маяк угаснет, разве он сможет жить без него?..
Этруск выдержал паузу, чтобы дать Пандиону время подумать, и
начал снова:
- Хорошо, ты станешь ее мужем, чтобы вскоре покинуть ее и уйти. И
ты думаешь, что ее народ отпустит нас с миром и поможет нам? Ты
оскорбишь их гостеприимство. Наказание, следуемое тебе по заслугам,
падет на нас всех... А потом, почему ты уверен, что остальные товарищи
согласятся ждать? Они не согласятся, и в этом я буду с ними!
Этруск помолчал и, как бы устыдившись резкости своих слов,
грустно добавил:
- Сердце мое болит, ибо, когда достигну я моря, не будет у меня
друга, искусного в корабельном деле. Мой Ремд погиб, и вся надежда
была на тебя - ты плавал по морю, учился у финикийцев... - Кави
опустил голову и замолчал.
Кидого бросился к Пандиону и надел на шею молодого эллина мешочек
на длинном ремешке.
- Я хранил его, пока ты был болен, - сказал негр. - Это твой
морской амулет... Он помог победить носорога, он поможет всем нам
дойти до моря, если ты пойдешь с нами...
Пандион вспомнил про подаренный ему Яхмосом камень. Он совсем
забыл об этом сверкающем символе моря, как забыл в эти дни еще и о
многом другом. Он глубоко вздохнул. В эту минуту в хижину вошел
высокий человек с большим копьем в руке. Это был отец Ирумы. Он
непринужденно уселся на пол, поджав ноги; дружески улыбнулся Пандиону
и обратился к этруску.
- Я пришел к тебе с делом, - неторопливо начал охотник. - Ты
сказал, что через одно солнце вы решили уходить на родину.
Кави утвердительно кивнул головой и молчал, ожидая, что будет
дальше. Пандион с беспокойством поглядывал на державшегося с простым и
величавым достоинством отца Ирумы.
- Путь далек, много зверей стережет человека в степи и в лесу, -
продолжал охотник. - У вас плохое оружие. Запомни, чужеземец: со
зверями нельзя сражаться, как с людьми. Меч, стрела и нож хороши
против человека, но против зверя самое лучшее - это копье. Только
копье может удержать сильного зверя, остановить его, достать издалека
сердце зверя. Ваши негодны для нашей степи! - Охотник пренебрежительно
указал на прислоненное к стене хижины тонкое египетское копье с
маленьким медным острием. - Вот какое здесь нужно!
Отец Ирумы положил Кави на колени принесенное им оружие и снял с
него длинный кожаный чехол.
Тяжелое копье было больше четырех локтей в длину. Его древко, в
два пальца толщины, было сделано из твердого, плотного, блестящего,
как кость, дерева. Посередине древко утолщалось, обшитое тонкой
шероховатой кожей гиены. Вместо наконечника на нем было лезвие в
локоть длиной и шириной в три пальца, сделанное из светлого твердого
металла - редкого и дорогого железа.
Кави задумчиво потрогал острое лезвие, прикинул на руке тяжесть
оружия и со вздохом вернул охотнику.
Тот улыбнулся, следя за впечатлением, произведенным копьем на
этруска, и осторожно сказал:
- Изготовить такое копье - большой труд... Металл для него
добывается соседним племенем, и они продают его дорого. Зато копье
спасет тебя не раз в смертельном бою...
Не понимая, к чему клонит охотник, Кави молчал.
- Вы принесли с собой сильные луки из Та-Кем, - продолжал
охотник. - Мы не умеем делать такие и хотели бы поменять их на копья.
Вожди согласились дать вам по два копья за каждый лук, а копья, я
сказал, будут вам нужнее.
Кави вопросительно посмотрел на Кидого, негр кивком головы
подтвердил мнение охотника.
- В степи много дичи, и нам не понадобятся стрелы, - сказал
Кидого. - Но в лесах будет хуже. Однако лес далек, а шесть копий
вместо трех луков надежнее при нападении зверей.
Кави подумал, согласился на обмен и принялся торговаться. Но
охотник был непреклонен, доказывая, что предложенное им
оружие - ценность. Они никогда не отдали бы по два копья за каждый
лук, если бы не нужно было узнать, как изготовляются луки Черной
Земли.
- Хорошо, - сказал этруск. - Мы отдали бы их вам в дар за приют и
пищу, если бы не шли так далеко. Мы принимаем условие - завтра ты
получишь луки.
Охотник просиял, хлопнул Кави по руке, поднял копье, вглядываясь
в красный отблеск факела на лезвии, и надел на него кожаный чехол,
украшенный кусочками разноцветных шкур.
Этруск протянул руку, но охотник не отдал оружие.
- Ты получишь завтра не хуже. А это... - отец Ирумы сделал паузу,
- я дарю твоему золотоглазому другу. Чехол его сшила Ирума сама!
Смотри, как он красив.
Охотник протянул копье молодому эллину, нерешительно принявшему
подарок.
- Ты не идешь с ними, - отец Ирумы показал на этруска и негра, -
но хорошее копье - это первое имущество охотника, а я хочу, чтобы ты
прославил наш род, став моим сыном!
Кидого и Кави впились взглядами в друга; негр с хрустом сжал
пальцы. Решительный момент наступил.
Пандион побледнел и внезапно резким, отстраняющим жестом протянул
охотнику копье обратно.
- Ты отказываешься? Как мне понять это? - вскричал пораженный
охотник.
- Я ухожу с товарищами, - с трудом произнес молодой эллин.
Отец Ирумы неподвижно стоял, глядя на Пандиона, потом с гневом
швырнул копье ему под ноги:
- Пусть будет так, но не смей больше смотреть на мою дочь! Я
сегодня же отошлю ее!
Пандион, не мигая, с широко раскрытыми глазами стоял перед
охотником. Неподдельное горе исказило его мужественные черты, и
какое-то смутное сочувствие ослабило гнев отца Ирумы.
- У тебя хватило мужества решить, пока не поздно. Это
хорошо, - сказал он. - Но раз уходишь, уходи скорее...
Охотник еще раз угрюмо осмотрел Пандиона с головы до ног, издав
какой-то неопределенный звук.
На пороге хижины отец Ирумы оглянулся на Кави.
- Что сказал, то и будет! - грубо буркнул он и исчез в темноте.
Негру стало не по себе от блеска глаз молодого эллина, и он
почувствовал, что сейчас Пандиону не до друзей. Эллин постоял, вперив
взгляд в пространство, точно спрашивая темную даль, как ему поступить.
Он медленно повернулся и бросился на постель, закрыв лицо руками.
Кави зажег новый факел: ему не хотелось оставлять Пандиона в
темноте одного со своими мыслями. Этруск и негр уселись в стороне и
остались бодрствовать, не разговаривая. Время от времени они тревожно
посматривали на друга, которому не могли ничем помочь.
Медленно шло время, наступила ночь. Пандион пошевелился, вскочил,
прислушиваясь, и бросился вон из хижины. Но широкие плечи этруска
заслонили вход. Молодой эллин натолкнулся на его скрещенные руки и
остановился, сдвинув брови.
- Пусти! - нетерпеливо сказал Пандион. - Я не могу! Я должен
проститься с Ирумой, если ее не отправили куда-то...
- Опомнись! - ответил Кави. - Ты погубишь ее, себя и всех нас!
Пандион молчал и пытался оттолкнуть этруска, но тот стоял крепко.
- Решил - тогда довольно, не гневи ее отца! - продолжал убеждать
друга Кави. - Пойми, что может произойти...
Молодой эллин толкнул Кави еще сильнее, но сам получил толчок в
грудь и отступил. Негр, увидев столкновение друзей, подбежал,
растерянный, не зная, что предпринять. Молодой эллин стиснул зубы,
глаза его загорелись недобрым огнем. Раздув ноздри, он кинулся на
Кави. Этруск быстро выхватил нож и, повернув оружие рукояткой к
Пандиону, гневно закричал:
- На, бери! Бей!
Пандион опешил. Этруск выпятил грудь, приложил к сердцу левую
руку, а правой продолжал направлять рукоятку ножа в сторону Пандиона:
- Бей сразу, вот сюда! Все равно живой я не пущу тебя! Убей -
тогда иди! - яростно кричал Кави.
В первый раз Пандион видел своего хмурого и мудрого друга в таком
состоянии. Он отступил, беспомощно застонал и побрел к своей постели;
опять упал на нее и повернулся к друзьям спиной.
Кави, тяжело дыша, вытер со лба пот и сунул нож за пояс.
- Мы должны стеречь его всю ночь и уходить скорее, - сказал он
испуганному Кидого. - На рассвете ты предупредишь товарищей, чтобы
собирались.
Пандион ясно расслышал слова этруска, означавшие, что ему не
удастся увидеть Ируму. Он задыхался, почти физически ощущая тесноту
вокруг себя. Эллин боролся с собой, напрягая всю волю, и постепенно
бурное отчаяние, почти бешенство, сменилось тихой печалью.
И снова африканская степь раскрыла свой горячий простор перед
двадцатью семью упрямцами, во что бы то ни стало решившими вернуться
на родину.
Теперь после дождей, грубая, с большими бурыми колосьями
трава[Слоновая трава - огромный злак, до 6 метров высоты.] поднималась
на высоту двенадцати локтей, и в ее душной чаще без следа скрывались
даже гигантские тела слонов. Кидого объяснил Пандиону, почему нужно
спешить: скоро окончится время дождей и степь начнет гореть,
превращаясь в безжизненную, засыпанную золой равнину, где трудно будет
найти пищу.
Пандион молчаливо соглашался. Его печаль была еще слишком свежа.
Но, очутившись среди своих товарищей, которым он был столь многим
обязан, молодой эллин чувствовал, как снова оплетают его узы мужской
дружбы, как растет в нем самом стремление идти вперед, жажда борьбы и
разгорается все сильнее маяк Энниады.
И, несмотря на острую тоску по Ируме, Пандион теперь чувствовал
себя прежним, без тревоги идущим по избранному пути. Не исчезло жадное
внимание художника к формам и краскам природы, желание творить.
Двадцать семь сильных мужчин были вооружены копьями, метательными
дротиками, ножами и несколькими щитами.
Бывшие рабы, испытанные в бедствиях и сражениях, представляли
собой значительную силу и могли не опасаться бесчисленных зверей.
В пути, среди высокой травы, опасность была серьезной. Поневоле
приходилось идти гуськом, пробираясь по узким коридорам звериных троп,
в течение долгих часов видя перед собою только спину идущего впереди
товарища. А из шуршащих высоких стен справа и слева ежеминутно грозила
опасность - в любой момент стебли могли расступиться и пропустить
подкравшегося льва, разъяренного носорога или высокую, необъятную тушу
злобного, одинокого слона. Трава разъединяла товарищей, и хуже всего
приходилось идущим позади: на них мог обрушиться гнев зверя,
встревоженного впереди идущими. По утрам трава была пропитана холодной
росой, сверкающая пыль водяных брызг стояла над мокрыми телами людей.
В знойное время дня роса исчезала бесследно, сухая пыль щекотала
горло, ссыпаясь с верхушек стеблей; в тесных проходах нечем было
дышать.
В конце третьего дня пути на храброго ливийца Такела, шедшего
сзади, напал леопард, и только благодаря счастливой случайности юноша
отделался незначительными царапинами. На следующий день на Пандиона и
его соседа-негра прыгнул из травы огромный темногривый лев. Копье отца
Ирумы сдержало хищника, и товарищ эллина, подхватив щит, который от
неожиданности уронил Пандион, напал на льва сзади. Зверь повернулся к
новому врагу и пал, пронзенный тремя копьями. Кидого прибежал,
запыхавшийся от волнения, когда все было кончено и воины, тяжело дыша,
стирали с копий быстро побуревшую львиную кровь. Хищник лежал, почти
незаметный в желтой измятой траве. Сбежались все участники похода,
громкие крики поднялись над местом сражения. Все доказывали двум
коренастым неграм - Дхломо и Мпафу, вместе с Кидого ведшим отряд, -
что в конце концов звери кого-нибудь убьют. Надо обойти эту равнину
высокой травы. Проводники вовсе и не думали возражать. Отряд повернул
круто к югу и еще до вечера приблизился к длинной ленте леса,
протянувшейся как раз в нужном юго-западном направлении. Такой лес был
знаком Пандиону - зеленый сводчатый коридор над узкой степной речкой.
Леса-галереи пересекали степь в разных направлениях по руслам рек и
ручьев.
Путникам повезло: под зеленым сводом не было колючих зарослей,
лианы не сплели непроходимых завес - отряд бодро двинулся по узкой
лесной ленте, лавируя между гигантскими корнями. Глубокая тишина и
прохладный полумрак сменили шелест травы в духоте ослепительного дня.
Лес протянулся очень далеко - день за днем шли по нему путники,
изредка выходя в степь за дичью или влезая на низкие деревья опушки,
чтобы проверить направление.
Хотя передвижение здесь было более легким и менее опасным,
Пандиона угнетали сумрак и тишина таинственного леса. Молодой эллин
возвращался к воспоминаниям о встрече с Ирумой в таком же лесу. Утрата
казалась огромной, тоска окутывала для Пандиона весь мир серой дымкой,
а неведомое будущее было таким же сумрачным, молчаливым и темным, как
лес, по которому они шли.
Пандиону представлялось, что темная дорога в однообразном
чередовании колоннад огромных древесных стволов, мрака и солнечных
пятен, ям и бугров бесконечна.
Она вела в неизвестную даль, все глубже вонзаясь в сердце чужой и
странной земли, где все было незнакомо и только круг бдительных
товарищей спасал от неизбежной смерти. Море, к которому он так
стремился, казавшееся легкодостижимым, когда он был в плену, теперь
отодвинулось безмерно далеко, загражденное тысячами препятствий,
месяцами трудного пути... Море оторвало его от Ирумы, а само осталось
недоступным...
В конце леса перед путниками предстало обширное болото. Оно
пересекало путь от края до края горизонта, протянулось вперед,
закрытое вдали зеленоватой мглой влажных испарений, по утрам
опоясываясь низкой пеленой белесого тумана. Белые цапли летали
небольшими стаями над морем тростников.
Кави, Пандион и ливийцы, озадаченные препятствием, в недоумении
смотрели на ярко-зеленую чащу болотных зарослей с горящими на солнце
окнами воды. Но вожатые удовлетворенно переглядывались и улыбались:
путь был верен, две недели трудного похода не пропали даром.
На следующий день отряд связал плоты из особого, необычайно
легкого и пористого тростника[Амбаг - очень легкий и толстый тростник,
до 7 метров высоты.], коленчатые стебли которого достигали десяти
локтей. Путники поплыли вдоль высоких зарослей метельчатых папирусов,
лавируя между красновато-бурыми нагромождениями засохших и поломанных
стеблей тростника, плавучими островами травы. На каждом плоту было по
два или по три человека, осторожно балансировавших длинными шестами,
мерно вонзавшимися в илистое дно.
Темная вонючая вода казалась густым маслом, пузырьки болотного
газа поднимались на поверхность из-под шестов, липкая плесень пенилась
ржаво-бурыми оторочками вдоль зеленых стен. Ни одного сухого места не
было на всем видимом пространстве, влажная жара томила обливавшихся
потом людей, сверху жгло беспощадное солнце. К вечеру миллионы
зловредных мошек густыми тучами нападали на людей. Счастьем было найти
незатопленный бугорок, на котором разводился огромный дымящий костер.
Еще легче было при ветре, отгонявшем тучи насекомых и дававшем
возможность выспаться после тяжелых дней и ночей. Ветер склонял
тростник, волна за волной бежали по бесконечному океану зелени.
Несметное количество гадов пряталось в прелой воде и гниющих
зарослях. Гигантские крокодилы скоплялись сотнями на буграх отмели или
выглядывали из зеленых стен, наполовину скрытые стеблями. Ночами
чудовища ревели - их глухой, низкий рев наполнял людей суеверным
ужасом. В реве крокодилов не было ярости или угрозы - что-то бездушное
и бесстрастное чудилось в этих низких отрывистых звуках,
раскатывавшихся над стоячей водой в темноте ночи.
Путникам встретился мелкий залив, усеянный полуразмытыми
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг