Хочешь, я отдам тебе маленькую?
- О госпожа, я хотела бы спать на ковре перед твоей постелью!
- Я буду тебя бить всякий раз за это обращение, и Таис в самом деле
крепко ее шлепнула. - Спать нам в одной комнате не годится. Чувствую, что
ты скоро проснешься...
Печальный обряд памятного жертвоприношения под скорбные греческие
песни длился недолго. Все ушли, и даже Таис, а Неарх долго еще оставался
на месте сожжения Эгесихоры.
Критянин вновь явился к Таис только через два дня.
- Прибыл гонец от Александра, - сразу заговорил Неарх, - и теперь мы
можем не спешить к Фаросу. Там уже основана Александрия, а сам великий
стратег с Птолемеем, Гефестионом и другими приближенными отправляется в
Ливийскую пустыню, к оазису, где находится знаменитый оракул Аммона и его
священный дуб.
- Это далеко?
- Больше трех тысяч стадий по пустыне.
- И три тысячи назад? Так это месяц пути!
- Для Александра меньше.
- Тогда вообще зачем плыть к Фаросу?
- Тебе-то не нужно. А мне Александр велит осмотреть место для гавани.
Я поеду. Ненадолго.
- Возьмешь меня с собой? На свой корабль? Без лошади, только меня и
Гесиону?
- Охотно. Только зачем тебе?
- Посмотреть Фарос. Я хотела повидаться с морем, а вовсе не с
Птолемеем. Лошадь останется здесь, и рабыня также.
Клонария рассказала своему купцу про скорый отъезд, и он заторопился
"взять" ее в свой дом и подписать брачное условие. В хозяйстве купца на
время найдется место и для Салмаах.
Быстроходный корабль начальника флота понес Таис и Гесиону вниз по
западному рукаву Нила. Неарх плыл с военной поспешностью, не задерживаясь
нигде, делая остановки только для пополнения свежей провизии. Большую
часть пути Таис проводила на палубе, сидя под кормовым навесом рядом с
критянином и кутаясь от резковатого ветра в персидский голубой плащ тонкой
шерсти, привезенный Неархом для Эгесихоры. Гесиона сидела тут же в
излюбленной своей позе, поджав ноги, на мягких коврах в три слоя -
роскошь, невиданная в Афинах того времени, да и в Египте доступная разве
вельможам и жрецам самого высшего круга. Трое рабов - два рослых мизийца и
худощавая злая финикиянка - держались поодаль, готовые исполнить любое
повеление.
Неарх рассказывал о приключениях в походе Александра. Не столько
военный по душе, сколько исследователь и мореплаватель, он больше
вспоминал о разных местах ионийского и финикийского побережья, чем о боях.
Столь похожие на Крит и Элладу горы и бухты, однако более просторные и
более безлюдные, с нетронутыми обширными лесами сосен и кедров, светлые и
чистые, продуваемые ветрами гор. На холмах пониже, будто сады богов,
простирались рощи смоковниц с клубящимися, как зеленые облака, пузатыми
кронами; посаженные титанами ряды каштанов, могучих орехов и гранатных
деревьев. Еще ниже, к самому побережью, подходили заросли миндаля,
гигантские, как дома, кусты съедобного орешника, ароматного мирта и лавра,
фисташек, рожкового дерева с черными стручками, равными по сладости
финикам. Все это богатство пищи, мало тронутое человеком даже в небольшом
удалении от городов, помогало людям жить в привольном уединении. Если бы
не постоянные нападения пиратов, то жизнь была бы там куда более легкой,
чем на родных берегах Пелопоннеса или Крита. Но города-полисы требовали
новых и новых рабов для построек и ведения хозяйства, и азиатские
побережья обезлюдели, опустошенные охотниками за "живыми орудиями".
Неарх вспоминал бухты в белых известняковых обрывах, точно мраморные
чаши, налитые синей, хрустально-прозрачной водой; глубокие заливы среди
красных гор с таинственно черневшими подводными скалами, поросшими
огромными губками или кроваво-красными кораллами.
Окаймленные кустарниками тимьяна, лаванды и ладанника, в безветренные
и жаркие дни берега источали резкий аромат, умерявшийся свежим запахом
моря. Дальше на юг, в Киликии, узкие горные долины, осененные исполинскими
платанами, во время цветения были пропитаны ядовитыми испарениями
олеандров и магнолий. Горе тем, кто задерживался для отдохновения у
журчащих речек, бежавших по дну долин. На выходах к морю погребальными
колоннами высились кипарисы по шестидесяти локтей высоты, невиданной в
Элладе.
Целые острова серебристо-серой листвы маслин раскидывались вокруг
городов и больших поселений.
На финикийских побережьях, более сухих и бедных, много дубов и
кустарников, но в горах теснились такие же титаны - кедры и пихты, как в
Киликии или Карий.
Неарх рассказывал о городах. Одни радостно открывали ворота
победителям - македонцам. Другие отчаянно оборонялись и за это были
разграблены и вырезаны до последнего мужчины: Милет, Галикарнасс, Тир, тем
более Газа.
Всякий раз как заходила речь о взятых городах и сражениях, Неарх
говорил об Александре. Товарищ детских игр, юношеских приключений,
опальный царевич на глазах своих близких друзей, не говоря уже о преданных
гетайросах-товарищах - цвете македонской конницы из знатных родов,
превращался из неопытного воина в божественного полководца. Александр
свершил такое, о чем не мог мечтать никто из эллинов, даже его отец
Филипп, давно думавший о войне с Персией. Вопреки советам опытных в
политике мужей Александр отверг коварные приемы своего отца и действовал
всегда прямо, держал свое слово, точно исполнял обещания. Его способность
к молниеносным решениям превосходила даже способности Фемистокла. Он не
отступал от задуманного, действовал с такой уверенностью в успехе, что это
казалось его полководцам божественной проницательностью. В первой большой
битве - при Гранике - старшие военачальники могли еще порицать его за
неосторожность. Но после гигантской битвы при Иссе, когда Александр с
тридцатью пятью тысячами македонцев и тессалийских всадников разгромил
сотни тысяч воинов Дария с ничтожными для себя потерями, его приближенные
стали относиться к Александру с благоговейным страхом. Прежняя простота и
даже фамильярность отношений с ним сменилась преклонением. Манера
Александра внезапно бросаться в самые опасные места битвы делала его
похожим на Ахиллеса, которого он числил в своих предках. И бился он с той
же яростью: за короткий срок он получил две тяжелые раны - в бедро и в
плечо, от которых оправился нечеловечески быстро.
- Наверное, его окружают лучшие красавицы Ионии, Сирии, Египта? -
спросила Таис.
Неарх расхохотался добрым смешком.
- Ты удивишься! Представь, у Александра никого нет, если не считать
какой-то невзрачной вдовы, которую он взял к себе в палатку после того,
как старшие полководцы посоветовали ему не возбуждать недоумение среди
воинов и обзавестись любовницей... Десятки тысяч молодых женщин проданы в
рабство - бери любую. В битве при Иссе он захватил все имущество - Дария и
его семью, включая мать, жену и двух дочерей. Жена Дария Статира считалась
первой красавицей Азии, да и царевны красивы.
- И он не взял ее?
- Нет. И не позволил никому из приближенных, сказав, что эти женщины
будут заложницами.
Таис взяла с глиняного блюда горсть карийского миндаля - обычной в
Элладе еды, по которой соскучилась в Египте.
- Так он совсем не любит женщин? - спросила она.
- Я бы не сказал. Когда Птолемей намекнул ему, что персиянки царской
семьи прекрасны, Александр почти с ожесточением ответил: "Да - и это
мученье для моих глаз!" Нет, он чувствует женскую красоту и преклоняется
перед ней!
- Тогда почему он избегает женщин?
- Мне думается, Александр не совсем обычный человек. Он безразличен к
еде и питью. Я видел, как ему претит обжорство товарищей, устраивавших
пиры после каждой победы. Он не алчен, хотя ни один человек в Элладе не
владел еще такими сокровищами. Любимое занятие у него - читать по ночам, а
днем общаться с криптосами - разведчиками пути, и беседовать с философами.
- А вдова?
- Она не любит Александра и боится его, укрываясь в заднем отделении
шатра, будто мышь.
Наступила очередь засмеяться Таис.
- Ты сам как понимаешь его, близкий друг? Или есть еще ближе?
Птолемей? Гефестион?
- Гефестион, пожалуй, но как раз потому, что полностью противоположен
Александру. Птолемей себе на уме, хотя сообразительность и быстроту его
решений Александр ценит высоко. Я знаю море, а он от него далек. Мы, его
ближайшие друзья, в последнее время как-то отошли от него. Решения
Александра трудно предвидеть, его поступки часто необъяснимы.
- Например?
- Иногда Александр ведет себя как мудрый правитель, милостивый к
побежденным, уважающий чужие обычаи и храмы, исполненный добрых намерений
к жителям завоеванных городов. А иногда подобен дикому, необузданному
варвару. Разрушает города до основания, устраивает кровавую резню.
Македонцы еще в Фивах показали, на что они способны.
- О да! - вырвалось у Гесионы.
Неарх пристально взглянул на нее и продолжал:
- Той же участи подверглись Милет и Галикарнасс, не говоря уже о
Газе. Сопротивление приводит Александра в бешенство, он расправляется с
противником, как дикарь, забывая все свои прекрасные слова о равенстве
людей Азии и Эллады. Мне кажется, мужество и отвага заслуживают хотя бы
уважения. Ведь мужество живет в лучших людях. Как же можно убивать
мужественных и отважных, оставляя жить лишь слабых душой и телом? Ни один
хороший хозяин-скотовод не поступит так с животными, не то что с людьми.
- Есть в этой дикости еще худшая сторона, - внезапно, густо
покраснев, сказала Гесиона, - среди избиваемых и продаваемых, подобно
скоту, людей есть совсем неповторимые: художники, врачи, философы, певцы,
артисты. Каждый полис, город-государство, славен своими мастерами,
достижениями в создании прекрасного, в знаниях и ремеслах. Надо ли тебе
говорить, что все это требует веков постепенного совершенствования, даже
тысячелетий, как Египет, Эллада, погибший Крит. Уничтожая город-островок
со всеми носителями искусства и знания, мы обкрадываем сами себя и всю
Ойкумену, лишаемся создававшейся веками мудрости и красоты...
Неарх поднял брови, подумал и энергично закивал в знак согласия.
- Скажи, пробовал ты говорить об этом с Александром? - спросила Таис.
- Пробовал. Сначала он слушал меня, зная, что я вообще редко говорю и
только о важном.
- А потом?
- Забывал все в очередной ахиллесовой ярости. Он похож не на Филиппа,
а гораздо больше на свою мать Олимпиаду.
- Какая она была?
- Почему была? Она жива - ей немногим больше сорока, и она
по-прежнему красива - особенной, диковатой красотой. Знаешь ли ты, что она
царевна древнего рода из горной Тимфеи, сирота, посвященная Дионису,
ставшая жрицей его и, конечно, менадой.
- Значит, она подвержена бешеному экстазу? И Александр унаследовал
эту способность. Теперь я больше понимаю его необъяснимое поведение.
- Вероятно, так! Он впадает в неистовство, наталкиваясь на
сопротивление, будь то столкновение с врагом или спор с друзьями. Пытается
преодолеть препятствие буйным наскоком, не щадя ни своей, ни чужих жизней,
не считаясь с достоинством человека, о котором в спокойные минуты он
немало говорит, возражая своему учителю Аристотелю.
- Так бывает с очень удачливыми людьми, возлюбленными Тихе, судьбы, -
задумчиво сказала Таис.
Собеседники долго молчали, слушая журчание воды под рулевыми веслами.
Корабль шел под парусами. Стойкий восточный ветер ускорил
путешествие. Заунывный крик погонщиков и рев ослов доносились издалека.
Насколько хватал глаз, простирались заросли донакса - камышей,
волновавшиеся под ветром подобно буровато-зеленому морю. Ближе к берегам
проток и стариц росли тростники с пышными метелками, трепетавшими в такт
течению.
- А эту, прекраснейшую из всех, жену Дария, ты видел? - вдруг
спросила гетера.
- Видел. Она очень красива.
- Лучше меня? И... Эгесихоры?
- Вовсе нет. Высокая, тонкая. Мрачные черные глаза под широкими
черными бровями. Рот большой, тонкогубый, щеки чуть впалые, шея длинная,
ноги не разглядишь в их плотной одежде. Еще черные косы, тонкие, как змеи,
вот тебе весь ее облик. На мой взгляд, куда хуже, чем ты или... Взгляд
Неарха остановился на фиванке, покрывшейся жарким румянцем, чем Гесиона.
"Рожденная змеей" спрятала лицо в ладонях, а Таис весело вскочила,
обняла Неарха и поцеловала ниже глаза, избегая колючей бороды.
- Ты заслуживаешь награды. Я буду танцевать для тебя. Зови
музыкантшу. Кажется, здесь есть флейтистка, а с китарой управится Гесиона.
Неарх и все спутники были в восторге от неожиданного представления,
ибо для эллинов, финикийцев и египтян нет в жизни большего удовольствия,
чем танцы красивых женщин.
...Тихие "зимородковые" дни окончились с наступлением зимнего
солнцеворота, но погода оставалась спокойной и тогда, когда корабль Неарха
вышел из рукава Нила и повернул вдоль берега моря на запад, гонимый
стойким восточным ветром. Двое искусных кормчих не отходили от рулевых
весел. В этой широкой полосе желтоватой воды, взмученной накатистым
прибоем, отмели все время изменяли свое расположение. В жидком песке с
примесью нильского ила днище корабля могло прилипнуть к мели так, что
никакие усилия гребцов и паруса не смогли бы сдвинуть плененное судно.
Поэтому ночью кормчие не решались плыть и останавливались в маленьких
заливах.
Таис и Гесиона находились под покровительством Афродиты: богиня
сделала плавание легким и быстрым. Вскоре корабль вышел на чистую воду,
вне несомых Нилом песков, и подходил к видной издалека белой полосе пены
за островом Фарос. На косе между лиманом Мареотидой и широким проливом,
там, где всего месяц назад стояло жалкое селение рыбаков Ракотис,
скопилось восемь кораблей с лесом и камнем. В этот утренний час густо
поднимался дым от кухонь в лагере воинов и хижинах рабов; подхватываемый
ветром, он уносился на запад, по пустынному либийскому побережью.
Архитектор Александра Динократ успел многое. На месте будущего города
пролегали канавки и ряды вколоченных в землю реек, означавшие контуры
будущих зданий, храмов, улиц и площадей.
Начальник города, пожилой македонец, иссеченный шрамами, встретил
Неарха с большим почетом. Под защитой стены, еще пахнувшей сырой известью,
поставили две палатки, сотканные из тонкой шерсти памфилийских горных коз.
В ложах, подушках, занавесях не было недостатка на корабле командующего
флотом. Под всемогущей его опекой Таис и Гесиона разместились роскошно.
Свидание с морем всколыхнуло в Таис память прошлых лет. Чуть
печальная, она вновь переживала незабвенные мгновения своей короткой, но
богатой впечатлениями жизни под родной шум моря, всплески широких накатов
и вечно изменяющиеся извивы пенных полос. Здесь собралось много чаек, их
качающийся полет и резкие, тревожные крики наводили на мысли об Эа -
острове плача, обиталище Кирки посреди пустынного Ионического моря.
Чтобы развеять нежданно пришедшую грусть, Таис попросила у Неарха
лодку и гребцов. Критянин вызвался сопровождать своих гостей, и они
поплыли через пролив к легендарному обиталищу морского старца. Солнце
перевалило за полдень, и ветер внезапно утих. С высоты повеяло жаром,
сверкающие блики медленно закачались на успокаивающейся воде. Лодка
подходила к острову - низкому, песчаному и совершенно пустому. Даже чайки
утихли. Неарх повернул налево, к западному концу Фароса. Нос лодки ткнулся
в песчаный откос. Неарх, став в воду, перебросил обеих женщин на берег.
Приказав гребцам ожидать, он повел Таис и Гесиону через отдающие жаром
песчаные холмики, поросшие сухой колючкой. За буграми широкая полоса
утрамбованного прибоем песка со стороны моря ограничивалась прямой
каменной стеной. Гигантские глыбы, еще более крупные, чем в афинском
Пеласгиконе, здесь были пригнаны с тщательностью, напоминавшей египетские
или критские постройки.
- Что это? Кто жил здесь в давние времена? - вполголоса спросила Таис
у Неарха.
Не отвечая, Неарх подвел афинянку к краю стены и показал на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг