любовь Таис к неожиданным и всегда занятным
выходкам.
Таис достала тщательно запрятанную коробку чеканного серебра,
извлекла диадему в виде двух змей, сплетенных из проволоки зеленого
золота. Головы пресмыкающихся, расширенные, как у Нага в храме Эриду,
расходились наперекрест, и каждая держала в разинутой пасти шарик
сардоникса - полосатого, белого с черным агата. Афинянка надела украшение
на голову Эрис. Оно пришлось впору - и не мудрено. Его сделали по заказу
Таис лучшие мастера Александрии за три дня. У них вместо диадемы или
стефане получилась корона некой эфиопской царевны.
- Теперь смотри!
Эрис не сдержала возгласа удивления.
- Я велела глаза сделать сапфировыми, в цвет твоих, а не из рубина,
как на амулетах еврейских красавиц, - сказала довольная Таис.
Диадема удивительно шла к черным волосам и темно-бронзовой коже
подруги.
- Это мне? Для чего?
- Я подумала об этом еще в Александрии. Я не сказала тогда. Мы едем в
страны, куда люди с таким, как у тебя, цветом кожи попадают или рабами,
или гостями царского рода. Так вот, чтобы тебя не принимали за рабыню, ты
будешь носить украшение, возможное только для очень высоких особ. Помни об
этом и ходи царевной. А вместо варварского ожерелья из ядовитых зубов
Нагов...
- Я не сниму его! Этот знак отличия драгоценнее всякого другого!
- Хорошо, только надевай наверх вот это. - Таис достала из шкатулки и
застегнула на шее Эрис ожерелье из небесно-голубых бериллов.
- Ты отдаешь мне дар главной жрицы Кибелы? - воскликнула Эрис.
- Пока ты носишь его, никто не усомнится в твоем положении. Это
истинно царская вещь!..
Наконец настал момент, когда приблизился Кипр. Афинянка прижала руки
к груди - признак особенного волнения. Корабль подходил к родному уголку
Внутреннего моря, пусть удаленному, но похожему на все другие острова
Эллады. После стольких лет, проведенных в чужих странах, наступил час
свидания с родиной. Вершина Олимпа Трехзубчатого, обычно скрытая за
облаками, выступила четко над синей дымкой покрытых дремучими лесами гор.
По распоряжению Таис начальник корабля не пошел в многолюдный Патос, а
обогнул Северный мыс и вошел в Золотой Залив, где находились владения
друзей афинянки.
Лучезарный воздух, лазурная бухта, амфитеатром врезанная в пурпурные
холмы, переносили Таис в родную Аттику. Каменная пристань, белая дорога в
гору, на уступах которой расположились окрашенные розоватой глиной домики
под кипарисами, платанами и раскидистыми соснами. Чистая струйка
источника, падавшего с высоты в плоский бассейн на берегу, разбиваясь в
мелкие капли. Выше домов шли полосы темной зелени миртовых зарослей,
испещренных белыми цветами, признаком жаркой половины лета. Неповторимый
аромат морского берега в солнечный летний день будил детские воспоминания
о жизни в аттическом селении под нежной опекой взрослых. И Таис, отправив
назад корабль с благодарственной запиской Птолемею, как бы окунулась в
детство.
Каждый день вместе с Ираной, ее няней и Эрис они уплывали на западную
сторону бухты, защищенную длинным мысом, вползавшим в море, будто хребет
дракона. Купались до изнеможения, лазали на скалы, жевали любимые в
детстве сладкие коричневые рожки и обстреливали друг друга их твердыми, с
металлическим отливом зернами. У друзей Таис оказалась целая стайка
девчонок от восьми до двенадцати - свои дочери и племянницы, дети слуг и
рабов. По стародавним обычаям они все играли вместе: бешено носились в
пятнашки, плели венки и плясали неистовые танцы, опоясанные гирляндами,
под знойным солнцем или, совсем нагими, под яркой луной; ныряли, пытаясь
найти уголок с уцелевшими от ловцов кустиками кроваво-красного коралла.
Или в ночи полнолуния соревновались, кто дальше заплывет по лунной
серебряной дорожке с чашей в руке, чтобы совершить возлияние Тетис,
Посейдону и Гекате.
Таис и Эрис принимали участие в этих забавах, будто тринадцатилетние
- таинственный возраст, когда в телах девочек наступало равновесие в
развитии всех сторон и Гея-Земля пробуждала силы ясновидения и
бессознательного понимания судьбы, когда крепнут связи с Великой Матерью,
Артемис и Афродитой.
Иногда Таис и Эрис брали небольших, но крепких лошадок кипрской
породы, хорошо лазавших по горам. После гибели Боанергоса афинянка больше
не хотела приобретать собственного коня. Или, как некогда в Экбатане с
Гесионой, поднимались пешком в горы по крутым тропам, выбирали сильно
выступающую скалу, нависшую в воздухе на страшной высоте, и располагались
на ней.
Эрис высота опьяняла. Сверкая глазами, запрокидывая голову, черная
жрица пела странные песни на неизвестном ей самой языке, выученные в
раннем детстве в храме, а может быть, еще раньше на забытой теперь родите.
Без конца и начала тянулась печальная мелодия, и вдруг вспыхивали созвучия
слов, полные страсти и гнева, и возносились в ясное небо, как вопль о
справедливости. Ноздри у Эрис раздувались, сверкали зубы, дико темнели
глаза. Внутри Таис все начинало отвечать этому порыву. От колдовской песни
хотелось встать на край утеса, широко раскинуть руки и броситься вниз, в
темную зелень прибрежных лесов, отсюда казавшуюся мшистым покрывалом.
Таис не боялась высоты, но дивилась хладнокровию Эрис, которая могла
стать спиной к пропасти на самой кромке обрыва и еще показывать подруге на
что-нибудь увиденное.
Вооруженные копьями, они отправлялись и в более далекие путешествия.
Таис хотела дать почувствовать подруге все очарование лесов и гор Кипра,
схожего с природой милой сердцу Эллады.
Рощи раскидистых сосен с длинными иглами, дубы с круглыми,
мелкозубчатыми, очень темными листьями и красной корой, чередующиеся с
огромными каштанами, орехами и липами, - все это Эрис видела впервые, так
же как и леса высоких можжевельников, с сильным ароматом, похожих на
кипарисы, или черные, мрачные заросли другой породы можжевеловых деревьев,
тоже издававших аромат.
Таис сама впервые увидела леса высоченных кедров, иных, чем на
финикийском побережье, - стройных, с очень короткой зеленовато-голубой
хвоей. Море кедровых лесов простиралось по хребтам, уходя на восток и на
юг в тишине и сумраке бесконечных колоннад. Ниже, на уступах, из-под скал
били кристальные источники и росли вязы с густыми округлыми шапками
зелени, подпертыми скрученными, угольно-серыми стволами.
Таис любила залитые солнцем каменистые плоскогорья, поросшие темными
кустиками финикийского можжевельника и душистого розмарина, ползучими
стеблями тимьяна и серебристыми пучками полыни. Воздух, насыщенный теплым
ароматом множества душистых растений, заставлял дышать полной грудью.
Солнце само вливалось в жилы, отражаясь от белых бугров мрамора,
выступавшего грядами на небольших высотах.
Эрис ложилась на спину, устремляя в небо синеву мечтательных глаз, и
говорила, что теперь не удивляется, почему в Элладе столько художников,
красивых женщин и почему все встреченные ею люди так или иначе оказывались
ценителями прекрасного. Природа здесь - сияющий и бодрящий мир четких
форм, зовущий к мыслям, словам и делам. Вместе с тем эти сухие и
каменистые побережья, скудные водой, отнюдь не поощряли легкой жизни,
требуя постоянного труда, искусного земледелия и отважного мореплавания.
Жизнь не разнеживала людей, но и не отнимала у них все время для
пропитания и защиты от стихийных невзгод. Если бы не злоба, война и вечная
угроза рабства... Даже в столь прекрасной части Ойкумены люди не сумели
создать жизни с божественным покоем и мудростью.
Эрис переворачивалась на живот и, устремляя взгляд на далекие леса
или голубое сияние моря, думала о бесчисленных рабах, которые создавали
эту красоту - великолепные белые храмы, портики, стойки и лестницы,
набережные и волноломы. Что несет эта красота? Смягчает ли она нравы
людей, уменьшаются ли насилие и жестокость, больше ли становится людей,
похожих на Таис и Лисиппа, справедливых и человечных? Куда движется жизнь?
Никто не знает, а получить ответ на этот вопрос - означает понять, куда
идут Эллада, Египет и другие страны. К лучшему, к процветанию и
справедливости или к жестокости и гибели?
Совсем другие мысли занимали Таис. Впервые за много лет свободная от
обязанностей и тягот высокого положения, утратившая интерес к тому, что
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг