на Таис. И странное дело, удивительное спокойствие разлилось по всему ее
телу. Таис сделалось так хорошо, что она всем сердцем потянулась к
серьезному, неулыбчивому, скупому на слова старику.
- Ты удивила меня замечанием о зверобогах Египта, - сказал философ, -
что ты знаешь о религии? Тебя посвящали в какие-нибудь таинства?
- Никогда. Я ничего не знаю, - Таис хотелось быть скромной перед этим
человеком, - я гетера с юности и не служила ни в каком храме, кроме
Афродиты Коринфской.
- Откуда же знаешь ты, что боги возвышаются вместе с человеком? Ведь
это означает, что человек изыскивает богов в себе, а за такие убеждения ты
подверглась бы опасности, и очень серьезной.
- Ты напрасно считаешь меня столь умной, мудрец. Просто я...
- Продолжай, дочь моя. Мне, не имевшему потомства, неспроста хочется
назвать тебя так. Это свидетельствует о близости наших душ.
- Я, изучая мифы, увидела, как боги Эллады от древности до наших дней
делались постепенно добрее и лучше. Артемис, охотница и убийца, стала
врачевательницей. Аполлон, ее брат, начал издревле беспощадным карателем,
убийцей, жадным и завистливым, а сейчас это лучезарный бог-жизнедатель,
перед которым радостно склоняются. Моя богиня - Афродита - в древних
храмах стояла с копьем, как Афина. Теперь есть Урания, несущая людям
святую небесную любовь, - щеки Таис вспыхнули.
Жрец-философ посмотрел на нее еще ласковее, и Таис осмелела.
- И я читала Анаксагора. Его учение о "Нус" - мировом разуме, о
вечной борьбе двух противоположных сил: злого и доброго, дружественного и
враждебного. Антифонта, учившего, что люди равны, и предостерегавшего
эллинов от пренебрежения к чужеземным народам... - Таис запнулась,
вспомнив собственные ошибки, за которые чуть не расплатилась жизнью.
Философ догадался.
- А сама не смогла преодолеть этого пренебрежения, - сказал он, - за
что и попала к крокодилам.
- Я не смогла и не смогу принять нелепого поклонения богам в зверином
облике: безобразным бегемотам, мерзким зухосам, глупым коровам,
бессмысленным птицам. Как могут мудрые люди, да любые люди со здравым
умом...
- Ты забыла, скорее, не знаешь, что религия египтян на несколько
тысячелетий старше эллинской. Чем глубже во тьму веков, тем темнее было
вокруг человека и в его душе. Тьма эта отражалась во всех его чувствах и
мыслях. Бесчисленные звери угрожали ему. Находясь во власти случая, он
даже не понимал судьбы, как понимаем ее мы, эллины. Каждый миг мог быть
последним. Нескончаемой чередой шли перед ним ежечасные боги-звери,
деревья, камни, ручьи и реки. Потом одни из них исчезли, другие
сохранились до наших дней. А давно ли мы, эллины, поклонялись рекам, столь
важным в нашей маловодной стране?
- Но не зверям!
- Деревьям и животным тоже.
К удивлению Таис, жрец-философ рассказал ей о культе священных
кипарисов на Крите, связанных с Афродитой. Но более всего поразило ее
древнее поклонение богиням в образе лошадей. Сама Деметра, или Критская
Рея, в святилище Фигалия на реке Неда в Аркадии изображена с лошадиной
головой. Священная кобыла обладала особой властью по ночам и служила
вестницей гибели. Ни философ, ни Таис не могли подозревать, что более двух
тысяч лет после их встречи, в одном из самых распространенных языков мира
страшное ночное видение, кошмар будет по-прежнему называться "ночной
кобылой".
Богиня-кобыла превращалась в трехликую богиню-музу. Ее три лика
соответствовали Размышлению, Памяти и Песне. Лишь впоследствии, когда
женские божества уступили мужским, трехликая Муза стала Гекатой, а
Девы-Музы умножились в числе до девяти и находились в подчинении у
Аполлона - водителя Муз.
- Теперь я понимаю, отчего древние имена нимф и амазонок звучат так:
Левкиппа - белая кобыла, Меланиппа - черная, Никиппа - победоносная,
Айниппа - милосердно убивающая кобыла.
- А позднее, когда животные божества утратили свое значение, имена
переменились, - подтвердил философ. - Уже при Тесее была Ипполита,
Ипподамия - властительница, укротительница лошадей, то есть героини-люди,
а не нимфы с обликом животного. Здесь тоже произошло возвышение религии,
как ты верно заметила.
- Но тогда... - Таис запнулась.
- Говори, мне ты можешь сказать все.
- Тогда почему облик Богини-Матери, Великой Богини, нежен и ласков,
хотя он гораздо древнее мужских богов-убийц?
- Ты опять ошибаешься, принимая ее лишь как богиню любви и
плодородия. Разве не слышала ты о бассаридах - опьяненных священными
листьями полубезумных женщинах Тессалии и Фракии, в своем неистовстве
раздиравших в клочья ягнят, козлят, детей и даже мужчин. Женщины бесились,
размахивая пихтовыми ветвями, обвитыми плющом - знаком Артемис или Гекаты.
То же было и в Афинах на Ленеях - празднестве "диких женщин" в дни зимнего
солнцестояния месяца посидеона. Лик богини-разрушительницы, богини-смерти
противополагался облику матери. Соединительным звеном между ними служил
образ любви - единственный, который ты знаешь.
Таис поднесла пальцы к вискам.
- Слишком мудро для меня. Неужели в далекие темные времена даже
женские богини были столь же свирепы, как позднее мужчины-боги?
- Свирепы - нет. Беспощадны - да, как сама жизнь, ибо чем же они
были, как не отражением жизни, высших сил судьбы, властвующих однозначно и
над богами, и над людьми... Беспощадны и милосердны одновременно.
Таис сидела, смятенная и притихшая. Философ встал и положил большую
теплую ладонь на завитки непокорных волос на ее лбу. Снова необычайное
успокоение разлилось по телу гетеры, доверие и чувство полной безопасности
усиливали остроту восприятия.
- Слушай внимательно, Таис-афинянка. Если поймешь, что я скажу тебе,
станешь моей духовной дочерью... Верить можно во все, что угодно, но вера
становится религией только тогда, когда сплетается с правилами жизни,
оценкой поступков, мудростью поведения, взглядом в будущее. Мы, эллины,
еще очень незрелы - у нас нет морали и понимания людских чувств, как на
далеком Востоке. Никогда не созреет до религии вера египтян, но и у нас
есть философы, ты сама назвала двух, забыв Платона и еще нескольких
мудрецов...
- Платона я не забыла. Но великий мудрец, создавая свой план
идеального государства, забыл о женщинах и их любви. Мне кажется, он
признавал только любовь между мужчинами, и потому я не считаю его
нормальным человеком, хотя он и знаменитый философ, олимпийский борец и
государственный муж. Но ты прав, я забыла Аристотеля, хотя с ним знакома
лично, - загадочно улыбнулась Таис.
Делосец поморщился.
- Нет. Этот знаток явлений природы не менее дик в моральных вопросах,
чем египтяне. Можешь исключить его. Важнее другое: только в начале своего
возникновения любая религия живет и властвует над людьми, включая самых
умных и сильных. Потом вместо веры происходит толкование, вместо праведной
жизни - обряды, и все кончается лицемерием жрецов в их борьбе за сытую и
почетную жизнь.
- Что ты говоришь, отец?!
- То, что ты слышишь, Таис! Не все ли равно - женская богиня или
Аполлон, Артемис или Асклепий? Жизнь на земле без боязни, красивая,
простирающаяся вдоль и вширь, как светлая, устланная мрамором дорога, -
вот что сделалось моей мечтой и заботой.
- И ты пришел с Делоса в Египет...
- Чтобы узнать корни нашей веры, происхождение наших богов, понять,
почему до сих пор эллины живут без понимания обязанностей и целей человека
среди других людей и в окружающей Ойкумене. Ты поняла уже, что в Египте
нечего искать законов морали - их нет в религии древних охотников,
сохранившейся у земледельцев Нила. Но есть другие народы... - философ
умолк, проведя рукой по лбу.
- Ты устал, отец, - Таис поднялась, прикоснулась с поклоном к его
коленям.
- Ты поняла! Силы мои убывают. Я чувствую, что не увижу своего Делоса
и не напишу всего, что узнал в Египте.
- Не утруждай себя, отдохни, ешь здешний розовый виноград и вкусные
плоды колючих пальм, - заботливо сказала гетера, и старик улыбнулся. - Да,
да, я принесу тебе в следующий раз. Когда ты позволишь мне посетить тебя
снова?
Не получив ответа, Таис одиноко пошла по темным проходам, жутковато
напоминавшим ей пережитое в Лабиринте.
Свет и зной полудня ощутимо ударили в нее горячей волной, унылый гул
"пятидесятидневника" показался сначала даже приятным. Но уже к вечеру в
своем насквозь продуваемом доме, в тревожном беге теней от колеблемых
сквозняком светильников Таис опять потянуло в темноту храма, к странному
старому эллину, давшему ей впервые в жизни светлый покой отрешения. Юной
девушкой Таис видела во сне Афродиту Уранию. Сон, повторявшийся несколько
раз в последние годы, вспоминался так: Таис, босая и нагая, поднималась по
лестнице необъятной ширины к зеленой стене из густых миртовых деревьев,
проскальзывала между их переплетавшимися ветвями и выходила на свет -
яркий, но не пронизывающий, теплый, но не знойный. Она приближалась к
статуе Афродиты Урании. Богиня из полупрозрачного розового родосского
мрамора, пронизанная светом неба, сходила с пьедестала и обвивала плечи
Таис сияющей рукой немыслимой красоты. Урания заглядывала в лицо Таис.
Чувство необычайной отрады и покоя переполняло юную гетеру. Но она не
любила этот сон - с течением лет все резче был контраст между чистым
покоем любви, исходившим от Урании, и исступленным искусством и трудом той
любви, которая составила славу Таис, образованной гетеры и знаменитой
танцовщицы самого знающего народа в мире, каким считали себя афиняне. И
вот радостный покой, испытанный прежде только в полудетских снах об
Урании, пришел к Таис наяву при встрече с философом.
А в Мемфисе ширились слухи о божественном сыне македонского царя
Филиппа. Александр осаждает Тир, его жители упорствуют, но искусные
механики македонцев решили создать перешеек между материком и островом, на
котором стоит город. Гибель древнего финикийского порта неминуема. Когда
Тир падет, то, кроме Газы, больше некому будет сопротивляться
победоносному Александру. Его надо ждать в Египте.
Флот Александра, отрезая Тир, проникает все дальше на юг, и недавно
эллинский корабль, шедший в Навкратис, встретил пять судов якобы под
командой самого Неарха.
Эгесихора сделалась дерзкой и беспокойной, чего прежде не случалось с
лакедемонянкой. Может быть, горячий либийский ветер со своей неослабной
силой проникал в душу людей, делая их нетерпеливыми, скорыми на расправы,
нечуткими и грубыми. Таис давно заметила, что переносит жару легче, чем
Эгесихора. Ветер Сета меньше влиял на нее, и она старалась реже
встречаться с подругой, чтобы ненароком не вызвать ссоры. Вдвоем с верной
Гесионой иди с Менедемом Таис ходила на берег реки. Там она подолгу сидела
на плавучей пристани. Обилие текучей воды гипнотизировало эллинов, и
каждый погружался в свои думы, глубокие, затаенные, неясные...
Однажды Таис получила приглашение от делосского жреца, переданное
устно мальчиком - служителем храма Нейт. С волнением собиралась Таис на
рассвете следующего дня, надев скромную одежду.
Делосский философ сидел на спускавшихся к Нилу ступенях храма,
погруженный в созерцание удивительно тихого рассвета.
- Ты была в Фивах, которые мы, эллины, называем Диосполисом? -
встретил он афинянку вопросом и на утвердительный наклон ее головы
продолжал: - Видела ли ты там основание золотого круга, украденного
Камбисом два века назад при завоевании Египта?
- Видела. Мне объяснили, что круг был из чистого золота, тридцать
локтей в поперечнике и локоть в толщину. Могло ли быть такое?
- Да. Круг весил около тридцати тысяч талантов. Камбису потребовалось
пять тысяч верблюдов, чтобы увезти его разрубленным на десять тысяч кусков
в Персию.
- Зачем отлили столь бессмысленную массу золота?
- Глупо, но не бессмысленно. Величайший фараон-завоеватель хотел
доказать всей Ойкумене вечность Египта, его власти, его веры в великом
круговороте вещей. Воцарение владык-мужчин, богов и героев, привело к
отчаянному желанию увековечения. Женщины знают, как хрупка жизнь, как
близка смерть, а мужчины мечтают о бессмертии и убивают без конца по
всякому поводу. Таково древнее противоречие, оно неразрешимо. И человек
создает для себя, для других, если может, для всей страны замкнутый круг,
где он - в центре, а наверху - всемогущий и грозный бог.
- Чего хотят этим добиться?
- Неизменности владычества и благополучия для царей и вельмож,
крепости веры для жрецов, устойчивости в мыслях народа, безропотной
покорности рабов.
- И потому Египет пронес свою веру сквозь тысячелетия?
- Не только Египет. Есть страны, замкнувшиеся в себе для сохранения
своих царей, богов, обычаев и жизни на тысячелетия. Я называю их
круговыми. Таков Египет, еще есть Персия, Сирия. На западе Рим, а очень
далеко на Востоке - Срединная страна желтокожих раскосых людей.
- А мы, Эллада? У нас есть понимание, что все течет?!
- Начиная с Крита, вся Эллада, Иония, а с нами и Финикия - открытые
страны. Нет для нас круга, запирающего жизнь. Вместо него - спираль.
- Я слыхала про серебряную спираль...
- Ты знаешь? Еще не время говорить об этом. Огромна область наследия
исчезнувших детей Миноса. В Либию на запад простирается она и гораздо
дальше на восток, где в десятках тысяч стадий за Гирканией лежат древние
города. И за Парапамизами, за пустыней Арахозией, до реки, называемой Инд.
Говорят, что от них остались лишь развалины, подобно Криту, но открытая
душа этих народов живет в других людях тысячелетия спустя.
- Зачем открываешь ты мне это знание, отец? Чем могу я, служительница
Афродиты, помочь тебе?
- Ты служишь Эросу, а в нашем эллинском мире нет более могучей силы.
В твоей власти встречи, беседы, тайные слова. Ты умна, сильна,
любознательна и мечтаешь возвыситься духовно...
- Откуда ты знаешь, отец?
- Мне многое открыто в сердцах людей. И думается, что ты скоро
пойдешь на восток с Александром, в недоступные дали азиатских степей.
Каждая умная женщина - поэт в душе. Ты не философ, не историк, не художник
- все они ослеплены, каждый своею задачей. И не воительница, ибо все, что
есть в тебе от амазонки - лишь искусство ездить верхом и смелость. Ты по
природе не убийца. Поэтому ты свободнее любого человека в армии
Александра, и я выбираю тебя своими глазами. Ты увидишь то, что я никогда
не смогу. Скорая смерть ожидает меня.
- Как же я расскажу тебе?
- Не мне. Другим. Около тебя всегда будут умные, значительные люди,
поэты, художники, ибо их привлекает твоя сущность. И это будет еще лучше,
чем рассказывал бы я. Останется в памяти людей, войдет в песни поэтов, в
писания историков, в легендах разойдется по Ойкумене и достигнет тех, кому
следует знать.
- Боюсь, ты делаешь ошибку, отец. Я не та, которая нужна тебе. Не
мудра, невежественна, кружит мне голову Эрос, танец, песня, поклонение
мужчин, зависть женщин, неистовство скачки.
- Это лишь преходящие знаки твоей силы. Я посвящу тебя, научу
внутреннему смыслу вещей, освобожу от страха.
- Что я должна сделать?
- Завтра ты придешь вечером, одетая в новую линостолию, в
сопровождении спутника и подождешь на ступеньках, пока Никтур, Страж Неба,
не отразится в водах Нила. Устроишь свои дела так, чтобы отсутствовать
девять дней.
- Слушаю, отец. Но кто же спутник?
- Появится в назначенное время. Твои месячные в соответствии с Луной?
- Да, - с запинкой, после некоторого колебания призналась Таис.
- Не смущайся. Нет тайны и недостойного в здоровом теле женщины,
разве лишь для глупцов. Дай мне левую руку.
Таис повиновалась. Делосец положил ее ладонь на стол, раздвинул
пальцы и несколько секунд рылся в небольшом ларце из слоновой кости. Он
извлек кольцо из электрона с красным гиацинтом необыкновенного
густо-розового отлива. На плоском камне был вырезан равнобедренный
треугольник с широким основанием, вершиной вниз. Надевая его на
указательный палец Таис, философ сказал:
- Это знак власти великой женской богини. Теперь иди!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг