- Я знаю эту дорогу, - вмешался Кидого, - по ней я шел в злой год
моего плена.
- В оазисах большие запасы фиников, мы отдохнем. Там вовсе нет
укреплений, и мы сможем взять с собой вьючных животных. С их помощью
мы легко дойдем до Мертвой Змеи, а там, за Соляным озером, уже чаще
попадается вода.
План ливийца вызвал общее одобрение. Он казался вполне
осуществимым.
Все же осторожный Кави спросил ливийца:
- Ты уверен, что до колодцев от берега реки именно сто двадцать
тысяч локтей? Это большой переход.
- Может быть, и немного больше, - спокойно ответил ливиец. - Но
сильный человек может одолеть этот переход без воды при одном
условии - начать путь никак не позже середины ночи и двигаться без
отдыха. Больше одного дня и одной ночи в пустыне без воды не
проживешь, а ходить после полудня тоже нельзя.
Один из азиатов - хериуша - предложил прямо напасть на крепость
по дороге в гавань Суу, но, как ни заманчива была попытка для рабов,
большинство которых составляли азиаты и аму, пробиться прямо на
восток, план был признан невыполнимым.
Предложение ливийца было куда надежнее, однако возникли
разногласия между неграми и азиатами: путь на юго-запад уводил азиатов
еще дальше от родины, но был выгоден неграм и ливийцам. Жители Ливии
надеялись уйти на север от оазиса Мут и попасть в ту часть своей
страны, которая не была подвластна войскам Кемт. Пандион и этруски
намеревались идти с ливийцами.
Всех примирил пожилой нубиец, объявивший, что знает дорогу на юг
в обход крепостей Черной Земли через степи страны Нуб к Лазурным
Водам.
Узкий серп луны уже поднялся над уступами пустынных холмов, а
мятежные рабы продолжали разрабатывать план бегства. Теперь
обсуждались подробности восстания и распределялись роли каждой группы,
предводительствуемой тем или иным вожаком.
Восстание было назначено через ночь, сразу же после наступления
полной темноты.
Шестьдесят людей неслышно расползлись в разные концы шене, а
наверху, на фоне освещенного низкой луной неба, четко выделялись
фигуры стражей, ничего не подозревавших и полных презрения к спавшим в
глубокой яме под их ногами.
Весь следующий день и ночь и еще день шла подготовка к восстанию,
осторожная и незаметная. Опасаясь предателей, вожаки сговаривались
только с хорошо известными им людьми, рассчитывая, что остальные,
после того как стража будет перебита, все равно присоединятся к массе
восставших.
Наступила ночь мятежа. В темноте неслышно собрались кучки людей,
по одной у каждой из трех стен - северной, западной и южной. С
восточной стороны, у внутренней стены, скопились две группы.
Передвижение людей произошло так быстро, что, когда Кави стукнул
камнем по опорожненному кувшину для воды, подавая сигнал атаки, рабы
уже успели составить живые пирамиды. Тела семидесяти человек
образовывали наклонную плоскость, прислоненную к отвесной стене. Таких
живых мостов было пять, по ним со всех сторон взбирались опьяненные
предстоящей битвой люди.
Кави, Пандион, Ремд и Кидого в числе первых поднялись на
внутреннюю стену. Молодой эллин, ни секунды не раздумывая, прыгнул
вниз, в черную тьму, а за ним бежали и прыгали десятки людей.
Пандион сбил с ног воина, выскочившего из сторожевого дома, и
вскочил ему на спину, заворачивая назад голову. Позвонки египтянина
слабо хрустнули, тело обмякло в руках Пандиона. Вокруг в темноте рабы
с глухим ропотом разыскивали и хватали своих ненавистных врагов. В
неистовстве люди кидались с голыми руками на вооруженных воинов. Не
успевал воин вступить в бой с одним врагом, как сбоку и сзади на него
набрасывались новые противники; безоружные, но сильные неистовой
яростью, они вонзали зубы в руки, державшие оружие, впивались пальцами
в глаза. Оружие, оружие любой ценой - такова была единственная мысль
нападавших. Те, кому удавалось вырвать копье или нож, чувствуя в руках
смертоносную силу, еще яростнее бросались на врагов. Пандион колол
направо и налево отнятым у убитого врага мечом. Кидого действовал
большой палкой, употреблявшейся для носки воды.
Кави, поднявшийся по живой лестнице, соскочил прямо на четырех
воинов, дежуривших возле внутренней двери. Ошеломленные египтяне
оказали лишь слабое сопротивление, буквально задавленные обрушившейся
на них в молчании и тьме сверху массой людей.
С торжествующим криком Кави отодвинул тяжелый засов, и скоро
толпа освобожденных рабов затопила пространство между стенами,
вломилась в дом начальника шене, истребляя воинов, отдыхавших после
смены караула.
Наверху на стенах схватка была еще более ожесточенной. Девять
стражей, стоявших на стене, скоро заметили атакующих. Засвистели
стрелы, молчание ночи огласилось людскими стонами, тупыми ударами о
землю падающих с высоты тел.
Но девять египтян не могли долго противостоять сотне яростных
рабов, которые с разбегу бросались прямо на копья, падали на стражей и
вместе с ними скатывались со стены.
За это время в пространстве между стенами окончилась расправа с
охраной и чиновниками. У убитого начальника охраны были найдены ключи
от наружной двери. Визг ржавых петель разнесся в тишине ночи, как клич
победы.
Копья, щиты, ножи, луки - все до последней стрелы было отобрано у
убитых. Вооруженные рабы возглавили колонну беглецов, и все, храня
молчание, быстрым шагом направились к реке. Дома по дороге были
начисто ограблены, умерщвлены десятки жителей. Восставшие рабы
разыскивали оружие, пищу. Только строгое запрещение вожаков удержало
людей от желания поджечь все дома. Кави очень боялся раньше времени
привлечь внимание войск из охраны столицы.
Началась переправа через реку на всех попадавшихся под руку
лодках, баржах и плотах. Несколько человек погибло в воде от громадных
крокодилов, стороживших реку Та-Кем.
Не прошло и двух часов с начала мятежа, а головной отряд уже
подходил к дверям шене, расположенного на противоположном берегу реки,
по пути к храму Зешер-Зешеру.
Кави, Пандион и два ливийца открыто подошли к дверям и постучали,
в то время как около сотни других рабов приближались к стене
поблизости от двери.
Со стены раздался голос воина, спросившего у пришедших, что им
надо. Ливиец, хорошо владевший языком Кемт, потребовал начальника
шене, сославшись на письмо управляющего царскими работами. За дверью
заговорило несколько голосов, вспыхнул факел, и раскрытая дверь
показала пришельцам такой же точно междустенный двор, какой был только
что покинут мятежниками. Из группы воинов выступил начальник стражи и
потребовал письмо.
С яростным ревом Кави бросился на него и вонзил ему в грудь
кинжал Яхмоса, а Пандион с ливийцами устремился на воинов. За ними,
пользуясь смятением, с оглушительными криками ворвались стоявшие
наготове вооруженные рабы. Факелы потухли, в темноте раздавались
стоны, вопли, воинственные крики. Пандиону удалось быстро справиться с
двумя противниками, и он отомкнул внутреннюю дверь. В проснувшемся от
шума битвы шене раздался призыв к восстанию, рабы разных племен
забегали по двору, созывая своих ошеломленных собратьев криками на
родном языке. Рабочий дом загудел, как растревоженный улей; гул, все
нарастая, перешел в низкий рев. Воины наверху на стенах метались,
боясь спуститься, выкрикивая угрозы и посылая время от времени стрелы
наугад в темноту. Но битва между стенами утихла, снизу со двора
полетели меткие стрелы и копья в воинов, отчетливо видимых на стене, и
второй шене был освобожден.
Недоумевающая, опьяненная свободой толпа выливалась из дверей,
разбредаясь в разные стороны и не слушая призывов своих освободителей.
Скоро исступленные вопли послышались со стороны селения, в ночи
заалели пятна пожаров. Кави посоветовал другим вожакам поскорее
собрать уже знакомых с дисциплиной товарищей по шене. Этруск задумчиво
теребил свою бороду. В его устремленных вперед, на запад, глазах
бегали красные огоньки - отблеск пожаров.
Кави думал о том, что, пожалуй, освобождение рабов из второго
шене без всякой подготовки, проведенной среди рабов, оказалось
ошибкой. Присоединение к восставшим, усвоившим понятие о совместной
целеустремленной борьбе, неподготовленной, действовавшей вразброд,
опьяненной возможностью мщения и свободой массы людей повредит, а не
поможет успеху.
Так и оказалось. Значительная часть рабов из первого шене тоже
увлеклась грабежом и разрушением. Кроме того, было потеряно время,
каждая минута которого имела значение. Поредевшая колонна двинулась к
третьему шене, располагающемуся в восьми тысячах локтей от второго,
совсем рядом с храмом Зешер-Зешеру.
Менять план восстания не было времени, и Кави предвидел серьезные
затруднения. Действительно, этруск заметил при подходе к шене силуэты
выстроившихся на стенах воинов, услышал крики "аату, аату!"[Аату -
мятежники.] и свист стрел, которыми египтяне еще издалека встречали
приближавшуюся колонну восставших.
Мятежники остановились для обсуждения плана атаки. Шене,
подготовленное к обороне, было хорошей крепостью, и на взятие его
требовалось время. Восставшие подняли страшный шум, чтобы спавшие рабы
проснулись и напали на охрану изнутри. Но те медлили, очевидно не
решаясь или же не догадываясь, как напасть на расположившуюся на стене
стражу.
Кави, надрывая охрипшее горло, созывал вожаков, чтобы убедить их
отказаться от нападения на шене. Те не соглашались: легко доставшаяся
победа окрыляла их, им казалось возможным освободить всех рабов Кемт и
овладеть страной.
Вдруг ливиец Ахми испустил пронзительный вопль, и сотни голов
повернулись в его сторону. Ливиец размахивал руками, указывая по
направлению реки. С возвышенного берега, наклонно поднимавшегося к
скалам, река, омывавшая множество пристаней столицы, была видна
далеко. И всюду мелькали бесчисленные огоньки факелов, сливавшиеся в
тускло мерцавшую полосу; светящиеся точки виднелись и на середине
реки, скоплялись в двух местах на берегу, где находились мятежники.
Сомнения не было: отряды многочисленных воинов переправлялись
через реку, спеша окружить место, где пылал огонь пожаров и где
находились взбунтовавшиеся рабы.
А здесь восставшие все еще метались из стороны в сторону,
изыскивая способ нападения; некоторые пытались подойти к врагам по дну
оросительного канала, другие выпускали драгоценные стрелы.
Кави обвел взглядом неопределенную по своим очертаниям темную
массу людей. На его взгляд, боеспособная колонна насчитывала не более
трехсот человек, из которых меньше половины имели ножи и копья, а
луков было добыто не более тридцати.
Пройдет немного времени, и сотни страшных лучников Черной Земли
засыплют их издалека тучей длинных стрел, тысячи хорошо обученных
воинов зажмут в кольцо едва отведавшую свободы толпу.
Ахми, гневно сверкая глазами, кричал, что подошла уже середина
ночи, и если они сейчас не уйдут, будет поздно.
Ливийцу, Кави и Пандиону пришлось потратить немало драгоценных
минут, чтобы объяснить распаленным, жаждущим битвы людям бесполезность
попытки противостоять войскам столицы. Вожаки настаивали на
немедленном уходе в пустыню и в случае необходимости готовы были
сделать это, бросив всех остальных, увлекшихся поисками оружия, мщения
и грабежом. Часть несогласных рабов отделилась от колонны и
направилась вниз, вдоль реки, к богатой усадьбе какого-то вельможи,
откуда доносился шум и мелькали огни факелов. Остальные - их было
немногим больше двухсот человек - подчинились.
Скоро темная, извивающаяся длинной змеей толпа втянулась в узкое
ущелье между кручами еще раскаленных от дневного солнца скал и
выбралась на плоский край долины. Бесконечная, усыпанная песком и
щебнем равнина раскинулась перед беглецами. Пандион в последний раз
оглянулся на слабо блестевшую внизу огромную реку. Сколько дней тоски,
отчаяния, надежд и гнева провел он перед ее спокойно струившимся
ликом. Радость, горячая благодарность к верным товарищам наполнили
сердце молодого эллина. С торжеством он повернулся спиной к стране
рабства и ускорил свои без того быстрые шаги.
Отряд мятежников отошел уж на двадцать тысяч локтей от края
долины, когда ливиец остановил колонну. Позади, на востоке, небо
начало светлеть.
В сером свинцовом полусвете едва обрисовались контуры округленных
песчаных бугров, достигавших ста пятидесяти локтей высоты и смутно
тянувшихся до хмурой полосы горизонта. В час рассвета пустыня молчала,
воздух был неподвижен, шакалы и гиены утихли.
- Что хочешь ты, все время торопивший нас, чего ты
медлишь? - спросили ливийца из задних рядов.
Ливиец объяснил, что начинается самая трудная часть пути:
бесконечные гряды песчаных холмов. Дальше они становятся все выше,
достигая трехсот локтей. Нужно построиться цепочкой, по два человека в
ряд, и идти, не отставая, не обращая внимания на усталость. Кто
отстанет, тот не дойдет. Ливиец будет идти впереди, выбирая путь между
песчаными горами.
Выяснилось, что почти никто не успел напиться, и уже сейчас
многие томились жаждой после горячки боя. Не все добыли плащи или
куски материи, для того чтобы закрыть от солнца голову и плечи. Но
делать уже было нечего.
Цепочкой в двести локтей длины люди двинулись дальше, молча глядя
себе под ноги, вязнувшие в рыхлом песке. Передние ряды заворачивали то
вправо, то влево, обходя сыпучие склоны, - путь шел крутыми извивами.
На востоке загорелась широкая пурпурная полоса.
Серповидные или остро зазубренные гребни песчаных холмов
окрасились золотом. Освещенная пустыня показалась Пандиону морем
застывших высоких волн с гладкими скатами, отливающими оранжево-желтым
цветом. Дикое возбуждение после ночи восстания медленно отступало, в
души рабов проникал необычный для них покой и мир. Молчание и простор
пустыни в золотых далях утренней зари очищали истомленных в плену
людей от долголетней злобы и страха, тоски и отчаяния.
Ярче становился окружающий свет, бездонней лазурь неба. Солнце
поднималось выше; лучи его, сначала ласково гревшие, теперь палили и
жгли. Замедленное продвижение в лабиринте глубоких душных ущелий между
огромными холмами песка становилось все тяжелее. Тени холмов сильно
укоротились, по нагретому песку уже было больно ступать, но люди
продолжали путь, не останавливаясь, не оглядываясь. Впереди бесконечно
повторялись совершенно похожие друг на друга песчаные холмы, не давая
возможности ничего видеть.
Время шло; воздух, солнечный свет и песок перестали существовать
раздельно и слились в сплошное море пламени, слепящего, удушающего и
обжигающего подобно расплавленному металлу.
Людям, происходившим из северных приморских стран, в том числе
Пандиону и двум этрускам, было особенно трудно.
В голове молодого эллина, словно стиснутой обручем, бешено
стучала кровь, отдаваясь невыносимой болью.
Ослепленные глаза почти перестали видеть - в них плавали,
струились или быстро вращались пятна и полосы удивительно ярких
цветов, сменявшихся в причудливых сочетаниях. Неистовая мощь солнца
превратила песок в массу золотой пыли, пропитанной светом.
Пандион бредил наяву. В обезумевшем мозгу мелькали видения. В
багровых вспышках огня двигались колоссальные статуи Айгюптоса, тонули
в волнах фиолетового моря. Море, в свою очередь, расступалось, стада
полузверей, полуптиц мчались куда-то, низвергаясь с отвесных обрывов
удивительной высоты. И снова выстраивались в боевой порядок и шли на
Пандиона гранитные фараоны Черной Земли.
Шатаясь, молодой эллин тер глаза, бил себя по щекам, стараясь
видеть то, что было на самом деле, - пышущие жаром откосы песка,
заходящие друг на друга в слепящем золотисто-сером свете. Но снова
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг