Таис склонила голову с тяжелым узлом высоко зачесанных волос и
по-детски поджала губы дужкой.
- Благодарю тебя, царь!
- Зови меня по-прежнему Александром. И приходи на праздник, который я
устраиваю для города. Покажи там высокое искусство эллинских женщин.
Александр с удивительным для его мощной фигуры проворством вскочил на
своего вороного, покрытого по персидскому образцу потником, укрепленным
тремя ремнями, и блиставшего золотой персидской уздечкой в виде лежачей
буквы Х (хи), с золотыми розетками на скрещении ремней и под ушами. Таис
взвилась на потертую шкуру пантеры, заставив Салмаах подняться на дыбы и
ловко повернуться вслед ускакавшим македонцам. Затем снова повернула
лошадь и медленно поехала к месту, где ее ждала Гесиона, расставшаяся на
несколько дней с Неархом. Начальник флота обещал вернуться к большому
симпосиону, их разлука не могла быть долгой.
Мемфис был во власти праздничных настроений. Люди приветствовали
молодого "фараона" Александра, восхищаясь его красотой, силой, чувством
превосходства и власти, исходившими от обожествленного полководца.
Как всегда, народ надеялся на большие перемены в своей судьбе,
долженствующие изменить печальную жизнь по мановению нового царя, испокон
веков надеясь на лучшее и не понимая, что ход истории медлителен и тяжек.
Ничего для этих ныне живущих людей измениться к лучшему не могло. Только
военные беды, погромы, пожары и наводнения вторгались в неизменно
бесцветное существование людских толп с ошеломляющей внезапностью. Опыт
истории существовал только для мудрецов.
Среди тех, кто приветствовал победоносных македонцев и эллинов, было
немало подобных Таис, веселых крупиц жизни, с телом и мускулами как из
бронзы, с твердой душой, мнящих, себя хозяевами Ойкумены.
- Ты поможешь мне, Гесиона? - спросила гетера накануне симпосиона,
устраиваемого Александром для знати Мемфиса в так называемых Южных Садах.
- Ты очень храбрая, если хочешь выступать перед таким скопищем людей.
Не испугается ли Салмаах?
Таис лениво потянулась и достала флакон мутного древнего стекла. Из
него она насыпала в маленькую чашку щепотку зеленоватого, неприятно
пахнущего порошка.
- Я добавлю в воду и напою завтра Салмаах. Этой азиатской травы надо
очень немного, чтобы человек или животное сбросили с себя цепи
застенчивости или страха. Чуть больше - и тело выйдет из-под власти
сердца, потому я, не имея опыта, дам лишь капельку...
Из наполненных смолой каменных сосудов на столбах пламя вырывалось в
темное небо дымными крутящимися колоннами. Глубокий навес укрывал
собравшихся от северного ветра. На гладких плитах двора музыканты и
греческий хор с артистами исполнили "Трагедию" ("Песнь козлов") - отрывок
из приключений Диониса в его индийском странствовании. Эту легенду
особенно любил Александр.
Великий победитель полулежал в окружении своих приближенных, хмельных
и заносчивых. Только Неарх и Леонтиск уселись немного в стороне, слушая
великолепную тиносскую певицу. Высокая, в черном, как ночь, пеплосе, она
походила на Гекату. Только вместо мрачных собак, спутниц богини, - две
веселые, обнаженные, как полагалось, флейтистки аккомпанировали ее низкому
голосу, силе которого могли бы позавидовать военачальники. Широкий разлив
песни смывал, подобно морю, человеческие огорчения, повелевая быть
спокойней, внимательней и добрее.
Загудели барабаны. Ритм заострила дробь деревянных палок. Рабы
раздули курильницы, извилистые ленты тяжелого ароматного дыма потянулись
над плитами импровизированной сцены.
Нагие финикийские танцовщицы, все на подбор тонкие, узкобедрые,
смуглые и низкогрудые, извиваясь, завертелись в дыму курений. Их было
шесть. То разъединяясь, то бешено бросаясь навстречу одна другой, они
дерзко, грубо и недвусмысленно изображали ярость овладевшего ими желания.
Жертвы богини Котитто, одержимые одной целью - быстрее освободиться от ее
мучительной власти.
Хриплые крики одобрения понеслись со всех сторон. Только сам
Александр и угрюмый Черный Клейт не выразили восхищения. Неарх с
Леонтиском тоже остались спокойными. Рабы обнесли всех новыми чашами вина.
Угасли курильницы, тела танцовщиц заблестели от пота, пронзительная дробь
смолкла. Под замирающие удары барабанов финикиянки скрылись.
Тотчас же, без всякого перерыва, перед дворцом-сценой упала завеса
тончайшей серебрящейся ткани, протянутая от одного факельного столба до
другого. За ней поставили большие зеркала из посеребренных листов меди,
отразившие яркий свет больших масляных лампионов.
Зазвенели струны, протяжно запели флейты, и еще восемь нагих девушек
появились в полосе света от зеркал, стоявших за тканью. Все небольшого
роста, крепкие и полногрудые. Их волосы не метались тонкими косами-змеями
по плечам, как у финикиянок, а были коротко острижены, как у мифических
амазонок. Маленькие ноги ступали дружно, одним слитным движением.
Тессалийки - дочери древней страны колдуний, и танец их казался волшебным
действом, тайной мистерией.
Слабо колышущаяся серебристая ткань дымкой отделяла танцующих от
полутьмы пиршественного навеса. Гибкие тела тессалиек подчинялись иному
музыкальному напевному ритму. Танец был широким, плавным, в убыстрявшемся
темпе, юные танцовщицы, одержимые не менее финикиянок, словно бы неслись
по просторам коннобежных равнин Тессалии. Зрители оценили полет их
фантазии, смотрели в молчании, захваченные чувствами тиноэстезиса -
ощущения через сердце, для эллинов олицетворявшего душу. Леонтиск
наклонился к Неарху, чем-то опечаленный, и негромко сказал:
- Когда-то давно я видел тессалиек, исполнявших танец амазонок. Как
это было прекрасно!
- И ты хотел бы увидеть? - загадочно улыбаясь, спросил критянин.
Он-то знал обо всем через Гесиону.
- Я готов заплатить талант той, которая сможет исполнить танец
амазонок.
- Что ж, плати, - невозмутимо сказал Неарх, протягивая сложенную
горстью ладонь.
Начальник тессалийской конницы удивленно рассмеялся. В это время
убрали занавес. Красноватые блики смоляных факелов вновь побежали по
плитам двора. Девушка в очень короткой эксомиде, открывавшей левое плечо и
грудь, с распущенными волосами, появилась у левого факельного столба.
Неарх узнал Гесиону. Сначала на нее не обратили внимания. Фиванка подняла
над головой бубен и резкими ударами привлекла внимание пирующих. Зазвенели
звонки, прикрепленные к ободку инструмента, и в ярко освещенный круг
ворвалась Таис верхом на Салмаах. Ничего, кроме уздечки, не было на лошади
и, кроме боевого браслета амазонки, на всаднице. Грациозной переступью
лошадь пошла боком от одного столба до другого, поднялась на дыбы, склонив
набок маленькую сухую голову и приветственно размахивая передними
копытами. Отсюда Салмаах, в такт ударам бубна, двинулась обратно,
поочередно забрасывая в сторону то зад, то перед, а Таис сидела прямо, с
неподвижными плечами.
Протанцевав три круга, афинянка внезапно послала Салмаах вскачь.
Гесиона бешено забила в бубен, а македонцы, все отличные наездники,
заорали в ритме скачки.
Подражая легендарным стиганорам [буквально - мужененавистники, эпитет
амазонок], Таис на всем скаку становилась на одно колено, переворачивалась
лицом к хвосту, растягивалась на спине, обнимая широкую крутую шею кобылы.
Потом снова поднимала лошадь на дыбы, Салмаах вертелась быстро и красиво,
делая по два оборота в разные стороны. Подгоняемая восторженными криками
зрителей, Таис пустила лошадь равномерной рысью и встала во весь рост на
ее спине, придерживаясь за прядь длинной гривы и безукоризненно
балансируя.
Рабы незаметно настелили на дворе тяжелые пальмовые доски. Таис снова
села верхом, перестала улыбаться, лицо ее посерьезнело. Бубен Гесионы,
рассыпаясь в ритме горделивого танца, повел перекличку с ударами копыт.
Салмаах, подчиняясь коленям гетеры, отстукивала всеми четырьмя копытами по
гулкому дереву. Два, четыре удара передними ногами, затем шаги назад,
снова гулкая дробь передних. Два, четыре, восемь, двенадцать - спаренные
удары учащались, лошадь то устремлялась вперед, то приседала назад. Таис
откидывалась, выгибаясь дугой и устремляя груди к темному небу.
Гесиона, не в силах стоять спокойно, танцевала на месте, изо всех сил
потрясая бубном. Возбужденная лошадь тоже начала подпрыгивать, как в
галопе, ударяя сразу тремя ногами, подбрасывая круп и задирая голову.
Внезапно Таис спрыгнула со спины Салмаах. Опираясь на лошадь правой
рукой, она стала исполнять странный обрядовый танец. Поднимаясь на пальцы
правой ноги, гетера высоко поднимала левую, обхватывала ее щиколотку
протянутой вперед левой рукой. Изогнутое луком медное тело Таис
обрисовывало треугольник, как бы замкнутую вверху букву "гамма" на
темно-пепельной шерсти лошади. Затем обе руки простерлись на уровне плеч в
такт сильному прогибу тела, а правая нога перешла в положение левой. И
снова на миг обрисовался треугольник. Салмаах, подпрыгивая, продвигалась
по кругу, готовая повернуться другим боком. Таис взлетела на спину лошади
и соскользнула с другого ее бока, повторяя треугольник странного танца.
Сплошной рев стоял под навесом. Леонтиск ринулся было вперед. Его
остановил Неарх. Птолемей казался внешне спокойным. Крепко сцепив руки, он
прижимал их к груди, бросая взгляды на тессалийца. Даже Александр поднялся
и чуть было не сбил с ног широкоплечего сутуловатого человека, стоявшего
рядом с ним, который следил за танцем Таис так, как будто от этого
зависела вся его жизнь. Последний прыжок Салмаах. И снова Таис на ее
спине; поднятая на дыбы лошадь поклонилась на обе стороны. Затем Таис
поставила кобылу на колени, головой к Александру, и сама, спрыгнув на
землю, под восторженные крики зрителей приветствовала его. Толпа
неистовствовала. Салмаах испугалась, вскочила, заложив уши и кося глазом,
стала пятиться к заднику "сцены". Ее подхватила под уздцы Гесиона.
Александр поманил Таис. Но гетера накрылась бахромчатым египетским
плащом и убежала. Надо было как можно быстрее смыть едкий конский пот. Да
и одеться для пира.
Через несколько минут Таис появилась под навесом в оранжевом хитоне с
тремя лентами - синей, белой и красной, вплетенными в черную чащу ее
волнистых волос.
Прежде чем Птолемей или Леонтиск успели что-либо сказать, гетера
подошла к Александру. Царь македонцев взял ее за обе руки, поцеловал и
усадил за трехногий греческий столик между собой и широкоплечим
сутуловатым человеком с короткой бородой на худом лице, с умным и усталым
взглядом.
- Посмотри на нее хорошенько, Лисипп!
Таис вздрогнула. Она впервые видела знаменитого ваятеля, покинувшего
Элладу, чтобы сопровождать победителя персов. Скульптор обнял Таис за
плечи и стал рассматривать ее лицо с бесцеремонностью художника или врача.
Гетера увидела, что он вовсе не сутул, а лишь кажется таким из-за привычки
наклоняться вперед, всматриваясь пристально.
- Зачем, царь? - Таис не смогла назвать македонца по имени, хотя и
знала, что Александру всего двадцать четыре года, всего на год старше ее:
фамильярность была не в ее характере.
- Александр хочет, - ответил за царя Лисипп, - чтобы я когда-нибудь
сделал твою статую в образе царицы амазонок. С детства он мечтал повторить
историю Тесея и Ипполиты, но с огорчением узнал, что всадницы Термодонта
давно исчезли, осталась лишь легенда. Однако ты сегодня явилась истинной
их наследницей. Смотри, как пожирает тебя глазами наш герой Леонтиск!
Таис склонилась перед Александром в преувеличенной мольбе.
- Пощади, о царь! Уже триста лет художники изображают, как доблестные
эллинские воины расправляются с амазонками, убивают их, тащат в плен.
Примечал ли ты, что амазонки по большей части даже пешие, чтобы никак не
возвышаться над мужчинами?
- Что ты подразумеваешь? - с любопытством спросил Лисипп.
- Любые сосуды: краснофигурные, чернофигурные, времен первой
олимпиады и даже до того. Художники всякие - знаменитые и незнаменитые:
Ефроний, Евхаридес, Андокидес, Архесилай, да разве их упомнишь? И везде
герои Тесей, Геракл, Ахиллес тащат за волосы несчастных амазонок, бьют
дубинами упавших на колени, вонзают им в грудь мечи и копья. Я почти не
видела рисунков, где бы амазонки изображались верхом на лошадях, как им и
следует быть, еще меньше - где они поражают мужчин в бою.
- Ну это на сосудах, да еще старинных! - возразил Лисипп.
- Отнюдь нет! Вспомни сцены похищения Антиопы на барельефах храма
Аполлона! А наш Парфенон! Да неужели ты забыл огромную картину Микона в
пинакотеке Афин, в левом крыле Пропилеи, где эллинские воины беспощадно
избивают амазонок. Она написана столетие назад или больше.
- Что же ты хочешь этим сказать? - нахмурился Александр.
- Когда мужская гордость уязвлена, вы начинаете выдумывать для своего
оправдания небылицы. А художники стараются изобразить эту ложь как можно
правдивее.
- Зачем это художникам? - сказал Лисипп.
- Так ведь они мужчины тоже! И им тоже нестерпима даже мысль о
женском превосходстве.
Незаметно подошедший Леонтиск захлопал в ладоши.
- Чем ты восторгаешься? - недобро спросил Птолемей.
- Умом амазонки. И правдой.
- Ты видишь правду?
- Хотя бы в том, что только у амазонок все эти поражения, которые с
такой охотой изображали афиняне, не отняли мужества, как у беотийцев и
афинян. Темискиру, их столицу, взял Геракл, часть амазонок погибла под
Афинами, и все же они пришли к стенам Трои сражаться против эллинов. Им не
могут простить этого потомки тех, кого амазонки били, вселяя страх своей
нечувствительностью к ранам!
Александр весело рассмеялся, а Птолемей не нашел что возразить
тессалийцу. Лисипп спросил Таис:
- Скажи, почему тебе пришло в голову выступать в иппогиннесе нагой?
- Прежде всего - соответствие легендам. Истинные амазонки,
посвященные Артемис девушки Термодонта, жившие за тысячу лет до нас,
всегда сражались нагими и ездили на лошадях без потников. То, что будто бы
они выжигали себе одну грудь для стрельбы из лука - нелепая выдумка, хотя
бы потому, что нет ни одного древнего изображения безгрудой амазонки.
Стиганоры стреляли или прямо перед собой над ушами лошади, или, когда
проскакивали мимо врага, поворачивались и били с крупа коня. Настоящих
амазонок вы можете видеть на старых клазоменскнх вазах и кратерах. Это
крепкие, даже очень плотные нагие девушки, верхом на сильных лошадях, в
сопровождении бородатых конюхов и собак. Ионийские и карийские женщины,
привыкшие к свободе, не могли смириться с грубыми дорийскими
завоевателями. Самые смелые, сильные, юные уходили на север, к Эвксинскому
Понту, где образовали полис Темискиры. Это не народность, а священные девы
Артемис, потом Гекаты. Невежественные историки и художники спутали их со
скифскими женщинами, которые также прекрасные воительницы и наездницы.
Поэтому очень часто амазонок изображают одетыми с ног до головы, в
скифской одежде или каппадокийками с их короткими эксомидами.
- Ты должна учить истории в Ликее или Академии! - воскликнул
удивленный Лисипп.
Веселые огоньки заиграли в глазах Таис.
- Из Ликея я едва унесла ноги, познакомившись с Аристотелем.
- Мне он ничего об этом не рассказывал, - прервал ее Александр.
- И не расскажет - по той же причине, по какой рисуют избиения
амазонок. Но скажи, о ваятель, слышал ли ты, чтобы женщина чему-нибудь
учила взрослых людей, кроме любви? Разве Сапфо, но как с ней разделались
мужчины! А мы, гетеры-подруги, не только развлекаем, утешаем, но также
учим мужчин, чтобы они умели видеть в жизни прекрасное...
Таис умолкла, успокаивая возбужденное дыхание. Мужчины с нескрываемым
интересом смотрели на нее, каждый по-своему осмысливая сказанное.
- И еще, - заговорила Таис, обращаясь к скульптору, - ты, чье имя
неспроста "Освобождающий лошадей", поймешь меня, как и все они, - гетера
показала в сторону Леонтиска и македонцев, - властители коней. Когда ты
едешь верхом по опасной дороге или мчишься в буйной скачке, разве не
мешают тебе персидский потник или иная подстилка? А если между тобой и
телом коня нет ничего, разве не сливаются в одном движении твои жилы и
мышцы с конскими, работающими в согласии с твоими? Ты откликаешься на
малейшее изменение ритма скачки, ощущаешь нерешительность или отвагу
лошади, понимаешь, что она может... И как прочно держит тебя шерсть при
внезапном толчке или заминке коня, как чутко отвечает он приказу пальцев
твоих ног или повороту колен!
- Хвала подлинной амазонке! - вскричал Леонтиск. - Эй, вина за ее
здоровье и красоту! - И он поднял Таис на сгибе руки, а другой поднес к ее
губам чашу с драгоценным розовым вином.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг