он ни слова не понимал.
Индийцы говорили негромко, по очереди, не перебивая и не возвышая
голоса. Слуги внесли подносы, уставленные высокими бокалами с
кисловатым холодным напитком вроде лимонада. Гирин с удовольствием
осушил свой бокал. То один, то другой из присутствующих внимательно
взглядывал на русского врача. Гирин соображал, удалось ли ему
объяснить назревшую необходимость взаимопонимания между наследниками
могучей мысли Индии и современной материалистической наукой. Пожалуй,
его выступление не получилось, каким оно должно было бы быть.
Отсутствие подготовки... главные мысли следовало бы написать заранее
по-английски, да кто ж его знал!
Размышления его были прерваны старцем Параматманандой. С помощью
двух своих соседей он встал с сиденья и поклонился Гирину, сказав
несколько фраз.
- Мои друзья благодарят русского ученого за умную речь, - перевел
профессор, - они услышали четкое изложение позиций материалиста в
отношении философской мысли и некоторых особенностей индийской
умозрительной науки. Диаметральная противоположность взглядов не
испугала их - мы давно познали диалектику жизни. Более того, эта
противоположность дает надежду на глубокое понимание и совместное
исследование некоторых вопросов - вам со своей стороны, нам - со
своей.
- Мои друзья, - продолжал Витаркананда после паузы, - надеются,
что вы приедете снова, и предлагают вам содействие во всем, что вы
захотите узнать во время пребывания здесь или в других городах Индии.
Мы с удовольствием соберемся на новую встречу с вами. А сейчас мои
друзья вынуждены нас покинуть.
Гирин попрощался с каждым в отдельности по-индийски, делая
намасте, то есть склоняя голову над сложенными перед собой ладонями.
Хозяин пошел провожать гостей, попросив Гирина остаться еще на
несколько минут. Тот принялся ходить под легким вечерним ветерком,
давая разрядку нервному напряжению.
Витаркананда, вернувшись с небольшим свертком в руках,
присоединился к нему.
- Должен сказать, - заговорил Витаркананда, - что ни один из моих
европейских друзей еще не удостаивался такого внимания. Мои друзья
изведали многое на пути, и поиски ваши вызвали у них уважение и
дружеское участие.
Вы правы, что аналитическое исследование внешнего мира западной
наукой можно сочетать с интравертированным синтезом йоги лишь
диалектически. Вы знаете, что отдельные люди в прошлом и настоящем
обладали подобным умением, но еще нет даже признаков распространения
синтеза мудрости Запада и Востока. Мне известны предсказания, что
Россия первой ступит на этот путь, неизбежный для высшего будущего
познания, но пока еще не ступила. Это удивляет нас, потому что
психологические методы йоги особенно важны для выработки социального
поведения индивида.
"Йога есть искушенность в действиях", - сказал Шри Рамакришна,
указывая, что человек вживается в йогу и лепит себя по созданному им
идеалу. Но кому, как не вам, знать, что человек вне народа, вне
общества - пустая абстракция. Народ вне человечества тоже абстракция.
Поэтому успех в практике той или другой йоги зависит от состояния
общества и человечества. Только что окончилась железная эпоха
Кали-Юга, в которую можно было практиковать лишь карму-йогу и
бхакти-йогу, теперь подошло время и для других йог.
Бхагавад-Гита говорит, что критерий Правды - Благо, и это
определение полярно западному прагматизму Джемса с его пользой, как
критерием действительности.
Мы знаем несколько дорог. Хатха-йога - человек, овладевший ею, -
является владыкой дыхания - это лишь низшая ступень, наполняющая тело
жизненной мощью. Но есть еще лайя-йога, или путь воли с ее
подразделениями, включающими шакти-йогу, или владычество над энергией,
возбуждающее силы природы, янтру-йогу, или путь владычества над
формой, мантру-йогу - владычество над звуком, силами звуковых
вибраций. Дхьяна-йога, или путь размышления, дает власть над силами
мыслительного процесса.
Мне кажется, что ближе всех вам раджа-йога, или йога метода и
анализа, особенно тот ее раздел, который назван джнани-йогой, или
путем знания, владычества над силами интеллекта. Также не чужд вам
путь карма-йоги, или йоги действия, общественной дисциплины и
понимания взаимосвязи явлений в жизни. Ошибусь ли я, если скажу, что
требования, которые ставит человеку тот общественный строй, к которому
вы стремитесь в России, во многом похожи на карма-йогу? Но вы совсем
далеки от таких разделов раджа-йоги, как кундалини-йога и
самадхи-йога, - путей владычества над нервно-психическими силами и
силами экстаза, прозрения и соединения с океаном мировой души.
Как бы ни были различны наши методы, та великая цель, какую себе
ставит человек, - познание природы и самого себя - так же вдохновляет
нас, как и вас.
Нельзя не склонить с уважением головы перед титаническими
усилиями материалистов и громадными успехами материальной науки.
Поэтому так интересны нам мысли о духовной деятельности человека,
какие высказаны вами, материалистом из Советской России, а также точки
соприкосновения познаний, намеченные вашей речью.
Лишенные ложной гордости, мои друзья не восприняли как упрек
суровые слова об отступлении философов Индии от своего долга перед
страной и людьми. Надо обдумать сказанное и в следующую встречу
показать вам обстоятельства и внутренние силы, создавшие современное
положение. И на прощание я должен рассказать вам маленькую историю.
Один из наших художников тридцать лет назад написал картину, по
понятным причинам не получившую тогда признания. Он назвал ее "Мост
Ашвинов", то есть в прямом переводе с санскрита - всадников. Но под
этим именем традиция Махабхараты понимает близнецов - богов и
врачевателей, то есть утреннюю и вечернюю зори.
- Вот как, - заинтересованно воскликнул Гирин, - наша
древнерусская сказочная традиция точно так же представляет себе зори,
только добавляя к ним еще двух всадников - ночи и дня.
- Я позволю себе подарить вам картину "Мост Ашвинов", - продолжал
Витаркананда, разворачивая принесенный им сверток накрахмаленной
ткани.
В однообразной сумеречной серо-фиолетовой гамме красок простерся
бушующий океан, бьющийся в иззубренные скалистые берега, затянутые
глухой пеленой тумана. На левом берегу, на ступенчато поднимавшихся в
глубь страны холмах виднелись могучие здания и дымящие трубы, на
правом - снеговые горы. У их подножия - тесные восточные жилища и
храмы индийской, тибетской и китайской архитектур.
Пологой дугой взмывал над океаном, соединяя оба берега, мост, как
бы сплетенный из светящихся стрел. На него въезжали на черных конях
два всадника, безоружные, но в броне. Левый - голубовато-серый, правый
- оранжево-коричневый. Оба протягивали друг другу правые руки широким,
свободным жестом призыва и дружбы. Гирин благодарно посмотрел на
старого индийца.
- Я понимаю без объяснений, - сказал он, - все, за исключением
стрел.
- Символика проста, - улыбнулся Витаркананда, - стрелы - это
мысли в познании, сплетающие мост между несоединимым. Потому что тут
есть более глубокий смысл, легко ускользающий от северного человека,
могущего видеть, как сходятся летом вечерняя и утренняя зори. Для
жителя тропиков это невозможно, ибо равенство дня и ночи далеко
раздвигает во времени обе зари.
В ответ на глубокий, испытующий взгляд Витаркананды Гирин
протянул старому ученому руку жестом, почти сходным с движением
всадника на мосту.
Конец четвертой части
ЭПИЛОГ
Холодный ветер подымал мелкие волны, с дробным плеском набегавшие
на песок. Сосны шумели в унисон с морем, и этот монотонный ритмический
шум одновременно усыплял и освобождал сознание, унося мысли куда-то в
беспредельную даль времени, будя мимолетные отзвуки в памяти четырех
чувств.
Гирин заметил, что Сима стала зябнуть, и поднялся, чтобы увести
ее с безлюдной Стрелки.
- Пойдем через Острова, - предложил он.
Крепкие невысокие сосны упруго стояли на ветру, сыпавшем каскады
листьев с гибких золотых берез. Могучие ели воротами чернели впереди.
На поляне за ними горело холодным огнем море золота и пурпура.
Зеленовато-серебряная листва ив и темные их стволы склонялись над
коричневатой чистой водой, а опадавшие клены и ясени усыпали густую
хвою голубых елей россыпью апельсинных листьев.
Особенная хмурая радость наполняла людей - от осенней красоты и
суровости неба, ветра и низких облаков.
Гирин и Сима перешли Третий Елагин мост и оказались на приморском
проспекте, напротив бывшего буддийского храма.
Сима остановилась в восхищении. Массивный забор дикого камня
ограждал небольшой сад с желтыми лиственницами и оголенными дубами.
Массивное здание тибетской архитектуры из негладкого серого гранита с
обрамленными черным лабрадоритом проемами окон и дверей. Красные,
белые, зеленые и синие кафельные полосы чередовались на карнизе
фронтона с рядами фарфоровых кружков. Позолоченные колокола, колесо и
две антилопы на крыше казались странным диссонансом в этом строгом
изяществе формы и цвета.
- Здание пустое, смотри, Иван, - сказала Сима. - Вот и надо,
чтобы его отдали под твою лабораторию!
- Нельзя. Слишком роскошное начало. Такие замахи убивают даже
хорошие намерения. Если бы организовался целый институт, большой
коллектив. Но и тогда понадобится немалый срок. Иные ученые деятели
думают, что дай здание и побольше вакансий - это называется штатные
единицы, и разработка той или другой задачи пойдет быстро. А на деле
нужны люди, много лет подготовлявшиеся к этому направлению! Но у меня
есть идея, с которой я скоро выступлю в печати.
- Какая идея?
- Совсем новая! Создать институт обмена безумными, как выражаются
физики, идеями. Новыми предвидениями на грани вероятного, научными
фантазиями и недоказанными гипотезами. Так, чтобы здесь встречались,
черпая друг у друга вдохновение, самые различные отрасли науки,
писатели - популяризаторы и фантасты. И, уж конечно, молодежь! Только
отнюдь не любители сенсационных столкновений и пустопорожних
дискуссий, отдающие дань модному увлечению. Чтоб не было никаких
научных ристалищ и боя быков! Товарищеская поддержка или умная
критика... словом, не изничтожение научных врагов, а вдохновенное
совместное искание. Вот для такого института, клуба, центра - называй
его как хочешь! - цель ясна, и только не надо ее путать ни с чем
другим, и годится это прекрасное здание. И я буду биться за создание
такого института наравне с боями за психофизиологию.
- Что ж, ты уже одолел многие трудности, даже победил индийских
идеалистов. А от меня держишь в секрете? Нечестно!
- Что такое, кто тебе это сказал?
- Мстислав, когда мы вчера были у них.
- Он оказывает мне очень плохую услугу. Кричать о победе, которой
не было, значит проиграть будущее сражение, недооценив силы
противника. Я считаю удачей, если мне удалось объяснить, что
современный материалист - это не вульгарный поклонник косной материи,
какими изображали нас еще в начале века, а человек, пытающийся
познать, не упрощая, величайшую сложность мира. Превращения материи
оказались так многообразны, что отсталыми упрощенцами стали наши
западные идеалисты, уже не привлекающие действительно жаждущих знания
людей. Индийские диалектики поняли меня, а понимание - самое главное в
человеческих отношениях. Особенно теперь, когда назрела неотложная
необходимость объединения народов всей планеты, утопив в океанских
пучинах дремучие пережитки старых идеологий, фанатический догматизм и
националистическую спесь - все это вместе с ядовитыми запасами
ядерного оружия. - Сима подняла к нему повеселевшие глаза.
- Когда я с тобой, я верю, что теперь не случится плохого. А
иногда вспомнишь фашизм, прочтешь об упорстве и злобе реакционеров
всего мира, и сделается страшно.
- Не надо бояться, родная. Я верю в здравый смысл и разум потому,
что знаю историю и учусь понимать психологию людей. Конечно, узка и
трудна та единственно верная дорога к коммунистическому обществу,
которую можно уподобить лезвию бритвы. От всех людей на этом пути
требуется глубокое духовное самовоспитание, но совсем скоро они
поймут, что их на планете теперь много. Простое пробуждение могучих
социальных устоев человеческой психики, пробуждение чувств братства и
помощи, которые уже были в прошлом, но были подавлены веками
угнетения, зависти, религиозной и национальной розни
рабовладельческих, феодальных и капиталистических обществ, даст людям
такую силу, что самые свирепые угнетения, самые железные режимы рухнут
карточными домиками, так что человечество застынет в удивлении. Так
рухнуло у нас самодержавие, так развалились колониальные империи и
разные диктатуры Центральной Америки.
- Мне становится хорошо, когда я посмотрю на мир через тебя. Я
тревожусь за будущее, как почти всякая женщина. Нам нужна ясность
предстоящей жизни, и если ее нет, то приходит тревога. А за ней
печаль. И у меня случаются приступы печали, говоря твоим языком врача.
Помню один год после смерти мамы Лизы и других еще бед, когда я
поддалась меланхолии и уехала летом в подмосковную деревню. Особенная
печаль одолевала меня к ночи. Я уходила в поля за деревню. Шла
навстречу звездам, мерцавшим над черной стеной елового леса, напевая
какую-нибудь старинную песню. Из-за леса поднимался серп месяца, и
каменные валуны на росистых лугах белели, как кости. Низко и бесшумно
пролетали птицы, резко вскрикивая, слева от меня медленно угасала
бледная поздняя заря. Хотелось поплакать о своих надеждах, больших и
ярких, сбывшихся так мало, так скупо. Я говорю о чувствах, о встречах
с красотой жизни. Все тревожней становилось на душе за будущее.
Я садилась на камень, еще теплый после дня, вдыхала запах
увлажненной росой травы и дорожной пыли.
И вдруг приходило сознание, что все это мое, русское. Что так же
сидели, заглядывая в будущее и тоскуя о прошедшем, другие наши
девушки, может быть, вчера, может быть, пятьсот лет назад.
Не могу объяснить как, но настроение менялось, я предчувствовала
утешение. Убегающая в темную даль дорога и непроглядный лес
становились преддверием ожидающей меня тайны. Только уйти туда, и идти
долго, правее зари и левее луны...
Многое изменилось с тех пор, утратилось прежнее чувство сказки,
но осталось ожидание открывающейся тайны, расходящихся стен обыденной
жизни. Хоть и не знаю, что откроется, к чему приведет.
А с тех пор как явился ты, ожидание стало уверенностью. Стены
действительно раздвигаются, и я вижу, что за ними мир, многообразный,
широкий, прекрасный. Дойду ли я, дойдем ли мы вместе - не знаю, но мы
идем. И я так люблю тебя, Иван!
Гирин сжал руку Симы. Увлеченные разговором, они вышли за поворот
шоссе и остановились перед внезапно открывшимся простором Лахты.
Синеватая вечерняя мгла стелилась над болотистой равниной, розовыми
зеркалами блестели озерки, и над верхушками маленьких сосен в просвете
туч загорелось несколько звезд. Порыв ветра зашумел на просторе и
вольным своим крылом склонил потемневшую траву, взметнул волосы Симы,
легкой лаской коснувшиеся щеки Гирина. Они быстро пошли к городу,
сливая свои шаги в одинаковом ритме.
1959 - 1963 гг.
Конец
ИЗ ПЕРЕПИСКИ И.А. ЕФРЕМОВА
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг