- Может быть, странствуя в одиночестве, подобно желтолицему обитателю
Востока, тебе удалось бы пройти больше?
- Может быть. Но слишком много случайностей на пути, и каждая грозит
гибелью. И времени потребуется слишком много. Медлен путь пешком. Нет, я
был прав, идя дорогой силы. Неверны исчисленные величайшими учеными Эллады
размеры Ойкумены. Она гораздо больше, но это их ошибка, а не моя!
- И ты вновь пойдешь в безвестные дали?
- Я устал не от пути, а от забот огромного государства. Они
обрушились на меня, как река в половодье.
- Разве нельзя разделить заботы, возложив их на верных соратников? -
спросила Таис.
- Мне казалось сначала, что я окружен достойнейшими, что мы вместе
составляем острие копья, способного сокрушить все на свете. Впервые
спартанская стойкость распространилась на десятки тысяч моих воинов.
Заслуга моего отца Филиппа! Это он сумел собрать и воспитать войско такого
мужества и выносливости, чтобы оно качеством отдельных воинов приблизилось
бы к лакедемонскому. С этими отборными тридцатью пятью тысячами я отразил
и сломил силу, по численности во много раз большую, но худшую по качеству
людей. Все шло хорошо, пока едина была цель, грозен враг и нас не
обременял груз колоссальной военной добычи. Сплоченность изнашивается, как
физическая сила. Чистота сердца и бескорыстие, как железо ржавчиной,
разъедаются лестью окружающих, толпами продажных женщин и торговцев,
жрецов и философов, родственников и мнимых друзей.
Тех людей тверже орлиного когтя, которые не износились за десять лет
войны и владычества в покоренных странах, осталось мало - горсточка на всю
великую империю. И я теряю их одного за другим, как потерял несравненного
героя Гефестиона. С другими я стал враждовать, иногда справедливо - они не
понимали меня, иногда несправедливо - я не понял их. Но самое страшное:
чем дальше, тем сильнее расходились наши цели! Я не смог больше думать о
гомонойе, равенстве среди народов, когда ее не нашлось среди ближайших
друзей и соратников. Главный яд в сердцах всех людей: идиотская спесь
рода, племени и веры. С этим я бессилен справиться. Таков конец азиатских
завоеваний: я, владыка полумира, опускаю руки, чувствуя себя
путешественником у начала дорог. Ты права, я был бы счастливее, бредя
одиноким свободным странником в нищенской одежде, положась на милость
богов и любого вооруженного встречного!
Таис привлекла к себе львиную голову македонца, гладила ее матерински
нежно, слыша взволнованное дыхание, отдававшееся скрипом в пробитой
стрелой груди. По мощным рукам, некогда божественно спокойным, пробегала
нервная дрожь.
- Хочешь стать моей царицей? - распрямившись, с всегдашней
внезапностью спросил Александр.
Таис вздрогнула.
- Одной из жен царя царей? Нет!
- Ты хочешь быть первой среди всех или единственной - усмехнулся
неласково македонец.
- Ты всегда не понимаешь меня, царь мой, - спокойно ответила Таис, -
и не поймешь, пока мы не будем вместе совсем. Мне самой не нужна ни
исключительность, ни изгнание соперниц. Нужно, чтобы я получила право
охранять тебя - иногда вопреки твоему минутному желанию или против воли
друзей и соратников. Иначе ты не сможешь опереться на меня в трудный час
измены или болезни.
- Так ты хочешь?..
- Я ничего не хочу, я лишь поясняю. Поздно! Речи эти надо было вести
много раньше.
- Я еще молод, и ничего для меня не поздно!
- Мне ли говорить тебе, повелителю людей, что истинную царицу нельзя
назначить или ограничить ночным ложем. Тут необходимы усилия обоих, но
так, чтобы это видели и чувствовали все окружающие. Чтоб стать царицей,
требуется много лет, а у тебя, как я вижу, нет в распоряжении и года.
- Да, я уплыву с Неархом искать пути в Эфиопию. Девяносто кораблей
готовы и готовятся на верфях Вавилона и Александрии Евфратской.
- И ты возьмешь меня туда, в океан, с собой? Не царицей, только
спутницей?
Помолчав, Александр угрюмо ответил:
- Нет. Неверна судьба боевых дорог, страшны лишения на бурных берегах
безводных пустынь. И драгоценна ты! Жди меня в Вавилоне!
- Женой Птолемея?
- Я назначу Птолемея хилиархом вместо Гефестиона. Он будет править
империей во время моего отсутствия.
Таис встала, ласково и печально глядя на царя. Встал и Александр.
Неловкое молчание нарушил топот скачущей во весь опор лошади. Всадник из
персидской знати - гетайров нового набора - поднял над головой сверток
письма. Александр сделал разрешающий жест, и, спешившись, гонец подбежал,
держа послание у низко склоненного лица.
- Прости, я прочитаю, - царь развернул пергамент, Таис увидела
несколько строчек, исписанных крупным почерком.
Александр повернулся к Таис с кривой улыбкой.
- Мне надо спешить в Вавилон. Явился Неарх из разведки Арабии, теперь
можно плыть. Селевк приближается с большим караваном слонов, а Певкетос
ведет молодых воинов из Арианы.
Таис свистнула через зубы, как афинский мальчишка. Боанергос поднял
голову, насторожил уши и на повторный зов подбежал к хозяйке. Махнул рукой
и Александр, подзывая скифа-коновода.
- Объясни на прощанье, мой царь, - афинянка взяла под уздцы иноходца,
- значение твоего дара, привезенного Гефестионом?
- Это моя греза в Нисе, когда я увидел плющ и быков критской породы.
Ты знаешь, войско Диониса в его походе состояло из одних менад, а в
индийском - наполовину. И ты приснилась мир менадой, нагой и могуче
притягательной, увитой плющом. Сверкающий жезл Диониса указал мне на
тебя... И я велел ваятелю из Сузы отчеканить по моему сну и памяти твое
изображение менадой.
- За это я благодарю тебя всем сердцем, как и за дом у Лугальгиры.
Таис смело обвила руками шею царя и на миг замерла в его объятиях.
Побледнев, она вырвалась и вскочила на иноходца. Александр сделал шаг к
ней, протягивая руку, и словно споткнулся о ее твердый взгляд.
- Судьба и я трижды предоставляли тебе возможность. Первый раз - в
Мемфисе, второй - на Евфрате, третий - в Персеполисе. Четвертого не дает
судьба, и я тоже. Гелиайне, великий царь, "тон зона" (навеки), как говорил
Платон!..
Таис тронула иноходца, опустив голову. Крупные слезы покатились
из-под намокших длинных ресниц, падали на черную гриву коня. Александр
поехал рядом, голова в голову. На одну стадию позади пылили всадники
царской охраны. Александр нагнул непокрытую голову, широкие плечи его
обвисли, перевитая жилами рука вяло опустилась. Таис никогда не видела
божественного победителя таким - обличье человека, истощившего свои силы и
ни на что больше не надеющегося. Клеофрад на последнем кеосском пиру
выглядел крепче и бодрее. А если Александр снова вернется к делам огромной
империи в Вавилоне, что будет тогда?
- Во имя Афродиты и всего, что влечет нас друг к другу, Александр,
мой царь, уезжай из Вавилона немедленно. Не задерживайся лишнего дня!
Поклянись мне в этом, - она взяла его руку и сильно сжала.
Александр заглянул в огромные серые глаза и ответил нежно и искренне:
- Клянусь Стиксом, моя Айфра (сияющая)!
Таис ударила пятками Боанергоса, и он далеко обогнал медленно
ехавшего царя и его охрану. Афинянка вихрем пронеслась через ворота
Экбатаны, проскакала по улицам и, бросив поводья слуге, побежала через сад
в павильон Эрис, где заперлась до вечера.
А через два месяца, в последние дни таргелиона, горным обвалом
разнеслась весть о внезапной смерти Александра.
Не прошло и декады, когда нарочный доставил Таис сразу два письма -
от Птолемея и Гесионы. Фиванка писала подробно о последних двух днях жизни
царя. Усталый донельзя, он собрал военачальников, чтобы распределить
корабли, и вместе с Неархом отдавал распоряжения, вникая во все мелочи
подготовки огромного флота. Мучась от бессонницы, он плавал ночью в
Евфрате. С приступом лихорадки царь покинул дворец Навуходоносора, где жил
постоянно, и перебрался в Новый Город, в свой дом с затененным бассейном.
Он не хотел никого видеть, кроме Неарха, купался, изнемогая от жара, но
лихорадка все усиливалась. И по-прежнему не было сна. Александр велел
сделать жертвоприношение двенадцати олимпийцам и Асклепию. Говоря с
Неархом, он настаивал на отплытии через два дня. Критянин впервые видел
своего божественного друга в таком неестественном беспокойстве, он без
конца говорил об океане и отдавал распоряжения, повторяясь и временами
путаясь. Наутро, когда жар спал, Александр приказал нести себя в Старый
Город, во дворец, чтобы сделать жертвоприношение. Он был уже настолько
слаб, что почти не мог говорить.
Великий вождь до последней минуты боролся со смертью. За несколько
часов до кончины он захотел проститься с друзьями и войском. Сдерживая
рыдания, молодые гетайры и воины из царской охраны молча проходили мимо
ложа. Александр нашел силы приветствовать каждого поднятием правой руки,
время от времени приподнимая и голову. Он был в сознании до последней
минуты.
Военачальники, теперь прозванные диадохами, наследниками Александра,
собрались на чрезвычайном совете. Прежде всего они бережно омыли тело
героя, испещренное рубцами тяжелых ран, и залили его смесью ароматных
смол, крепкого вина и меда. А чеканщики и кузнецы уже ковали золотой
саркофаг.
Слезы не дали Таис читать дальше, сдерживаемое горе вырвалось наружу.
Упав ничком, афинянка безутешно рыдала, по старому обычаю разодрав одежду
и распустив волосы.
Александр, величайший герой Македонии, Эллады и Ионии, ушел во мрак
Аида в возрасте всего тридцати двух лет и восьми месяцев! Сердце щемило
сознание, что накануне смерти, измученный и одинокий, он, может быть,
вспоминая о ней, плавал в Евфрате и удалился в дом на той стороне реки, у
ворот Лугальгиры, в тот дом. С новым приступом плача Таис подумала о
великом одиночестве царя. Все окружавшие его люди без конца требовали от
него мудрых распоряжений, золота, защиты, любви, не догадываясь о
безмерной его усталости и не следя за ним чуткими, понимающими глазами и
сердцем. Может быть, он бессознательно искал опоры в призраках прошлого?
Если так, то, будь она с ним хотя бы эти несколько часов, она сумела бы
усмотреть грозные признаки надвигающейся беды. Сумела бы. Александр хотел
ведь выполнить данную Таис клятву - вырваться из Вавилона с флотом Неарха!
Афинянка зарыдала так, что Эрис, испуганная впервые за их совместную
жизнь, помчалась за врачом. Таис отказалась впустить врача, но подчинилась
подруге и выпила какого-то густого и горького коричневого питья,
бросившего ее в черный и долгий сон.
Только через четыре дня Таис нашла в себе силы выйти из темной
комнаты, заняться обычными материнскими и домашними делами. И еще через
несколько дней она собралась с духом прочитать и письмо Птолемея.
Он писал, что все свершилось по его предвидению. На совете диадохов
он первый предложил раздел империи и выговорил себе Египет. Заместителем
Александра и верховным стратегом Азии назначен Пердикка. Ему вменено в
обязанность охранять Роксану, беременную от царя на седьмом месяце.
Антипатр стал начальником войска в Элладе и Македонии, верховным стратегом
стран к западу от Ионии. Начальнику гетайров Селевку достались Вавилония и
Индия, Антигону Одноглазому - Малая Азия, за исключением Ионии и Фракии,
отошедших Лисимаху. Неарх не захотел ничего, кроме флота, получил его и
готовился уплыть в Арабию. Теперь уж без Александра. Птолемей напомнил
Таис обещание ехать с ним в Египет. Ему придется подождать родов Роксаны.
Если будет сын - все останется по-прежнему, если дочь - совет диадохов
будет избирать царя.
Так приключилась новая удивительная перемена в жизни Таис. У Роксаны
родился сын, Александр Четвертый, и Птолемей срочно вызвал афинянку в
Вавилон. С отборными преданными ему войсками он захватил саркофаг с телом
Александра и поспешил в Египет.
С тех пор Таис здесь, в Мемфисе, царицей сказочной для всякого эллина
древней Земли Нила.
И вот он, Нил, плещущий едва слышно о ступени храма Нейт.
16. МЕМФИССКАЯ ЦАРИЦА
"Ты будешь править Мемфисом, а я останусь в Александрии", сказал
Птолемей в споре с Таис. Впервые они были на грани разрыва. Она упрекала
его в нарушении клятвы - не брать другой жены после брошенной им в
Вавилоне Сириты, если Таис согласится поехать с ним в Египет. Теперь он,
признанный царь Египта, полюбил Беренику, женился на ней тайно, и в
Александрии тоже будет царица... А прежде была еще Эвридика, родившая ему
сына Птолемея, которую он взял силой еще в Ионии и привез в Персию.
Впервые Птолемей не уступил требованиям Таис. За десять лет
победоносных походов с армией Александра, когда сокрушались города и
тысячи тысяч гибли и подвергались насилию, он привык, не задумываясь,
менять сотни женщин. "Одной больше - одной меньше, стоит ли об этом
говорить?" - искренне думал Птолемей. Другое заботило его - недавно он
понял всю тщету усилий преобразовать Египет, внедрив сюда дух Эллады и
гений Александра.
- Эту глыбу древних верований, обычаев и уклада жизни, подобную скале
из черного гранита Элефантины, - объяснял он Таис, как всегда, умно и
убедительно, - невозможно изменить иначе как расколов се на части. Но
поступать так немудро. Разрушая, невозможно сразу заменить прежнее новым,
ибо страна останется без закона и обычая, обратясь в сборище одичалых
негодяев. Я начну с Александрии и превращу ее в город, открытый всему
миру, открытый для всех вероучений и верований, для философов любых школ и
прежде всего для торговли между Азией и Внутренним морем. Александрия, где
я храню в золотом саркофаге тело великого Александра, моего друга детства
и сводного брата, станет самым прекрасным из всех городов в Ойкумене. Маяк
на Фаросе будет более знаменит, чем башня Этеменанки, а для философов я
построю Мусей. В Библиотеке [созданное Птолемеем в Александрии хранилище
древнегреческих рукописей - знаменитая Библиотека - было крупнейшим в
древнем мире] мной уже собрано рукописей и книг больше, чем в любом из
городов Эллады. Я дал приказ, чтобы начальники всех судов, приходящих в
гавань Александрии, сообщали мне о новых произведениях искусства,
открытиях ученых и знаменитых книгах. У меня достаточно золота, чтобы
купить многое. Если бы не война!..
Птолемей нахмурился, и Таис сочувственно погладила его по плечу, зная
о непрекращавшейся войне среди диадохов - наследников Александра.
Верховный стратег Азии, старый сподвижник Александра Пердикка, назначенный
советом диадохов управителем царства, пока подрастает сын Роксаны, пошел
на него, чтобы взять себе и Египет. Собственные полководцы убили его, едва
он достиг Дельты, а войско перешло к Птолемею.
- Я буду воевать за Египет, за Кипр, может быть, за Элладу, но для
свершения всех замыслов мне надо жить в Александрии. Сюда я призываю всех,
в ком сильна предприимчивость, кто умеет смотреть вперед, умеет работать,
кто талантлив и умен. Я пригласил из Вавилона, Сирии, Иудеи евреев жить
свободно и торговать в Александрии. На этот способный и строгий народ я
возлагаю надежду в умножении богатств и процветании города, так же как и
на твоих соотечественников, быстрых в принятии решений и в исполнении их.
Правда, иногда афиняне смелы не по силам, но они всегда рискуют и спокойны
в опасности. Я умею воевать и строить. В глубине Египта воевать незачем и
нечего строить. Все построено тысячелетия назад, частью уже заброшено и
занесено песком. Тебя любит Мемфис, и ты понимаешь египтян, разные
верования и тайные учения, посвящена в сокровенные обряды. Будь царицей в
Мемфисе, где мы оба венчаны на царство, помогай мне здесь, и я клянусь
нерушимой клятвой Стиксовых вод, что не назову царицей никакую другую,
пока ты со мной!
- Пока я с тобой, - медленно повторила Таис, соглашаясь с доводами
своего мудрого мужа.
И она осталась в Мемфисе одна, если не считать малолетней Иренион,
или Ираны, как ее называла Таис на дорическом диалекте. Имя дочери
напоминало ей Персию, а сама девочка становилась все больше похожей на
Птолемея. Леонтиск находился в Александрии при отце. В мальчике проявилась
та же глубокая любовь к морю, какая пронизывала все существо Таис, по
насмешке судьбы живущей вдали от его ласковых волн и сверкающей синевы.
Мемфисцы почитали царицу скорее за се добрые глаза и поразительную
красоту, чем за действительную власть, фактически сосредоточенную в руках
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг