и животными. Прозрачная голубая глазурь покрывала фаянсовые плиты на
стенах комнат, сквозь нее нежно мерцали, просвечивая, замысловатые
рисунки из листового золота - волшебное произведение искусства.
Среди всего этого великолепия молодой эллин с ненавистью замечал
надменных, неподвижных придворных.
Он рассматривал их белые одежды, заглаженные мелкими складками,
тяжелые ожерелья, кольца и нагрудные знаки из литого золота, завитые
мелкими прядями парики до плеч, расшитые туфли с загнутыми вверх
носками.
Пандион, скользя безмолвной тенью за торопившимся мастером,
рассматривал драгоценные сосуды с тончайшими стенками, вырезанными из
горного хрусталя и твердых пород камня, стеклянные вазы, горшки из
серого фаянса с бледно-голубым рисунком - создания неимоверно долгого,
искусного труда.
Самое большое впечатление произвел на юношу гигантский храм
недалеко от садов Амона, где начинал Пандион свою жизнь в качестве
раба, изнывая за высокими стенами шене.
Этот храм многих богов строился уже больше тысячелетия. Каждый из
царей Кемт вносил свою лепту, расширяя новыми пристройками и без того
огромную площадь храма, занимавшего более восьмисот локтей в длину.
На правом берегу реки, в пределах столицы Уасет, или просто
Нут - "Города", как звали ее жители Айгюптоса, раскинулся великолепный
сад с правильными рядами высоких пальм, в обоих концах которого
громоздилось несколько храмов. Эти сооружения соединялись длинными
аллеями из статуй странных животных с берегом реки и священным озером
перед храмом непонятной Пандиону богини Мут.
Звери с львиными телами, с бараньими или человеческими головами,
высеченные из гранита, высотой в три человеческих роста, производили
угнетающее впечатление. Неподвижно застывшие, загадочные, они лежали
на своих пьедесталах, теснясь один к другому, и головы их нависали над
проходившими, окаймляя широкую аллею, залитую ослепительным солнцем.
Огромные иглы обелисков по пятьдесят локтей высоты, одетые
листами ярко-желтого азема - сплава золота и серебра, горели как
раскаленные, пронизывая жесткую темную листву пальм.
Каменные плиты, покрытые серебром, которыми были вымощены аллеи,
днем слепили глаза, а ночью, при свете звезд и луны, казались струями
неземной светоносной реки.
Исполинские пилоны - громадные плоскости тяжелых стен, слегка
расходящиеся к основанию и имеющие форму трапеций, - заграждали вход в
храм, возвышаясь на пятьдесят локтей над аллеями сфинксов. Стены
пилонов были покрыты огромными скульптурными изображениями богов и
фараонов, исчерканы таинственными письменами Та-Кем. Чудовищные двери,
обитые бронзовыми листами со сверкающими изображениями из азема,
запирали высокие проходы пилонов, поворачиваясь на литых бронзовых
петлях весом в несколько быков.
Внутри храма теснились толстые колонны высотой до пятидесяти
локтей, заполняя пространство вверху тяжелыми барельефами.
Громадные куски камня в стенах, перекрытиях и колоннах были
пришлифованы, пригнаны друг к другу с непостижимой точностью.
Рисунки и барельефы, расписанные яркими красками, пестрили стены,
колонны и карнизы, повторяясь несколькими ярусами. Солнечные диски,
коршуны, звероголовые боги мрачно смотрели из таинственного полумрака,
сгущавшегося в глубине храма.
Снаружи сверкали такие же яркие краски, золото и серебро,
высились чудовищно тяжелые строения и скульптуры, оглушая, ослепляя и
подавляя.
Пандион видел повсюду обожествленных владык Та-Кем, сидящих в
нечеловечески спокойных и надменных позах, - статуи из розового и
черного гранита, красного песчаника и желтого известняка. Иногда это
были колоссы из целой скалы по сорок локтей высоты, высеченные
угловато и грубо, или страшные по своей мрачности раскрашенные,
тщательно отделанные скульптуры, немного превосходящие человеческий
рост.
Молодой эллин, выросший в простом селении в постоянной близости с
природой, был вначале поражен и уничтожен. В этой огромной и богатой
стране все производило на него сильнейшее впечатление.
Исполинские постройки, сооруженные неизвестно какими, казалось
недоступными простым смертным способами, страшные боги во мраке
храмов, непонятная религия со сложными обрядами, отпечаток глубокой
древности на засыпанных песком сооружениях - все это вначале подавляло
Пандиона. Юноша поверил, что надменные и непроницаемо сдержанные
жители Айгюптоса знают самые глубокие истины, владеют особыми,
могущественными науками, скрытыми в совершенно непонятных для
чужеземцев письменах Черной Земли.
И вся страна, зажатая между смертоносными, безжизненными
пустынями на узкой ленте долины огромной реки, несущей свои воды из
никому не известных далей Юга, казалась каким-то особым миром, не
имеющим отношения к остальной Ойкумене.
Но постепенно трезвый разум молодого эллина, жаждущий простых и
естественных истин, начал справляться с массой впечатлений.
У Пандиона теперь было время на размышления, и в душе молодого
скульптора с ее неустанной тягой к прекрасному родился вначале глухой,
а позже осознанный протест против жизни и искусства Айгюптоса.
В плодородной стране, не знающей суровой непогоды, с ярким,
чистым, почти всегда безоблачным небом, в удивительно прозрачном,
живительном и бодрящем воздухе все, казалось, способствовало здоровой
и счастливой жизни. Но молодой эллин, как ни мало он знал страну, не
мог не видеть ужасной нищеты и скученности немху - беднейших и
наиболее многочисленных жителей Айгюптоса. Исполинские храмы и статуи,
прекрасные сады не могли заслонить бесконечные ряды нищенских хижин
десятков тысяч ремесленников, обслуживавших дворцы и храмы столицы. А
что касается рабов, томившихся в сотнях шене, об этом сам Пандион знал
лучше кого-либо другого.
Пандион все яснее сознавал, что искусство Айгюптоса, подчиненное
владыкам страны - фараонам и жрецам и направлявшееся ими,
противоположно его стремлениям и поискам законов отображения красоты.
Что-то близкое и радостное Пандион почувствовал единственный раз,
когда увидел храм Зешер-Зешеру, открытый, сливающийся с окружающей
местностью.
А все остальные исполинские храмы и гробницы наглухо замыкались
высокими стенами. И там, за этими стенами, мастера Айгюптоса, по
велению жрецов, использовали все приемы, чтобы увести человека от
жизни, унизить его, задавить, заставить ощутить свое ничтожество перед
величием богов и владык-фараонов.
Непомерная величина сооружений, колоссальное количество
затраченного труда и материала уже сразу подавляли человека. Много раз
повторявшееся нагромождение одинаковых, однообразных форм создавало
впечатление бесконечной протяженности. Одинаковые сфинксы, одинаковые
колонны, стены, пилоны - все это с искусно отобранными скупыми
деталями, прямоугольное, неподвижное. В темных проходах храмов
исполинские однообразные статуи возвышались по обе стороны коридоров,
зловещие и угрюмые.
Повелевавшие искусством владыки Айгюптоса боялись пространства:
отделяясь от природы, они загромождали внутренности храмов каменными
массами колонн, толстых стен, каменных балок, иной раз занимавшими
больше места, чем пролеты между ними. В глубину храма ряды колонн еще
более уплотнялись, залы, недостаточно освещенные, погружались
постепенно в полную тьму. Из-за множества узких дверей храм становился
таинственно недоступным, а темнота помещений еще более усиливала страх
перед богами.
Пандион осознал это рассчитанное воздействие на душу человека,
достигнутое веками строительного опыта.
Но если бы Пандиону удалось увидеть чудовищные пирамиды, резко
выделяющиеся своими правильными гранеными формами над мягкими волнами
пустынных песков, тогда молодой скульптор яснее ощутил бы надменное
противопоставление человека природе, в котором скрывался страх владык
Та-Кем перед непонятной и враждебной природой, страх, отраженный в
замкнутой, таинственной религии египтян.
Мастера Та-Кем возвеличивали своих богов и владык, стремясь
выразить их силу в колоссальных статуях, симметричной неподвижности
массивных тел.
На стенах сами фараоны изображались в виде больших фигур. У их
ног копошились карлики - все остальные люди Черной Земли. Так цари
Айгюптоса пользовались любым поводом, чтобы подчеркнуть свое величие.
Царям казалось, что, всячески унижая народ, они возвышаются сами,
возрастает их влияние.
Пандион еще очень мало знал о подлинном, самобытном и прекрасном
народном искусстве жителей Черной Земли. Там, в изображениях и
предметах простых людей, искусство было свободно от уз требований
придворных и жрецов. Пандион мечтал о творениях, которые не угнетали и
не давили бы человека, а, наоборот, возвышали. Он чувствовал, что
настоящее искусство - в радостном и простом слиянии с жизнью. Оно
должно так же отличаться от всего созданного в Айгюптосе, как
отличается его родина разнообразием рек, полей, лесов, моря и гор,
пестрой сменой времен года от этой страны, где так однообразно
возвышаются скалы по берегам единственной, повсюду одинаковой речной
долины, окаймленной возделанными садами. Тысячи лет назад жители
Айгюптоса прятались в долине Нила от враждебного мира. Теперь их
потомки пытались отвратить лицо от жизни, укрываясь внутри своих
храмов и дворцов.
Пандиону казалось, что величие искусства Айгюптоса в значительной
мере было обязано природным способностям разноплеменных рабов, из
миллионов которых выбиралось все наиболее талантливое, невольно
отдававшее свои творческие силы на прославление угнетавшей их страны.
Окончательно освободившись от преклонения перед могуществом Айгюптоса,
Пандион решил бежать как можно скорее и убедить друга Кидого в
необходимости бегства...
С этими мыслями Пандион поехал вместе со своим начальником,
Кидого и десятью другими рабами в дальнюю поездку, к развалинам
Ахетатона[Ахетатон (ныне Тель-эль-Амарна) - столица фараона
Эхнатона.]. Молодой скульптор рассекал гладкую поверхность реки
веслами, радостно чувствуя стремительный бег лодки по течению. Путь
был далек. Надо было проехать чуть ли не три тысячи стадий -
расстояние, близкое к тому, которое отделяло его родину от Крита, и
когда-то казавшееся неизмеримо далеким. Пандион во время этого
плавания узнал, что до Великого Зеленого моря - так называли жители
Айгюптоса море, на северной стороне которого ждала Пандиона его
Тесса, - было вдвое дальше, чем до Ахетатона.
Веселое настроение Пандиона быстро прошло: впервые он ясно
представил себе, как глубоко внутри "пенной страны" - Африки он
находится, какое огромное пространство отделяет его от берегов моря,
где он мог бы надеяться на возвращение.
Молодой эллин угрюмо склонялся над веслами, а лодка все мчалась
по бесконечной сверкающей ленте гладкой реки, мимо зеленых зарослей,
возделанных полей, тростниковых чащ и раскаленных скал.
На корме, в тени пестрого навеса, лежал царский скульптор,
овеваемый опахалом услужливого раба. А по берегам тянулись маленькие
тесные хижины - огромное количество народа кормила плодородная земля,
тысячи людей копошились на полях, в садах или зарослях папируса,
добывая себе скудную пищу. Тысячи людей теснились друг к другу на
пыльных, выжженных солнцем улицах бесчисленных селений, у окраин
которых надменно возвышались тяжелые исполинские храмы, наглухо
замкнутые от яркого солнца.
В голове Пандиона вдруг мелькнула мысль, что не только ему и его
товарищам выпал на долю подневольный труд в Кемт, что, пожалуй, все
эти обитатели жалких домиков тоже живут в плену безрадостного труда,
тоже являются рабами великих владык и вельмож, несмотря на все свое
презрение к нему, жалкому, заклейменному дикарю...
Задумавшись, Пандион громко стукнул веслом о весло другого
гребца.
- Эй, экуеша, ты заснул? Берегись! - раздался громкий окрик
рулевого.
На ночь рабов запирали в тюрьмы, стоявшие вблизи каждого большого
селения или храма.
Скульптора фараона с почестями встречали местные начальники, и он
в сопровождении двух доверенных слуг шел отдыхать.
На пятый день плавания лодка обогнула выступ подмытых рекою
темных утесов. За ними протянулась обширная равнина, закрытая с берега
рядами высоких пальм и сикомор. Лодка приблизилась к выложенной камнем
набережной с двумя широкими лестницами, спадающими в воду. На берегу
над зубчатой стеной массивным кубом поднималась башня. Сквозь
приоткрытые тяжелые ворота виднелся сад с прудами и цветущими
лужайками; в глубине стояло белое здание, украшенное пестрыми узорами.
Это был дом главного жреца здешних храмов.
Царский скульптор, сопровождаемый подобострастными поклонами
стражи, вошел в ворота, а рабы остались снаружи под надзором двух
воинов. Ожидать пришлось недолго - вскоре скульптор появился в
сопровождении человека со свертком исписанного папируса в руках и
повел рабов мимо храмов и обитаемых домов к большому участку, занятому
разрушенными стенами, лесом колонн с провалившимися кровлями. Среди
этого мертвого города попадались небольшие здания, несколько лучше
сохранившиеся. Редкие пни обозначали участки бывших садов; высохшие
бассейны, пруды и канавы были засыпаны песком. Песок толстым слоем
покрывал каменные плиты дороги, ложился откосами вдоль изъеденных
временем стен. Ни живой души не было видно кругом, мертвое молчание
царило в иссушающем зное.
Скульптор коротко рассказал Пандиону, что эти развалины были
когда-то прекрасной столицей фараона-отступника[Фараон Эхнатон
(Аменхотеп IV, 1375 - 1358 гг. до н.э.), питавшийся ввести в Египте
новую религию с единым богом - солнечным диском Атоном.], проклятого
богами. Имя его не должен произносить ни один истинный сын Черной
Земли.
Что сделал этот царствовавший четыре века назад фараон, почему он
построил здесь новую столицу, об этом Пандион ничего не мог узнать.
Скульптор развернул сверток, и по чертежу оба египтянина
разыскали остатки продолговатого здания с поваленными перед входом
колоннами. Стены внутри были облицованы плитками из лазурно-синего
камня с золотистыми жилками.
Пандион и другие рабы скульптурной мастерской должны были
осторожно снять тонкие шлифованные плитки, плотно припаявшиеся к
стене. На эту работу ушло несколько дней. Рабы ночевали здесь же, в
развалинах, пища и вода доставлялись им из соседнего селения.
Окончив порученное им дело, Пандион, Кидого и четыре других раба
получили приказание осмотреть наудачу некоторые здания и поискать, нет
ли в развалинах красивых вещей, которые можно было бы доставить во
дворец фараона. Негр и эллин пошли вдвоем, впервые без присмотра
стражей и внимательного взгляда надсмотрщика.
Друзья взобрались на привратную башню какой-то обширной
постройки, чтобы осмотреться. С востока на развалины надвигались пески
пустыни, раскинувшейся насколько хватал глаз грядами низких холмов и
грудами щебня.
Пандион оглянулся на безмолвные развалины и, в волнении стиснув
руку Кидого, зашептал:
- Бежим! Нас хватятся не скоро, никто не видит...
Добродушное лицо негра расплылось в усмешке.
- Разве ты не знаешь, что такое пустыня? - изумился
Кидого. - Завтра в этот час воины найдут наши трупы, иссушенные
солнцем. Они, - Кидого подразумевал египтян, - знают, что делают. Путь
на восток всего один - там, где колодцы, и этот путь стерегут. А здесь
крепче цепей держит нас пустыня...
Пандион угрюмо кивнул, минутный порыв его угас. Друзья молча
спустились с башни и разошлись в разные стороны, заглядывая в провалы
стен или проникая в темноту открытых входов.
Внутри небольшого двухэтажного, хорошо сохранившегося дворца с
остатками деревянных решеток в окнах Кидого посчастливилось отыскать
небольшую статую египетской девушки из крепкого желтоватого
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг